Зинаида семеновна костаки. «Костаки сам был ошеломлен русским авангардом — тем, что открыл и собрал

Ирина Пронина

ВЫСТАВКИ

Номер журнала:

ВЫСТАВКА «ГЕОРГИЙ КОСТАКИ. "ВЫЕЗД ИЗ СССР РАЗРЕШИТЬ...". К 100-ЛЕТИЮ КОЛЛЕКЦИОНЕРА» СТАЛА ГЛАВНЫМ ПРОЕКТОМ ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕИ ПРОШЕДШЕГО 2014 ГОДА. ВНИМАНИЕ И ИНТЕРЕС МНОГОЧИСЛЕННЫХ ПОСЕТИТЕЛЕЙ МУЗЕЯ К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ГЕОРГИЯ ДИОНИСОВИЧА КОСТАКИ (1913-1990), ИЗВЕСТНОГО МОСКОВСКОГО СОБИРАТЕЛЯ, ЩЕДРОГО ДАРИТЕЛЯ И АКТИВНОГО ПОПУЛЯРИЗАТОРА ИСКУССТВА, БЫЛО ПРИВЛЕЧЕНО ЕЩЕ 5 ИЮЛЯ 2013 ГОДА ОТКРЫТИЕМ ИНФОРМАЦИОННОГО ЗАЛА В ЭКСПОЗИЦИИ НА КРЫМСКОМ ВАЛУ. РАЗВЕРНУТЫЙ ПОЧТИ ЧЕРЕЗ ГОД РАСШИРЕННЫЙ ПОКАЗ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИЗ ЕГО КОЛЛЕКЦИИ ПРЕВРАТИЛСЯ В ПОДЛИННУЮ КУЛЬМИНАЦИЮ ЭТОГО СВОЕОБРАЗНОГО ЮБИЛЕЙНОГО МАРАФОНА.

Пришедшее на смену забвению широкое чествование и внимание к заслугам Костаки связаны с одним знаменательным фактом - передачей им части своего собрания, причем именно лучших и наиболее ценных художественных произведений из тех, которые удалось за долгие годы найти и приобрести коллекционеру, в дар государству в 1977 году. События тех лет изменили и осветили его жизнь высоким гражданственным смыслом. Поэтому, вероятно, Костаки и его деятельность нередко соотносят с другими отечественными крупными собирателями - С.И. Щукиным и И.А. Морозовым или даже со знаменитыми московскими жертвователями братьями П.М. и С.М. Третьяковыми. Сравнение это справедливо лишь отчасти. До революции 1917 года все - аристократы, предприниматели и купцы имели возможность и открыто совершать свои приобретения, и публично выражать волю о распоряжении своим имуществом, да и благотворительность, меценатство были распространенным, поощряемым делом. Костаки приходилось много тяжелее. Он жил совсем в другую, советскую, эпоху, когда любое собирательство приравнивалось к накопительству, осуждалось этически и даже преследовалось как проявление буржуазных пережитков. А «идеологически чуждые» увлечения Костаки коллекционированием икон и произведений русского искусства 1910-1930-х, так называемого русского авангарда, и вовсе подпадали под политическую статью. Преодолевая одному ему ведомыми способами многие опасности на тернистом пути искателя «забытых шедевров», он спас огромное количество бесценных произведений. Его воля, само желание передать государству для общественного обзора часть собранного в таких сложных условиях «запрещенного» художественного достояния - этот жест частного человека в пору «коллективного разума» был смелым и дерзким вызовом всей системе сложившихся правил. Пример Костаки в XX веке беспрецедентен.

Сейчас уже невозможно соединить все, что когда-то отобрал глаз Костаки. Как и любая другая частная коллекция, она претерпевала изменения - сначала по воле ее создателя, потом его наследников. Почти нереально «реконструировать» его собрание даже на 1977 год, когда произошел грандиозный раздел знаменитой тогда уже в мире коллекции русского авангарда 1910-1930-х годов на две части - то, что осталось в дар государству, и то, что Костаки увез с собой, покидая СССР. С тех пор выставки произведений из обеих частей коллекции, порознь или вместе, проводились во многих галереях и музеях мира не раз. «Костакиевские» шедевры русского авангарда часто съезжаются на общий смотр из двух мест - Москвы и Салоников, где они, как законные резиденты, имеют постоянную «российскую» и «греческую» прописку, правда, они еще ни разу не встретились в российских залах. Кураторами юбилейной выставки предложены новый угол зрения на коллекцию Костаки и отход от устоявшейся уже международной выставочной стратегии: как можно эффектнее преподнести главное - «авангард от Костаки». Устроители впервые сфокусировали внимание на масштабе личности самого коллекционера, и тщательно продуманными приемами зрители были подведены к размышлениям о его судьбе в историческом контексте. Коллекция Костаки показана в разных измерениях: она разнообразна по широте собирательских направлений и высоте шкалы художественного качества произведений, уникальна как зримая «энциклопедия русского авангарда», а его дар грандиозен по проявленной щедрости и экстраординарен как знаковое для советского времени событие. Вместе с Костаки и его семьей мы все получили весть - «выезд из СССР разрешен...», или обязательно будет разрешен. Юбилейное представление коллекции обращено к современному зрителю, и формулировка «Выезд из СССР разрешен.» - это знак, своеобразное метапослание нашему настоящему. В СССР в 1970-е годы все разновидности новаторских направлений в искусстве 1910-1970-х годов, то есть то, что собирал Г.Д. Костаки, находились под строгим идеологическим запретом. Произведения ныне таких признанных мастеров, как Шагал и Кандинский, Филонов и Татлин, Попова и Клюн, до 1986 года не выставлялись в музеях, были запрещены упоминания в официальной литературе имен многих других славных художников. Сам вопрос о приеме в дар части коллекции Костаки на долгое время застрял в недрах Министерства культуры СССР, проходя обсуждения в высших сферах различных ведомств. не было готового ответа на столь смелое предложение, чиновникам требовалось проявить творчество и не ошибиться с запятой в нужном месте известной фразы «разрешить нельзя запретить». Историческая реальность советского государственного уклада, атмосфера постоянной идеологической и пространственной стесненности тех дней влияли на все проявления культуры, общественного сознания и личной жизни отдельного человека. Поэтому послевоенное время и культурная жизнь эпохи оттепели и застоя - тоже еще один герой выставки. Художественным образом, своеобразной метафорой атмосферы того времени стал в пространстве экспозиции своеобразный светящийся дом-куб. В этом символическом «доме Костаки» поместились две огромные, увеличенные до размеров панно фотографии, показывающие, как в три ряда коллекция размещалась в низкой малогабаритной московской квартире. На другой стене плотно, по-домашнему висят маленькие черно-белые документальные фото в черных рамочках - немые свидетельства о тех встречах, что проходили в доме Костаки под полотном «Красная площадь» B. В. Кандинского. Коллекция Костаки привлекала внимание большого количества людей, в том числе иностранных дипломатов, известных представителей русской и зарубежной художественной элиты. Квартиру на проспекте Вернадского посещали И. Стравинский, С. Рихтер, М. Шагал, Э. Кеннеди, А. Вайда, М. Антониони, Д. Рокфеллер, C. Капица, А. Вознесенский и многие другие. С внешних сторон куба, с потрясающих снимков 1970-х годов известного фотографа И.А. Пальмина на зрителей обращены взоры плотно сбитой группы художников-нонконформистов, и в центре их - всегда он, Георгий Дионисович, их друг, кормилец, ценитель и храбрый защитник на знаменитой «бульдозерной выставке», разогнанной властями через полчаса после открытия. Такова завязка этого повествования. Основное пространство главного зала выставки поделено таким образом, что разные части представлены пропорционально тому месту, которое они занимают в коллекции Костаки.

Для особо чтимой всей семьей Костаки части коллекции икон и образов на богослужебном шитье на выставке сделан «красный угол». Из свыше 60 предметов, подаренных Музею имени Андрея Рублева, экспонируются 15 образцов разных иконописных школ, такие как икона новгородской земли первой трети XVI века «Чудо Георгия о змие», двусторонняя икона «Богоявление - Исхождение Креста» второй половины XVII века, определяемая в ряду традиций Русского Севера. Чрезвычайно интересен и редко встречающийся в России пример сербской работы - крест надиконостасный «Распятие Христово», созданный около 1600 года. Переданные произведения древней иконописи XVI-XVIII веков регулярно демонстрируются на выставках. Уникальные же сохранившиеся фрагменты монументальной стенописи разрушенного в годы войны храма Спаса на Нередице XII века стали неприкосновенной частью постоянной экспозиции Музея имени Андрея Рублева.

В противоположном конце большого зала размещены удобные витрины для всестороннего осмотра самых мелких экспонатов выставки из музея-заповедника «Царицыно». Георгию Дионисовичу довелось приобрести редкую по полноте коллекцию народных игрушек из глины, дерева и даже соломы и тем самым спасти от распыления результат многолетней собирательской деятельности одного своего собрата-коллекционера, актера и историка, автора одной из первых книг о центрах производства народных игрушек Н.И. Церетели. Эта коллекция также вошла в число передаваемых государству редкостей. Глиняная игрушка представлена несколькими именными работами знатного мастера Лариона Фроловича Зоткина из села Абашево («Козел с серебряными рогами», 1919), старыми дымковскими «барынями» и «петухами». Скульптурную композицию «Музыканты» в 1920-е годы смастерили из дерева в Сергиевом Посаде, а фигурка «Николай II на троне» (ГМЗ «Царицыно») в начале XX века была выточена в нижегородской губернии. Одной из самых редких крестьянских игрушек-символов Русского Севера является очень недолговечный на вид «Моховик рыжий», собранный в начале XX века из многих подручных материалов: дерева, мха, пакли, бересты, шпагата, бумаги. Подаренные свыше 200 предметов народного и декоративно-прикладного искусства, ожидая передачи в образуемый профильный музей, сначала временно поместили в хранилище Министерства культуры СССР, и лишь в 1993 году новым «домом» для них стал музей-заповедник «Царицыно».

