Вишневый сад образы и символы цитаты. Чехов-драматург пьеса вишневый сад символика имен чехов
Пьесы А.П.Чехова – уникальное