Наибольшее место отведено самой знаковой и титульной части коллекции и дара Костаки - произведениям авангарда из собрания Третьяковской галереи. Все живописные и графические произведения этой группы распределены по отдельным разделам - ранний авангард; кубизм, кубофутуризм; пластическая живопись; супрематизм, конструктивизм; экспериментальные направления 1920-х, новая фигуративность 1930-х; поздний авангард 1940-х. Такое деление отвечает стремлению и сверхзадаче самого коллекционера - он хотел создать зримую «энциклопедию русского авангарда», отобразить всю историю этого направления русского искусства, которое вывело отечественную художественную программу 1910-х годов на передний край в общеевропейском предвоенном движении к обновлению изобразительного языка.

К экспонируемым избранным произведениям из огромного дара, переданного трем государственным московским музеям, были добавлены немногие предметы, предоставленные дочерьми коллекционера. Это акварельные портреты семьи Костаки, выполненные А. Зверевым, несколько работ художников-«нонконформистов» 1950-1970-х и семь полотен самого Г.Д. Костаки, созданных им после 1978 года. Эти два раздела поместились на антресоли главного зала. Одноименный альбом, сопровождающий выставку, и мультимедийный проект, куда включены многие произведения и архивные материалы, хранящиеся уже долгие годы в Греции, на исторической родине Г.Д. Костаки, существенно дополняют экспозицию выставки. Сведения о греческой части коллекции впервые стали доступны русскоязычным читателям. Очень долгий путь прошел Костаки к признанию своего вклада в отечественную и европейскую культуру, и биографическая канва, впервые документально составленная Л.Р. Пчелкиной, служит ярким тому подтверждением.

Греческий подданный Георгий Костаки родился 5 июля 1913 года в Москве и большую часть жизни прожил в России. Его отец Дионисий Спиридонович (1868-1932), выходец с острова Закинф, продолжатель семейного дела табачной торговли и занимавшийся с начала 1900-х годов коммерцией в России, и мать Елена Эммануиловна (в девичестве Папахристодуло, 1880-1975) создали большую и крепкую семью, жили в достатке и имели прочные связи с греческой диаспорой. Мать знала несколько языков, была набожна и обладала особым даром тактичного обращения со всеми окружающими. В семье родилось пятеро детей: дочь Мария (1901-1970) и четверо сыновей: Спиридон (1903-1930), Николай (1908-1989), Георгий (1913-1990) и Дмитрий (1918-2008). После революции, когда семья потеряла все источники существования, дети стали помогать родителям, занимаясь мелкой продажей остатков имущества на рынке; потом сыновья, рано приученные к технике, освоили шоферское дело. Семья перебралась в поселок на станции Баковка, где до конца своих дней будут проживать бабушка, мать, тетка и сестра с детьми, поддерживаемые всей мужской частью семьи. Этот дом в Баковке позже станет одним из самых дорогих воспоминаний и одновременно тревог коллекционера. В середине 1920-х отец семейства как греческий подданный смог устроиться на работу в греческое посольство, там же стали работать и старшие сыновья. Таким образом, это превратилось в семейную «традицию». В 1930-м Георгий Костаки, проучившийся в школе только семь классов, поступает в это же посольство на работу шофером. Вскоре семью постигают утраты - гибель любимого Спиридона, страстного мотогонщика, во время соревнований, в которых принимал участие и Василий Сталин, и смерть отца, сердце которого не выдержало горя. но в это тяжелое время судьба преподнесла Георгию свой дар - в 1932-м он встречает и через несколько дней венчается с Зинаидой Семеновной Панфиловой (1912-1992). В их семье родились дочери Инна (1933), Алика (1939), Наташа (1949) и сын Саша (1953-2003). Зинаида Семеновна происходила из московской купеческой семьи, «чуждой классовой среды», что не дало ей возможности получить образование, достойное ее редкой красоты и дивного тембра голоса. Оба супруга любили музыку, и исполнение Зиночкой романсов в сопровождении «дорогого Жоры» было фирменным «угощением» гостеприимных хозяев дома на всех посиделках.

В 1938-м арестовывают мать, тетку и младшего брата Дмитрия, женщин удалось вытащить через несколько месяцев, а Дмитрий провел несколько лет в Котласском лагере. Георгий, сильно рискуя личной свободой, сумел туда добраться и навестить брата, а по возвращении не переставал хлопотать о нем через посольство. При закрытии греческого посольства в Москве в 1939-м Костаки по семейным обстоятельствам не использует предоставленную ему возможность уехать в Канаду. Иностранцу найти занятие сложно, он соглашается на временную работу сторожа то в финском, потом в шведском посольстве. В 1944 году ему повезло: поступает на службу в посольство Канады, став завхозом. Вскоре Георгий Дионисович, исполнительный и обходительный, сметливый и предприимчивый по натуре, становится главным администратором над русским персоналом и вместе со статусом дипломатической неприкосновенности получает существенное преимущество перед советскими сотрудниками посольства - зарплату ему начисляют в валюте, и определенную часть официально можно менять в банке на рубли. Таковы были условия заключенного с ним, иностранным подданным, трудового контракта.

Когда Костаки приходилось отвозить дипломатических работников в антикварные магазины, он позволял себе делать небольшие приобретения. Постепенно втянулся в коллекционирование и старался как можно больше узнавать о предметах. Он помнил свой подростковый конфуз. Сразу после революции ему в наследство дядя Xристофор завещал коллекцию марок, и мальчик, не зная о ее истинной стоимости, без ведома взрослых с легкостью обменял на велосипед. Прозрение наступило позже, когда специально за этой коллекцией приехали богатые покупатели. негодование семьи трудно было перенести, и Георгий даже решился сбежать, но был обнаружен на вокзале и возвращен в отчий дом. Тот урок он запомнил и всегда старался изучать попадающие к нему редкости. Сначала собрал старых голландцев, фарфор, русское серебро, ковры и ткани. После войны интересы собирателя резко изменились, и коллекция изменилась также.

Георгий Костаки в своих воспоминаниях описал, как в 1946 году практически случайно увидел несколько работ художников авангарда, в частности «Зеленую полосу» (1917) Ольги Розановой. Уроженка древнего Владимира, Ольга Розанова принадлежала к небольшой группе художников-новаторов. Супрематизм Малевича открыл им тогда путь в понимание «невесомости», свободного парения тел в пространстве - ведь после изобретения кинематографа вдруг как-то почувствовалась «усталость» от созерцания статики классических схем. Через «Зеленую полосу» Костаки открыл для себя мир нового искусства, открыл раньше многих других. Он «заболел» авангардом, собирать который в идеологических условиях того времени было делом опасным и, по оценкам многих, бесполезным. Он ничего не мог понять в абстрактной живописи, но новый, неведомый ему ранее мир ярких красок и простых форм потряс его воображение, задел его любознательность и воодушевил на поиски «нового искусства». Первым его просветителем стал сосед по поселку Баковка, хорошо образованный архивист, знаток старых библиотек и потомственный собиратель И.В. Качурин. Он помог с первыми приобретениями, что-то даже дарил, подсказал, как искать знающих людей. И Костаки находил их, слушал, жадно впитывая знания. Обратился к известному исследователю творчества В.В. Маяковского - Н.И. Xарджиеву, познакомившему его с петербургским авангардом, наследием Малевича, Матюшина, Филонова, семьей художников Эндер. набирался сведений он и у Д.В. Сарабьянова, ставшего позже ведущим специалистом по авангарду и творчеству Л.С. Поповой. Костаки помогали в розысках увлеченные его азартом молодые искусствоведы В.И. Ракитин и С.В. Ямщиков, были и другие помощники среди художников, которые несли ему вести о любопытных встречах и находках. Костаки ехал, смотрел, отбирал и, находя нужную сумму, приобретал, чистил сам и отдавал в руки реставраторам, обрамлял и, наконец, вешал на стену. Он страстно желал доказать всему миру приоритет многих русских художников-новаторов начала XX века и все свои усилия направлял на достижение этой цели. Конечно, была надежда, что именно он открывает этот клондайк русского авангарда и со временем, когда-то, все окупится, оторванные от его семьи средства вернутся и дети поймут, ради чего были все их страхи, присутствие в подъезде вечных «наблюдателей» из органов КГБ. Глубокая убежденность коллекционера в том, что так захватившее и восхищавшее его искусство в дальнейшем поймут и признают, помогла сохранить бесценные работы художников русского авангарда, известные теперь во всем мире. Так и случилось.

В 1955 году Костаки познакомился с Р. Фальком, поведавшим ему о творческой жизни в Москве и Париже 1910-1930-х годов. Вскоре Костаки впервые выехал за пределы СССР и сразу после консультаций у врачей в Швеции помчался в Париж - встретиться с Гончаровой и Ларионовым, Ниной Кандинской и самим Шагалом. Гончарова, видя огромный энтузиазм необычного коллекционера из СССР к далеким годам их с Ларионовым молодости, написала небольшую картинку в «стиле лучизма» и преподнесла ее как своеобразный омаж увлечению Костаки. Домой он вернулся окрыленный, вступил в недолгую переписку с художниками-парижанами. Затем - фестивальные выставки 1956 года, интереснейшие новые знакомства, приезд в Москву известного критика Альфреда Бара-младшего, основателя Музея современного искусства в Нью-Йорке. Американец отсмотрел собранные вещи и изложил свое понимание увиденного искусства. Их точки зрения далеко не во всем совпадали, но Костаки было интересно узнать мнение видного профессионала, они стали обмениваться редкими письмами. В 1959-м он уже везет своих ранних «шагалов» на выставку маэстро в Гамбург. Жизнь кипит вокруг Костаки. В начале 1960-х годов он обошел дома художников-экспериментаторов 1920-1930-х годов И. Кудряшова и И. Бабичева, приобретал работы левых художников, своих современников, прежде всего А. Зверева, В. Вейсберга, Д. Краснопевцева, О. Рабина, И. Вулоха. Его гостеприимный дом стал для целого поколения шестидесятников местом первого знакомства с художниками русского авангарда, что в значительной мере определило направленность их творческих поисков. С ростом коллекции углублялись и знания Костаки, рос его авторитет. В 1973-м Костаки прочел серию лекций в университетах Америки и Канады, а также в Музее Гугенхайма в Нью-Йорке. В том же 1973 году состоялась выставка из коллекции Костаки в Лондоне.

Фото: Артемий Фурман (FURMAN360), 2015

Однако к середине 1970-х происходит заметное ухудшение отношений Георгия Костаки с представителями советской власти, и он решает уехать из СССР. Как пишет в своих воспоминаниях Георгий Дионисович, он принял решение покинуть Москву, где родился и где прошла большая часть его жизни, нелегко, по медицинским показаниям и под давлением тревоги, сгустившейся вокруг него после странного пожара в его доме в деревне Баковка - там сгорели многие произведения нонконформистов 1960-х годов. Собранная за долгие годы коллекция была одним из тормозов - вывезти ее всю официально было сложно. По советским законам беспрепятственному вывозу подлежали только произведения, созданные за последние 40 лет, с оплатой значительной таможенной пошлины. Конечно, ему, иностранному подданному, можно было воспользоваться различными дипломатическими каналами. но как получить разрешение на выезд жене, имевшей советское гражданство, и его взрослым детям? Посоветовавшись с одним давним другом, Семеновым, известным советским дипломатом и коллекционером, Г.Д. Костаки нашел решение - 26 октября 1976 года написал письмо министру культуры СССР П.Н. Демичеву. Почти 36 лет оно было сокрыто от глаз исследователей, и мы впервые смогли, опираясь на него и другие рассекреченные недавно документы, реконструировать процедуру приема государством дара Костаки.

Фото: Артемий Фурман (FURMAN360), 2015

«В настоящее время у меня созрело желание принести в дар государству результат моего многолетнего труда - уникальное собрание русского и советского искусства XX века. Среди передаваемых произведений есть работы, обладающие высокой эстетической и экономической ценностью, очень важные для развития художественной культуры эпохи, как то: "Портрет Матюшина" К. Малевича, "Красная площадь" В. Кандинского, рельеф В. Татлина, "Проун" Эль Лисицкого, пейзаж А. Явленского, рельеф и живописные композиции Л. Поповой, картины М. Шагала, Н. Удальцовой, А. Древина, А. Экстер, Г. Якулова, М. Ларионова, Н. Гончаровой, А. Родченко, П. Филонова, О. Розановой, И. Клюна /"Пробегающий пейзаж"/, И.Пуни, <...> ряд проектов агитационного искусства революционных лет Л. Поповой, И. Кудряшова, Г. Клуциса, <...> картины А. Волкова, С. Никритина, М. Плаксина, К. Редько, <...> живописные полотна Сержа Полякова».

За описанием характера коллекции следовали и условия дальнейшего ее существования в государственных собраниях, главными из которых были следующие: все произведения передаются в Государственную Третьяковскую галерею в Москве; «Пейзаж с амфитеатром» Г. Якулова передается в собрание Государственной картинной галереи Армении в Ереване; целесообразная часть коллекции должна быть выставлена в постоянной экспозиции советского искусства с указанием на дар Г.Д. Костаки. Это условие обязательно при экспонировании произведений на всех выставках, включая зарубежные. Коллекция не должна быть разрознена, работы не должны переходить в другие музеи и учреждения, продаваться и дариться. «Передавая большую часть коллекции государству, я прошу разрешить мне часть коллекции вывезти за границу / <.> два обособленных списка прилагаются/. Для решения всех проблем, связанных с судьбой коллекции, по моему мнению, должны быть назначены попечители в составе: Попова В.И., Xалтурина А.Г., Манина В.С., Семенова В.С., Ракитина В.И., Сарабьянова Д.В., Костаки Н.Г...». Дать ответ на все условия коллекционера министр культуры СССР самостоятельно не имел права, и в начале января 1977 года последовал его запрос в отдел культуры ЦК КПСС.

Фото: Артемий Фурман (FURMAN360), 2015

Переписка МК СССР с идеологическим органом партии долгие годы хранилась под грифом «секретно», в ней была указана мотивировка, по которой принимались почти все условия Г.Д. Костаки: «Можно с уверенностью предположить также, что принятие дара Костаки и его выезд с частью собранных им работ получат положительный для нас политический резонанс». В итоге запрос министра, изложенный в справке, подписанной 25 февраля 1977 года руководителями трех отделов ЦК КПСС, был доведен до проекта решения и рассмотрен на заседании Секретариата ЦК КПСС 1 марта 1977 года. Постановлением Секретариата ЦК КПСС, состоящего из шести секретарей, единогласно проголосовавших «за», главное условие дарителя было поддержано: его дар принят, сам Костаки получил «разрешение на выезд с правом въезда и постоянного проживания в СССР, на владение кооперативной квартирой, принадлежавшей его жене, гражданке СССР». Разрешение на вывоз за рубеж части коллекции Г.Д. Костаки дали в порядке исключения из действующего закона. Права на репродуцирование произведений из дара Г.Д. Костаки в соответствии с нормами советского законодательства переходили государству.

После пяти месяцев ожидания и неопределенности 16 марта 1977 года коллекционеру был направлен ответ заместителя министра культуры СССР В.И. Попова с изложением всех принятых условий и добавлением: «Министерство культуры СССР выражает Вам искреннюю благодарность в связи с Вашим благородным поступком». Последней формальной точкой в деле передачи коллекции в дар стал Приказ МК СССР №175 от 14 марта 1977 года о создании комиссии и о приеме на постоянное хранение в Г ТГ.

Приемом произведений члены комиссии и сотрудники ГТГ занимались в течение нескольких недель. началась новая жизнь коллекции Г.Д. Костаки.

Осенью 1977-го, получив разрешение на выезд (с правом обратного въезда на постоянное жительство! - невиданный случай для отъезжающих на ПМЖ из СССР), дочь Алика и сын Александр с семьями вывезли большую части коллекции. Через несколько дней после их прибытия в Германию открылась первая в ФРГ выставка авангарда из коллекции Костаки в Кунстхалле Дюссельдорфа. Она произвела настоящую сенсацию. В январе 1978 года выехали Георгий Дионисович и его супруга, позже покинула страну семья дочери Инны. Для содержания всей большой семьи уже осенью 1979 года на торги аукциона Сотбис были выставлены произведения А. Арапова, А. Архипенко, Д. Бурлюка, Н. Гончаровой, В. Кандинского, И. Клюна, Э. Лисицкого, Л. Поповой и многих других. Чуть позже, в самом конце 1979 года, открылась выставка «Париж-Москва», на которой были впервые представлены за рубежом некоторые произведения авангарда из дара Костаки, но устроители почему-то «забыли указать», чей это дар. невнимание неприятно всегда, в данном случае оно ранило особенно больно...

Душевное равновесие Костаки помогали восстановить занятия живописью, которой он увлекся после отъезда из России, когда произведения перестали заполнять стены его дома - они «хранились» в музеях и в специальных ячейках банков. В 1981-1982 годах состоялось грандиозное выставочное турне по восьми городам США, сопровождаемое изданием коллекции авангарда и циклом выступлений, затем произведения показывались во многих музеях Европы. В 1986 году он приехал еще раз в СССР на выставку в Третьяковской галерее, в каталоге которой впервые опубликовали девять произведений из его дара и дежурные пять строчек, как и о других дарителях.

Георгий Дионисович Костаки, скончавшийся 9 марта 1990 года, был похоронен на афинском кладбище недалеко от места упокоения великого Шлимана, открывателя легендарной Трои. В конце жизни Костаки понимал: дарение части своего клада, своей отрытой «Трои» русского авангарда, тому народу, с которым ему выпало разделить испытания революцией, репрессиями, войной и разрухой, стало главным в его жизни Поступком. СПАСИБО, КОСТАКИ!

* В подписях к иллюстрациям отмечены произведения, подаренные Г.Д. Костаки Государственной Третьяковской галерее в 1977 году

1. Осип Мандельштам. Стихи памяти Андрея Белого. 1934

«Грек-чудак»

Георгий Костаки: 6 удивительных фактов из жизни коллекционера

В Третьяковской галерее при поддержке банка ВТБ открылась выставка «Выезд из СССР разрешить…», посвященная 100-летию со дня рождения Георгия Костаки. Впервые уникальная коллекция, большую часть которой величайший собиратель русского авангарда передал в дар Третьяковке перед своим отъездом из страны в 1977 году, будет представлена столь полно - помимо картин, здесь можно будет увидеть и иконы, и народные игрушки, принадлежавшие Костаки. сайт вспоминает самые интересные моменты биографии грека, посвятившего жизнь русскому искусству.

Первая коллекция в обмен на велосипед

Георгий Дионисович Костаки родился в семье греческого торговца, перебравшегося в Россию в начале XX века. Мать будущего коллекционера происходила из знатного и древнего рода, а старшая сестра Костаки была замужем за богатым греком Федором Метаксой.

После его смерти в руки к еще совсем юному Георгию попали два альбома с редчайшими марками, которые он по незнанию продал японскому коллекционеру - на вырученные деньги мальчик мечтал купить велосипед. Ценность же проданных марок стала понятна после того, как их пожелала увидеть греческая родня умершего Метаксы. Выяснилось, что марки имели немалое художественное значение - эта неосознанная потеря произвела на Костаки огромное впечатление.

Профессиональное прозвище

Всерьез Костаки увлекся коллекционированием в 1930-е годы, работая шофером в греческом посольстве в Москве. По долгу службы ему нередко приходилось бывать в комиссионных магазинах, куда в то время попадали антикварные вещи, - так он начал, не имея никакого специального образования, не только разбираться в искусстве, но и приобретать почти даром картины голландских художников, фарфоровую и серебряную посуду, ткани, ковры. А в конце 40-х, также случайно увидев в одной из московских квартир несколько живописных полотен, в том числе «Зеленую полосу» Ольги Розановой, посвятил свою жизнь созданию коллекции русского авангарда. В то время, когда в СССР официально не существовало другого направления, кроме соцреализма, собирать авангардистов казалось безумием - так Костаки приобрел среди коллег-коллекционеров прозвище «грек-чудак».

« Нынешняя выставка организована в честь феноменальной личности и таланта коллекционера и потому построена с отходом от музейного строгого хронологического порядка. В частной коллекции произведения расположены вне исторической логики, а исключительно в согласии с личным видением ее создателя. Собрание, пополняясь новыми приобретениями, постоянно меняется. Появление новых работ или их обмен вынуждает владельца часто менять развеску. Невозможно было повторить, буквально воссоздать расположение картин в доме Георгия Костаки. В экспозиции выделены главные полотна, которые стали эталонами, эмблемами его коллекции: большая двухсторонняя работа Любови Поповой «Живописная архитектоника», «Портрет Матюшина» Малевича, «Первая симфония Шостаковича» Филонова, работы Лентулова, «Супрематизм» Ильи Чашника»

- Ирина Пронина, куратор выставки

Авангард и шубы

По воспоминаниям дочери Костаки, после знакомства с авангардом другое искусство почти перестало существовать для ее отца. Cобранную ранее коллекцию «голландцев» и антикварной мебели и посуды Георгий Дионисович выменивал на картины. Поддерживала коллекционера и его семья - дети и жена, которая, отказавшись от собственной карьеры, посвятила жизнь делу мужа. Случалось так, что приходилось расплачиваться даже шубами - их Костаки привозил супруге из заграничных поездок, а через какое-то время забирал, чтобы приобрести новую картину, на которую в тот момент не хватало денег.

« «Экспозиция дает энциклопедическое представление о развитии искусства в России в первой трети ХХ века - движении от предметного искусства, реалистического понимания живописи к авангардным, экспериментальным формам. Изобразительный ряд начинается с ранних работ Ларионова 1905–1908 годов, Клюна и Кандинского, детского портрета кисти Поповой. В этом же разделе помещены знаменитые «Ландыши» Шагала»

- Ирина Пронина

Хорошая квартирка

Всю жизнь Костаки тщетно мечтал о том, чтобы собранные им произведения были выставлены в публичном пространстве на всеобщее обозрение, однако власть отрицала авангард как направление искусства, а потому надежды на то, что коллекция обретет свой музей или хотя бы выставку, не было. Постепенно квартира Костаки и его дача, где он хранил несколько сотен картин, превратились в своеобразные импровизированные музеи. Посмотреть на коллекцию приходили как простые люди, так и художники, искусствоведы и различные знаменитости. В гости к Костаки во время своего официального визита в Москву приходил даже сенатор Эдвард Кеннеди. В 1976 году в загородном доме Костаки случился пожар. Погибли картины Анатолия Зверева, одного из любимейших художников Костаки, - эту потерю коллекционер переживал тяжело. Пожар, по мнению семьи, не был случайностью - таким образом пытались скрыть кражу. В том, что это был поджог, у родных коллекционера не было сомнений. Ограбление московской квартиры, в результате которого также пропали ценнейшие экспонаты, родственники Костаки также не считали случайным и связывали с тем, что власть все же не могла допустить существование даже неофициального музея запрещенного авангардистского искусства.

Чудесные находки

« На выставке обособленно представлена картина Климента Редько «Восстание», которую Костаки считал самой известной и самой важной работой русского авангарда»»

- Ирина Пронина

На обороте картины, которую коллекционер купил у вдовы художника и передал Третьяковке перед отъездом в Грецию, написано: «Картина века, самое великое произведение революционной России. Георгий Костаки. Москва, 14 апреля 77-го года»

Многие из будущих экспонатов коллекции попадали к Костаки почти случайно. Так, например, известна история о том, как нашлась картина Любови Поповой - ею было заколочено окно на даче у одного из родственников художницы. Приехавший туда Костаки сумел убедить хозяина отдать ему работу лишь после того, как принес взамен лист фанеры. Помимо картин авангардистов Костаки начал собирать иконы, которые в настоящий момент хранятся в Музее древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева и также будут представлены на выставке в Третьяковской галерее. Интересом к церковной живописи Костаки обязан отцу, человеку глубоко верующему, с которым Георгий Дионисович еще в детстве посещал пасхальные и другие праздничные службы. Он же рассказывал сыну о том, как защищали свои святыни греки во время войны с турками. Потому видеть, как уничтожают церковные ценности в СССР, было для Костаки мучением. Начало же коллекции икон было положено также случайно - в конце 1920-х годов Костаки обнаружил в подвале посольства, где работал, ящики с иконами, крестами, церковными книгами. Вместе с отцом они бережно хранили найденное, а незадолго до смерти старший Костаки отправил ящики в Грецию - там Георгий Дионисович обнаружил их уже во второй раз, вновь почти случайно, в одной из церквей в начале 80-х годов, уже после того, как навсегда покинул Москву.

Выезд из СССР разрешить

Георгий Костаки покинул Россию в 1977 году, так и не осуществив мечту о музее авангарда. По неофициальной версии, отъезд коллекционера был вынужденным - власть не могла больше мириться с существованием такого огромного собрания авангардистов - к тому времени почти 2000 полотен - в открытом доступе в квартире Костаки. Принято считать, что одним из условий получения разрешения на выезд была передача в дар Третьяковской галерее большей части собрания - Костаки оставил в Москве 142 живописных произведения и 692 графические работы. Как бы то ни было, желание и стремление всей его жизни осуществилось хотя бы частично, ведь сам коллекционер всегда считал, что приобретенные им работы должны принадлежать русскому народу и оставаться в стране. Спустя более 30 лет после этого в Третьяковке впервые покажут многие из переданных в дар музею и десятилетиями хранившихся в его запасниках экспонатов коллекции Костаки, без которой не была бы полной история русского искусства.

В 2018 году поклонники уникального коллекционера Георгия Дионисовича Костаки отмечают 105 лет со дня его рождения. Он по праву занимает почётное место среди тех, кто внёс огромный вклад в сохранение произведений русских авангардистов XX века.

Магическая картина

Будущий владелец богатейшей коллекции родился в Москве 5 июля 1913 года в семье коммерсанта с греческими корнями. В 1930-е годы работал водителем в посольствах западных стран и частенько возил дипломатических работников в антикварные магазины. С интересом наблюдал, как они оптом и в розницу скупают антиквариат, как радуются каждой покупке.

Он слушал их рассказы о великих художниках, скульпторах, ювелирах, мебельных мастерах - и постепенно сам втянулся в коллекционирование. Предметы искусства завораживали и притягивали его.

Отец всячески поддерживал увлечение сына и даже выделил ему определённые средства для приобретения антиквариата. Вдохновлённый поддержкой, Георгий начал собирать картины старых голландцев, фарфор, бронзу, русское серебро, ковры, гобелены и ткани. Но всё время думал о том, что если будет продолжать в том же духе, то ничего нового в историю искусства не привнесёт. Всё то, что он собирал, было представлено в Лувре, Эрмитаже, других крупных музеях и в богатых частных собраниях. А тщеславному молодому человеку хотелось сделать что-то оригинальное, необыкновенное, эпохальное и непременно выделиться из толпы рядовых коллекционеров.

Летом 1946 года Георгий был приглашён в уютную квартиру столичного собирателя живописи и там впервые увидел три картины авангардистов. Одна из них - кисти Ольги Розановой - произвела на него магическое впечатление. Она называлась «Зелёная полоса». Молодой человек стоял перед ней полчаса, словно пригвожденный какой-то неведомой силой.

После чаепития с хозяйкой Георгий покинул гостеприимное жилище, более напоминавшее музей, но мыслями снова и снова возвращался к увиденному творению искусства. Каким-то шестым чувством понял, что оно представляет огромную ценность и останется жить в веках. Он предпринял много усилий, чтобы купить эту работу, а заодно - и две другие картины авангардистов.

Вынужденная конфискация

Костаки принёс картины домой и повесил их рядом с творениями голландцев. Свои впечатления сформулировал так: «У меня возникло ощущение, что раньше я жил в комнате с зашторенными окнами, а теперь они широко распахнулись. В них ворвалось яркое московское солнце и свежий ветер перемен».

С этого дня он твёрдо решил расстаться со всем, что успел приобрести, а впредь приобретать только русский авангард.

Среди художественной интеллигенции за ним прочно закрепилось прозвище Грек-Чудак, ведь в то время официальные власти СССР признавали только произведения, выполненные в духе социалистического реализма. Всё остальное безжалостно отвергалось, подвергалось жёсткой критике и полному неприятию.

Все усилия Костаки по собиранию коллекции авангарда всецело поддерживала любимая жена Зинаида. Увидев её в доме знакомых, девятнадцатилетний Георгий влюбился с первого взгляда и сделал всё, чтобы завоевать сердце красавицы. Сближению, способствовало и то, что Зина прекрасно пела, а Георгий виртуозно аккомпанировал ей на гитаре. Творческий дуэт вполне гармонично превратился в семейный.
Через год после свадьбы Зинаида родила первого ребёнка. Через пять лет в семье было уже четверо детей - три дочери и сын.

Зинаида мечтала о карьере врача, но Георгий жёстко сказал: «Твое дело - воспитывать детей и вести хозяйство, а моё - обеспечивать семью!».

Супруга безропотно подчинилась диктату, а ещё она целиком разделяла увлечение мужа. Доходило до того, что когда ему нужно было расплачиваться за какую-нибудь картину, а денег в доме не было, он говорил: «Зина, достань из шкафа шубу. Ту, что я привёз из Парижа».
Так случалось не раз и не два: он привозил ей из-за границы шубу и через какое-то время эту шубу «конфисковывал», продавал и на вырученные средства покупал картины молодых авторов, которых впоследствии прозвали нонконформистами и работы которых взлетели в цене в десятки и сотни раз.

Но Зинаида никогда не обижалась на «конфискации». Она видела, сколько «священного восторга» приносит мужу очередное приобретение, и радовалась за него. Что же касается шубы - то это дело наживное!

Место притяжения

А коллекция Костаки между тем пополнялась все новыми работами. Вскоре его имя в художественных кругах начали ассоциировать с историей русского авангарда первой трети XX века. Малевич, Кандинский, Шагал, Родченко, Клюн, Попова, Филонов - творения этих мастеров украшали стены квартиры Костаки.

Его уникальное собрание включало произведения десятков художников, многие из которых иначе были бы просто забыты. Коллекционер-самоучка, ставший истинным знатоком забытого в Советском Союзе искусства собирания художественных ценностей, Костаки потратил немало сил и средств, чтобы сохранить для страны имена её художников-новаторов. Упорно собирал и иконы, считая их одухотворёнными, сакральными предметами искусства. Позже признавался:

Глаза на икону мне открыли картины авангардистов. Я стал понимать, что это очень родственные вещи, начал узнавать в иконе элементы абстрактной живописи и супрематизма, всякого рода универсальную символику…

Квартира и загородный дом Костаки постепенно становились местом притяжения для коллег-коллекционеров, художников, музыкантов, артистов и простых советских граждан, страстно желавших приобщиться к запретному тогда искусству.

Надежд организовать выставку и показать свои богатства широкой публике Костаки в то время не питал, ибо власть упорно отрицала авангард как искусство, считая его низкопробной халтурой.

В 1976 году в его загородном особняке случился пожар. В огне погибли произведения, которые очень ценил Георгий. Это стало для него настоящим, ударом. Сам он считал, что причиной пожара был элементарный поджог, который устроили воры, посетившие дом и похитившие несколько десятков работ. А вскоре подверглась нападению грабителей и московская квартира Костаки. Злоумышленники похитили драгоценнейшие экспонаты. Этот налёт пострадавшая семья также считала неслучайным и связывала с тем, что власть упорно не желает допускать существование неофициального музея запрещённого авангардистского искусства.

Решение об эмиграции

Тем временем в стране развернулась яростная борьба «со спекулянтами от искусства». Силовые структуры принялись чистить подпольный рынок коллекционеров. В 1974 году во Львове был арестован известный коллекционер Владимир Мороз, а его огромное собрание художественных ценностей конфисковано в пользу государства. Эта история вызвала панические настроения среди собирателей СССР.
В квартире Костаки регулярно раздавались телефонные звонки с угрозами.

Мы тебя раскулачим, гадёныш! - выкрикивали грубые голоса.

Георгий направил несколько писем Брежневу и Андропову с просьбами защитить его собрание и семью. В ответ - холодное молчание. Коллекционер осознал, что жить с подобной коллекцией в Москве стало опасно.

В такой обстановке Костаки в 1979 году принял решение эмигрировать с семьёй на историческую родину - в Грецию. Власти разрешили ему выезд только в том случае, если он подарит государственной Третьяковской галерее большинство экспонатов коллекции.

В результате более восьмисот произведений из собрания Костаки составили основу коллекции авангарда Третьяковской галереи, часть собрания икон вошла в коллекцию Музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублёва, 700 рисунков Анатолия Зверева составили золотой фонд коллекции Музея Анатолия Зверева.

В западной прессе звучали упрёки коллекционеру Костаки за то, что в 1930-1970-е годы он платил художникам относительно небольшие деньги за картины, которые сейчас стоят миллионы. На что сам Георгий отвечал:

Не следует забывать, что у меня не было финансовых возможностей обласканных властями официальных художников, поэтов-песенников и прочих богатых людей, собиравших искусство. Кроме того (и это могут многие подтвердить), я всегда поддерживал материально молодых художников, а также родственников ушедших в мир иной мастеров!

Ирония и издёвки

Гениальность Костаки состоит в том, что он раньше других понял художественную ценность русского авангарда. Понял в то время, когда творения авангардистов власти считали откровенной халтурой.

Его дочь говорила:

Над папой многие иронизировали и даже издевательски смеялись. Недоброжелатели считали, что искусство авангарда никогда не будет признано и оценено, что он занимается просто какой-то чертовщиной!

Одну из уникальных работ Любови Поповой, написанную на фанерном листе, Костаки обнаружил в подмосковном Звенигороде: жители ветхого домика забили картиной оконный проем. У них не было денег, чтобы вставить стекло. Георгий вмиг решил эту проблему, а взамен получил вожделенное полотно Поповой.

На обороте картины Климента Редько «Восстание», купленной у вдовы художника Татьяны Фёдоровны, Костаки незадолго до передачи картины Третьяковской галерее написал: «Картина века, самое великое произведение революционной России. Георгий Костаки. Москва, 14 апреля 77 года».

В 1988 году Георгий тяжело заболел. Он лечился в лучших клиниках, но недуг всё-таки сразил великого коллекционера. Он покинул бренный мир в 1990 году. После его смерти греческое государство выкупило часть коллекции Костаки и поместило её в основанном в 1997 году Государственном музее современного искусства в Салониках.

Имя Георгия Костаки неразрывно связано с историей русского авангарда 1910-х - 1930-х годов. Малевич, Кандинский, Шагал, Родченко, Клюн, Попова, Филонов - это лишь несколько из наиболее ярких имен, в реальности же коллекция Костаки, собранная в 40-е - 70-е годы прошлого века, содержала произведения десятков художников, многие из которых иначе были бы забыты. Коллекционер-самоучка, ставший истинным знатоком забытого в Советском Союзе искусства, Костаки положил жизнь на то, чтобы сохранить для России имена ее художников. Коллекция Костаки была настолько огромна по значению и размеру, что когда перед вынужденной эмиграцией 1978 года он подарил большинство работ Третьяковской галерее, оставшейся части хватило на целый музей в Греции. О жизни и трудах коллекционера рассказала РИА Новости его дочь Алики Костаки. Беседовал Алексей Богдановский.

Путь коллекционера

Георгий Костаки умер в 1990 году, в возрасте 76 лет. Мы сидим с Алики Костаки в ее доме в северном предместье Афин, в той самой гостиной, где лежал когда-то пожилой и больной Георгий Дионисович, глядя из окна на склоны горы Пентеликон.

"Он был страстный человек. Что бы он ни делал - рыбу ловил, деревья сажал, он все делал, как сумасшедший. Так же он занялся и авангардом, когда наткнулся на жилу, почти никому неизвестную", - рассказывает Алики.

Родившийся в России грек, Георгий Костаки работал в посольствах западных стран в Москве - сначала шофером, потом администратором. Страсть к коллекционированию началась в его жизни рано; от "малых голландцев", серебра, фарфора он перешел к гобеленам, впоследствии - к иконам. В первые послевоенные годы Костаки случайно увидел у знакомых картину Ольги Розановой "Зеленая полоса" - и заболел авангардом.

От сталинских лет, когда начиналась коллекция, до матерной ругани Хрущева в адрес художников и "Бульдозерной выставки" 70-х годов - собирание современного искусства было делом небезопасным и противоречащим официальной идеологии. Но еще больше, чем враждебность властей, грозило этому искусству забвение.

В западной прессе неоднократно высказывались упреки коллекционеру за то, что он платил относительно небольшие деньги за искусство, которое сейчас стоит миллионы. Однако не следует забывать, что у администратора канадского посольства не могло быть финансовых возможностей обласканных властями официальных художников, поэтов-песенников и прочих богатых людей, собиравших искусство. Те, кто помнит Костаки, рассказывают о том, как он поддерживал материально молодых художников, родственников ушедших мастеров.

Но главное - произведения авангарда в те времена не имели цены, поскольку их считали мусором, не видя в них никакой ценности. "Над ним почти смеялись. В это никто не верил, потому что считали, что он собирает мусор, что это никогда не будет признано и оценено, что он занимается просто какой-то чертовщиной", - говорит Алики Костаки.

Одну из работ Любови Поповой, большой фанерный лист, Костаки обнаружил в подмосковном Звенигороде: картиной забили оконный проем. Вспоминает дочь Георгия Дионисовича: "Ее не отдавали потому, что окно нечем было заколотить. Отец съездил на работу: слава Богу, там были ящики. Он попросил дворников вырезать лист фанеры, поехал и отдал этот кусок, а взамен получил Попову".

Музей в квартире

Когда коллекция стала известна в 1960-1970-е годы, стали говорить, что Костаки обладал уникальным чутьем на произведения высокого класса. Это чутье было особенно ценно в годы, когда отсутствовало какое-либо признание авангарда в Советском Союзе, да и на Западе. Георгий Дионисович обладал и той предпринимательской жилкой, которая необходима каждому коллекционеру: ведь значительную часть своих работ он приобретал путем обмена, и это порой были весьма хитроумные сделки.

Однако коллекционирование картин не было для него самоцелью. Костаки стремился показать эти работы людям. "Это была его миссия. Он не только собрал эту коллекцию, но и показал так, что у нас был дом-музей. К нам с девяти утра почти до самой ночи каждый день приходили люди. И он никому никогда не отказывал, даже какому-нибудь мальчику из деревни... Никогда не сказал: я занят, я болен, - говорит Алики Костаки. - Я однажды вечером пришла с работы. Открываю лифт. Сидит дядечка. У него столик, и он, со списком в руках, спрашивает меня: как ваша фамилия? Это пришли 90 человек из архитектурного института".

В квартиру Костаки приходили студенты, художники, потом потянулись и западные искусствоведы, кураторы, политики и просто знаменитости: от Святослава Рихтера до Игоря Стравинского, от Марка Шагала до Эдварда Кеннеди. Постепенно дом Костаки стал московской достопримечательностью, и это вряд ли могло понравиться советским властям.

Костаки изначально стремился передать свою коллекцию государству, однако с тем условием, чтобы она выставлялась. "Мои дети не любят темноты, они любят свет", - говорил он о картинах.

Алики Костаки вспоминает, что еще в 60-е годы Георгий Дионисович говорил с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой о немыслимом в те времена деле: создать в Москве музей современного искусства, в который он мог бы передать свою коллекцию.

Второй подобный проект Костаки замышлял в начале 70-х годов с директором Русского музея в Ленинграде Василием Пушкаревым. "Они готовили аферу - перевезти коллекцию в Русский музей в Ленинград, повесить на стены явочным порядком, но ни в коем случае не передавать в подвалы… Похоже на то, что они с Пушкаревым могли сойтись на этом, как два мальчишки", - вспоминает Алики Костаки. Впрочем, и этот замысел не удался: Георгий Дионисович прекрасно понимал, что за такое его друга отстранят от руководства музеем, а картины отправятся в пыльный запасник, где он меньше всего хотел бы их видеть.

"Это должно принадлежать России"

Трения Костаки с советскими властями, хотя он и старался всячески избегать столкновений, постепенно нарастали. Коллекционер неофициального искусства, прямой и открытый человек, он был для многих бельмом на глазу. Алики Костаки вспоминает, что преследование началось с разгрома властями "Бульдозерной выставки" современных художников в 1974 году. "Для искусства это было как кровавое воскресенье. Он тогда подошел к какому-то чиновнику и сказал: "Что вы делаете, вы хуже фашистов!" Представьте, в советские времена сказать такое держиморде. И вот с этой фразы все у нас пошло плохо".

Дважды ограбили квартиру, исчезли работы Кандинского; подожгли дачу, откуда пропали замечательные иконы. Костаки стал опасаться за себя и своих детей.

Выходом из этого положения стала сделка между коллекционером и властями - он передавал в дар Третьяковской галерее примерно 80% своей коллекции, а в обмен мог уехать за границу, оставив себе небольшую часть работ, чтобы прокормить семью. "Уезжать никому не хотелось, мы не думали, что когда-то уедем. Отдавать коллекцию, делить ее для отца было очень тяжело", - говорит Алики Костаки. Для каждого коллекционера собрание - это его жизнь, а Георгий Дионисович называл картины своими детьми.

Когда специалисты Третьяковки пришли принимать картины, Костаки отдал им лучшее из своей колоссальной коллекции, насчитывавшей более двух тысяч произведений. Говорит Алики Костаки: "На Западе оказалась сравнительно небольшая часть работ. Число их было велико, но наиболее значительные остались в России. Такие, как "Портрет Матюшина" Малевича, татлинский рельеф, огромные двусторонние работы Поповой, "Красная площадь" Кандинского. Все это он отбирал и говорил: "Это должно остаться в России".

Идея о том, что он является лишь хранителем искусства, которое впоследствии должно принадлежать России, руководила действиями Костаки и тогда, когда его фактически вынуждали отказаться от коллекции и эмигрировать. "У него был какой-то странный патриотизм", - сказал о Костаки помогавший передаче коллекции заместитель директора Третьяковки Виталий Манин.

Таким образом, коллекционер указывал работникам галереи, какие работы забрать, оставляя для них лучшее. "Известный искусствовед Дмитрий Сарабьянов сказал, что он мог бы заткнуть за пояс любого искусствоведа по своей теме", - поясняет Алики Костаки.

Сам Костаки говорил в интервью для биографической книги Питера Робертса: "Я сумел собрать эти вещи, которые были потеряны, забыты, выброшены властями, я спас их, и в этом моя заслуга. Но это не значит, что они принадлежат мне или тем, кому я их подарю. Они принадлежат России, они должны принадлежать народу России".

Как говорила впоследствии заместитель гендиректора по науке Государственной Третьяковской галереи Лидия Иовлева, "без преувеличения можно сказать, что со времен Павла Михайловича Третьякова не было в России столь щедрого дарителя, более обширной коллекции русского авангарда 1910-1920-х годов, которая собрана и подарена Третьяковской галерее знаменитым русским греком".

Уехав, Костаки осел в Греции. Здесь, на исторической родине Георгия Дионисовича и уже после его кончины, решилась, наконец, судьба оставшейся части коллекции.

Костаки и Греция

Когда Георгий Дионисович умер в 1990 году, его дочь в сотрудничестве с греческим куратором Анной Кафеци начала готовить крупную выставку в Афинской пинакотеке. Эта выставка состоялась в 1995-96 годах и пользовалась огромным успехом, во многом определившим дальнейшую судьбу коллекции. К экспозиции был подготовлен двухтомный каталог, описывавший коллекцию во всех деталях.

Эвангелос Венизелос, бывший министром культуры Греции, принял решение о том, что коллекция Костаки должна быть приобретена греческим государством. Это произошло в 2000 году.

Я спросил Алики Костаки, как получилось, что Греция, не имевшая собственных традиций авангарда, решила приобрести коллекцию. "Потому, что он был грек. Только поэтому, даже не потому, что это был русский авангард. Конечно, это был русский авангард, который стал очень известен, который прошел по всему миру выставками, и в Королевской академии, и в Гуггенхайме, в знаменитейших музеях. У коллекции было имя, да, но он был грек, и для греков это было чрезвычайно важно".

Сейчас для коллекции создан Музей современного искусства в Салониках, которым руководит проведшая много лет в России искусствовед и исследователь русской современной живописи Мария Цанцаноглу. Теперь Греция почти неожиданно для себя оказалась "экспортером" русского авангарда: выставки коллекции Костаки по-прежнему идут по всему миру с большим успехом. К сожалению, российская, более значительная часть коллекции пока не выставляется как единое целое.

Впервые ознакомившись с коллекцией Костаки, историк искусства Маргит Роуэлл сказала: "Историю искусства ХХ века надо переписывать заново". Мечтой Алики Костаки остается организовать к столетию ее отца в 2013 году выставку работ, хранящихся в России и Греции. Этому препятствует ряд юридических тонкостей: на руках наследников Костаки остались лишь акты о передаче работ Третьяковке, но не официальное решение ЦК о передаче коллекции, в то время как приобретение Грецией части работ также следует должным образом документально зафиксировать в России. Все это помогло бы избежать юридической неопределенности и на время воссоединить знаменитую коллекцию под одной крышей.

Грецию и Россию связывает православная религия, многовековая история дружеских отношений. В последнее десятилетие к этому добавилась и коллекция Костаки, человека, переупрямившего не только друзей-искусствоведов, отказывавших авангарду в будущем успехе, но и саму эпоху, враждебную этому искусству. Прежде чем признание пришло к десяткам имен русского авангарда, Георгий Костаки по крупицам собрал этих художников, буквально спасая их работы от полного забвения и уничтожения. Теперь его собрание, хотя и разделенное между двумя странами, сохраняет внутреннюю целостность и еще не до конца открыто: так, немногие посетители Третьяковской галереи знают о масштабе вклада Георгия Костаки, и для многих отдельная выставка коллекции была бы откровением.

Известный британский художник, лауреат премии Тернера Джереми Деллер рассказывал в одном из интервью, что увиденная в Королевской академии Лондона выставка работ из собрания Костаки произвела на него огромное впечатление и предопределила его дальнейший художественный путь. Нет сомнений, что и российский зритель заслуживает подобных впечатлений.

"Я понимаю, что имя моего отца не будет забыто, но для этого следовало бы делать все же немного больше", - заключила Алики Костаки.

Георгий Костаки – водитель авангарда

Даже краткое и поверхностное описание его жизни ошеломляет само по себе. Разглядев в эпоху консервативного сталинского абсолютизма новаторство и непреходящую ценность презираемого и даже гонимого русского авангарда, он собрал огромную коллекцию никому казалось бы ненужных вещей, которые через два десятилетия обратились в глазах всего мира из гадкого утенка в прекрасного лебедя.

Но, став обладателем баснословного богатства, коллекционер не изменил себе. Ко всем работам своего собрания он продолжал относиться как к родным детям, невзирая на их рыночную стоимость. Себя же он никогда не считал единоличным владельцем бесценной коллекции, подарив в итоге большую ее часть Третьяковской галерее.

Умер Георгий Костаки в Греции 9 марта 1990 года, всю жизнь сохранял греческое подданство, но большая и важнейшая часть жизни его и его семьи прошла в Москве, где он и совершил свой подвиг хранителя наследия авангарда и благодетеля русской культуры. Семья легендарного коллекционера была погружена в мир всегда существовавшего параллельно с официальной «творческой интеллигенцией» избранного круга одухотворенных творцов и носителей подлинной культуры. О жизни семьи Костаки в этом мире, о его подвижничестве и самоотречении специальному корреспонденту Никосу Сидиропулосу рассказала дочь коллекционера – Наталья Георгиевна Костаки , пошедшая по стопам отца в искусство.

– Живя с рождения в таком окружении вам, наверное, было нетрудно определить свой круг интересов?

– Я выросла в таком доме, где было столько имен, столько гениальных художников, что найти себя во взрослой жизни, поверьте, мне было очень непростым делом.

– А кем вы были для этих людей?

– Я дочь Костаки – как была, так ею и остаюсь. Благодаря этому, рядом со мной люди, которые были рядом с ним. Сохранились все связи и знакомства. Со дня своего рождения я в этом обществе, там живу и присутствую. У нас дома постоянно бывали художники, искусствоведы, критики, музыканты, дипломаты. Мама, несмотря на отсутствие музыкального образования, на профессиональном уровне пела романсы, отец часто аккомпанировал ей на гитаре.

Дело еще в том, что у отца была возможность приобретать продукты. Он работал администратором в посольстве, получал валюту и, следовательно, мог покупать продукты в «Березке», и наш стол был накрыт для всех. Да и мама, Зинаида Семеновна, очень хорошо готовила.

Мы жили на проспекте Вернадского, 59. У отца было три объединенные квартиры на 15-м этаже этого дома. Стены были сплошь завешаны картинами. Этот мир всецело поглощает, заставляет жить по своим канонам. Представьте, какая удивительная атмосфера царила в нашем доме. Гостей было столько, что они располагались прямо на ковре – вкусные яства, шутки, разговоры об искусстве. Все, невзирая на чины и ранги, были здесь желанными гостями. Естественно, были и иностранцы. При этом, конечно, на этаже постоянно присутствовали вездесущие кагебешники. Иногда эти люди были и среди посетителей нашего дома.

– Вы научились распознавать служителей «конторы»?

– Да они, собственно, особо не утруждали себя конспиративной этикой.
В те дни, когда к нам приходили высокопоставленные иностранцы, необходимо было подготовить список. Иногда комитетчиками производился отсев. Популярность нашего дома среди иностранцев была огромной. Помню, уже после отъезда отца, к нам приехал один американец, продемонстрировавший нам справочник с указанием всемирно известных достопримечательностей Москвы, и в этом перечне был приведен и наш адрес!

– Частная галерея грека Костаки была одним из аномальных феноменов столицы социалистического государства. …О ее существовании знали не только власти?

– Понимаю, о чем вы. Все это никак не охранялось. Отцом в доме была установлена какая-то сигнализация, но не подключенная к милиции. Тем не менее, квартиру отца перед отъездом ограбили. Страшный пожар на даче в Баковке в 1976 году и ограбление квартиры стали последней каплей, подтолкнувшей отца покинуть страну. Первыми уехали родители с братом Александром, а затем сестры. Решение о выезде было вынужденным. С середины 70-х прямо стоял вопрос о безопасности всех членов семьи. Постоянные наветы, угрозы, шантаж…

К счастью, некоторой защитой служило греческое гражданство отца, а также его работа в греческом а затем и в канадском посольстве. В годы сталинских репрессий посадили половину их семьи: бабушку, тетку, младшего брата отца. Им предъявили обвинение в попытке покушения на советского военачальника Семена Буденного. Бабушку и тетку стараниями отца выпустили быстро, так как они были в возрасте, а вот своего младшего брата ему пришлось вызволять долго. Он был 19-летним мальчишкой и тихо сходил там с ума. Но, в конце концов, приложив все свои усилия, отец спас и его, и дядя вернулся из Котласа. Неудивительно, что нашим отцом предпринимались попытки выехать в Грецию. Во время войны ему сказали, что он может уезжать, но его семья останется здесь, ведь мама у нас русская. Так что всех детей отец сразу записал в греческом посольстве.

В лагерь за братом*

«…Сижу, жду. Проходит минут пятнадцать, вот и лейтенант с моим Митей. Хочу с братом поговорить, а он не может, руки трясутся, зубы стучат, голова дергается… Рассказал мне брат о лагерной жиз¬ни – слушать страшно было. Выяснилось, что в лагере очень много греков. «И знаешь, – говорит брат, – многие из них умирают, в основном, от голо¬да. Нельзя ли им как-нибудь помочь?»
Оставил я Митьке все, что с собой принес и пообещал еще денег передать. Обня-лись мы, брат в лагерь назад пошел, а я – на волю. Уже позднее я узнал, что брата после нашего свидания - дозна¬лись все-таки! – на месяц посадили в одиночку, да и у лейте¬нанта неприятности были.
Удивительные люди русские… Очень душевные и я их очень люблю. Когда я из лагеря вернулся, то снова встретился с теми людьми в Котласе, которые проведать своих приехали. Была среди них Вера Васильевна, жена фотографа из Вятки. Так она мне и говорит: «Что же вы кручинитесь? Ведь и брата повидали и назад благополучно вернулись». Рассказал я ей, что в лагере сидит много греков и помочь им надо, а денег больше нет. Большую часть их я жулику-воспитателю отдал. А идти на станцию и посылать телеграмму, чтобы мне сюда деньги выслали - опасно. Что мне делать? Вера Васильевна вдруг меня и спрашивает: «А сколько денег нужно?» Я отве¬чаю: «Много, тысяч восемь». «Ну, - отвечает она, - восемь тысяч я вам дать не могу, а семь дам… У меня здесь муж сидит, а у вас - брат, оба мы с вами в одинаковом положении. Я знаю, вы не сможете не отдать долг…»

– Так получилось, что подданный Греции Георгий Костаки, принужденный к эмиграции из Советского Союза, уезжал не в Грецию…

– Он не сразу решил куда уезжать. У него были планы уехать в Америку, где ему было бы легче определиться с оставшейся у него коллекцией, поскольку он долгие годы работал в канадском посольстве. Там его знали. Он приезжал в Америку по приглашению музеев и университетов читать лекции. Но в итоге пришлось выбрать Грецию, потому что в Америке его коллекцию обложили бы непомерно большим налогом. Помимо собрания авангарда, отец оставил в Москве музею прикладного искусства большую коллекцию глиняной и деревянной игрушки, которую он не считал своей, поскольку купил ее готовую. Главной его целью было сохранение лучших работ и передача их в музеи. Именно в той части, которая оставалась здесь, в Советском Союзе, была его жизнь. Важно было сохранить коллекцию целиком. Он прекрасно понимал, что в перспективе дети могут начать все делить и собранию наступит конец.

– А было ли «Завещание Георгия Костаки»?

– Завещания как такового не было. О своем решении передать коллекцию государству он сообщил по «Голосу Америки», когда был в Соединенных Штатах.

– Есть разные оценки деятельности Георгия Костаки. Одни исследователи характеризуют ее как подвижничество на благо общества и благотворительностью по отношению к художникам, другие в этой последней части расставляют иные акценты…

– Вы знаете, одна из главных проблем, актуальная и сегодня для абсолютного большинства художников, состоит в том, что очень трудно стать востребованным. Даже для тех, кого можно назвать известными, раскрученными художниками. В то время, когда отец начал собирать картины авангарда 20-х годов, многие не понимали, что это вообще такое. Тогда, поймите, эти работы вообще не стоили денег. О Малевиче и Кандинском, конечно, знали, но понятия не имели о многих десятках других художников русского авангарда, работы которых Георгий Костаки фактически сохранил, спас для потомков. Говорили: «Несите все это дураку греку, он все купит». И ему несли! Отец все свои деньги на это тратил. Он сам все искал и находил! Ему вытряхивали из старых семейных чуланов, то, что считалось никому не нужным хламом.

Торг наоборот*

«Картины, которые я собрал, были для меня, что родные дети… В преддверии расставания я мучительно думал о том, что каждая вещь, которая уйдет от меня, - это часть меня самого, и я буду чувствовать боль, как от кровоточащей раны.
Однако, потому, быть может, что я все это уже так ярко пережил в душе, в решающий момент жена и дети были просто поражены моей стойкостью. Пришел Манин, заместитель ди¬ректора Третьяковской галереи, и мы начали дележку…
Надо сказать, что Манин оказался благороднейшим чело¬веком. Порой у нас с ним доходило до спора. Он говорил: «Это, Георгий Дионисович, оставьте себе». А я в ответ: «Нет, это вы должны взять, потому что это – единственная вещь, и второй такой нет». Так было, например, с моим любимым рельефом «Пробегающий пейзаж» Клюна, который я просто обожал. Он воспроизведен на обложке большой книги - я знал, что этот Клюн - один-единственный и не хотел брать его с собой, настоял на том, чтобы музей оставил ее себе.
Так и шла наша дележка… Настрой у меня был таков: я, Георгий Костаки, действительно сделал большое дело, но ради чего, для кого? Лично для себя? Нет. Жизнь человека коротка. Пройдет еще десять, ну, двадцать лет, меня не будет, а после себя нужно что-то оставить, хотя бы доброе имя. Каждый человек должен об этом думать, сознавая, что настанет его время уйти в поднебесье.
Я всегда считал, что сделал добро тем, что сумел собрать то, что иначе было бы потеряно, уничтожено и выброшено из-за равнодушия и небрежения. Я спас большое богатство. В этом моя заслуга. Но это значит, что спасение должно принад¬лежать именно мне или кому-нибудь другому, кому я мог бы завещать свои картины. Они должны принадлежать России, русскому народу! Русский народ из-за глупости советских властей не должен страдать. С таким настроением мне было очень легко все передать людям, и я старался отдать лучшие вещи. И я отдал их.
Легче легкого было бы взять лучшее себе. Я мог взять Малевича «Портрет Матюшина». Отдать нескольких Ларионовых, еще что-то, и взять Малевича… Но я не стал этого делать. Не взял потому, что пока я жил в России и создавал эту коллекцию, у меня было много друзей, которые меня уважали. И я думал, что если я возьму «коронные» вещи, в том числе, скажем, «Портрет Матюшина», что же скажут потом мои друзья? Скажут, что Костаки радел не за искусство, не за русский авангард, а просто соблюдал свой интерес и, зная цену произведениям, он, сукин сын, взял все лучшее и увез! Меня бы осудили даже самые близкие. Я не пошел по такому пути и считаю, что поступил правильно».

Из книги Георгия Костаки Мой авангард М. 1993

– Был же такой показательный случай, когда в одном из домов он обнаружил картину, которой забили оконный проем…

– Это было при мне. Тогда я была еще девчонкой, но он взял меня с собой. Мы приехали в Звенигород к какому-то родственнику Любови Поповой. Отец знал, что у него есть какие-то ее работы. Одной из работ Поповой в сарае и было заколочено окно. Мы поехали с отцом искать фанеру, которую в те времена тоже непросто было найти.

– Фантастическая история была и с «Абстракцией» Родченко, которую ваш отец буквально снял со стола – она служила скатертью!

– Безусловно! И поэтому слова критики, что он этих художников якобы «обирал», абсолютно несостоятельны. Посмотрите, и сегодня тем художникам, которые, казалось бы, продают свои работы дорого, все равно трудно их продавать и, следовательно, непросто жить. Трудно, потому что сегодня не так много коллекционеров, готовых вложить свои деньги в произведения живописи.

– Наверное потому, что большинство коллекционеров собирает произведения авторов, уже сделавших себе имя…

– Вот именно. А для отца во многих случаях вопрос принадлежности работы именитому автору не стоял так остро, потому что он не только сохранил для потомков работы многих художников, но и открывал новые имена. К примеру, он открыл Александра Древина. Изначально ценилась его жена Надежда Удальцова. Отец приехал к ним посмотреть работы Удальцовой, и, увидев картины Древина, пришел в совершеннейший восторг. И это было его открытие! В 50-е годы это были Плавинский, Рабин, Краснопевцев, Вейсберг и многие другие. В 60-е – Владимир Яковлев, Игорь Вулох, Борис Свешников и другие. В поколении молодых художников у отца были свои любимчики: Дмитрий Краснопевцев и Анатолий Зверев. С Дмитрием Краснопевцевым он дружил долгие годы, а к Анатолию Звереву относился как к родному сыну. Он часто бывал у нас, жил в нашем доме, на даче в Баковке. Буйные гениальные эскапады его творчества часто происходили в моем присутствии. Мне тогда было 10 лет. В течение одного дня он мог сделать десятки работ. Маслом, акварелью, карандашом. Анатолий приходил к нам домой и после переезда отца в Грецию в 1978 году до самой своей смерти в 1986 году. Мы с мужем его всячески опекали, потому что он зачастую появлялся в таком виде, в каком ходили в то время бомжи. У него ничего не было. Я ему отдала все отцовские костюмы, и белье мы ему покупали. Он уходил от нас одетым и чистым, но уже через неделю возвращался ободранным и рваным – то ли пропил, то ли обобрали. Увещевания были бесполезны. Отец переживал за него и почти в каждом телефонном разговоре из Греции справлялся: «…Как там Толечка?»

– А как вы думаете, чем отличается гениальный художник от хорошего?

– Вы знаете, самым страшным ругательством у отца по поводу художников было слово «эпигон». Если художник подражатель, у него нет ничего своего. Художник должен обладать индивидуальностью. У него должен быть характерный почерк, ни на что не похожий.

– Скажите, а вы именно в Греции начали писать?

– Да, это так. Ни здесь, в России, ни в Австрии, а именно Греции!
Видимо, кровь предков дает о себе знать! Там, в Элладе, очень сильная энергетика. Она и от афинского Акрополя идет. И в Дельфах я очень сильно это чувствую. Писать портреты простых греков и гречанок – мощная подпитка для меня. И отец стал писать в Греции. Там он написал маслом более 200 работ, в основном, греческие виды, русскую деревню. Большое количество работ акварелью. Правда, еще в 1959 году в Баковке, когда у нас жил Зверев, отец сделал несколько работ. Но там все пробовали кисть. Сестры, я, наш брат Александр. Осталось несколько натюрмортов и пейзажей того времени. Многие из тех работ исчезли, были уничтожены во время пожара на нашей даче в Баковке, служившей запасником коллекции отца.

– Причины этого страшного пожара в 1976 году были выявлены?

– Это, безусловно, были поджоги. Как водится в таких случаях, никого тогда не нашли. Для отца это был страшнейший удар. Впервые в жизни я увидела его плачущим. Погибло очень много хороших картина, в их числе огромное количество зверевских, среди которых были и его «французские» работы.

– Поддерживал ли ваш отец отношения с коллегами-коллекционерами?

– Да, отец с ними со всеми поддерживал отношения. Обычные разговоры коллекционеров, о том у кого какие приобретения. В Питере Чудновский, здесь в Москве Зданович, Соломон Шустер, Илья Зильберштейн.

– Были ли у грека Георгия Костаки в числе его друзей соплеменники?

– Единственным из его друзей греков был Дмитрий Николаевич Апазиди, с которым они дружили с юношеской поры. Он работал в посольстве Швеции, также занимался коллекционированием икон, картин. Они с супругой и тремя сыновьями уехали в Швецию чуть раньше родителей. Дружеские отношения с Дмитрием Апазиди поддерживались отцом до конца жизни.

Коллекционер о советской власти и авангарде*

По признанию самого Костаки, большевики и советская власть неповинна в том, что русский авангард сошел на нет. Напротив, революционное правительство поддержало новаторское искусство и вплоть до начала 20-х годов авангард в России свободно развивался. Потом постепенно творческая свобода художников начала ограничиваться вплоть до окончательного выбора Сталина в пользу социалистического реализма. В эпоху его абсолютной власти революционное искусство с его иррациональным полетом мысли было не только не нужно, но и опасно. Тем не менее, за этот промежуток времени русский авангард успел прожить короткую, но яркую жизнь. Можно сказать, что он выгорел целиком в высвобожденной им же огромной творческой энергии. Вот что пишет об этом сам коллекционер:
«Бытует мнение, что авангард загубила советская власть. Я думаю, что это не совсем так. Умирание авангарда произошло по нескольким причинам. Одна из них - это та, о которой я уже говорил: у художников начали опу¬скаться руки - весь дореволюционный период они никакого успеха не добивались, потом пришла советская власть и рево¬люция, два-три года их поддерживала, но народ продолжал их игнорировать. А вторая причина - разброд среди самих ху-дожников. Все это вместе взятое привело к тому, что когда Сталин решил покончить с авангардом и перейти к соцреализ¬му, почва оказалась хорошо подготовленной.
Мне кажется, что так или иначе «затухание» авангарда все равно бы произошло. Ведь это случилось не только в России, тот же процесс произошел и в других странах. Мы часто слы¬шим: «Вот, де-мол, большевики загубили…, на Западе все это развивалось». Неверно. Не большевики были виновны, а само время. Если присмотреться, то и на Западе, в таких странах, как скажем, Англия, Германия, Франция и многих других, модернизм одно время тоже был в загоне, с той только «не¬большой» разницей по сравнению с Россией, что там не сажа¬ли людей в тюрьму, а просто не признавали. Взять, например, таких художников как Мондриан, Поль Клее, Кубка и многих других. Они очень бедствовали, и, в общем, никому не были нужны…
Только в последние 16-18 лет появился интерес к авангар¬ду. И я думаю, что это произошло по той причине, что за последние годы наука и техника невероятно развились и про¬изошли колоссальные изменения в мире, которые и привлек¬ли внимание к современному искусству, имеющему к этому непосредственное отношение…»

*из книги Георгия Костаки Мой авангард М. 1993

– Сразу же по приезду в Грецию, в 1979 году, вашим отцом, наверняка, предпринимались попытки определить будущее вывезенной части коллекции?

– Он предлагал устроить выставку, но все затягивалось, что его, безусловно, обижало. Уже после смерти отца в 1990 году, сестра Алики возобновила переговоры о коллекции. Это было выполнением его воли, чтобы коллекция не разошлась. В 1996 году ее будущее было фактически решено. Коллекция Костаки находится в Салониках в музее Современного искусства. Несколько лет назад мне довелось в Москве познакомиться с нынешним директором музея Марией Цанцаноглу. Неординарный человек, посвятившая полтора десятка лет своей «творческой командировки» в России изучению работ русского авангарда. С Марией поддерживает контакты сестра Алики.

– В вашей семье греческий язык был на слуху?

– Нет, к сожалению. Отец знал греческий достаточно хорошо. Это был, поймите, язык его семьи, на котором он общался со своей матерью, братьями, сестрой. Его отец умер рано, в начале 30-х в возрасте 57 лет. Его подкосила гибель в мотоциклетных гонках старшего сына Спиридона. Папина мама, наша бабушка Елена, была человеком образованным, родом из обедневшей дворянской греческой семьи. Родители бабушки разошлись, и волею судеб она оказалась в Константинополе и, впоследствии, в Ташкенте. Где-то там они с дедом и познакомились.

– А по творческой линии вам приходилось пересекаться с соплеменниками в России?

– Я слышала о Никосе Мастеропулосе. Мне было известно, что он работает в монастыре и занимается мозаикой, но не знала, что он занимается эмалями. Увидела его произведения на выставке. Потрясающая работа! Да и мозаика очень тонко выполнена.

Я могу с полным на то основанием назвать Николая Мастеропуло великим художником.

– Расскажите, а ваш отец ведь потом приезжал в Москву уже из Греции?

– В Москву он приехал в 1986 году, спустя восемь лет после вынужденной эмиграции, по приглашению министерства культуры в качестве почетного гостя на открытие выставки своей коллекции в Третьяковке. Этому приглашению, думаю, поспособствовало письмо в министерство культуры, написанное другом моего брата Александра Андреем Андреевым и подписанное нами троими. Смысл этого письма был в том, что на открытие выставки коллекции Георгия Костаки было бы совершенно справедливо пригласить его самого. Если бы отец каким-то образом узнал об этом письме, то… Все, связанное со своей коллекцией, он переживал как главную часть своей жизни. То, что он сделал, я бы назвала одним словом – подвиг. У него было уникальное чутье – он чувствовал гениальность художника. Он открыл и спас для потомков богатейшее наследие русского авангарда. Он собирал эти работы, когда до них никому никакого дела не было. Решение о передаче коллекции русского авангарда Третьяковке им было принято сознательно – собранные, спасенные от гибели, картины «должны принадлежать России и русскому народу!» .

Никос Сидиропулос, Москва.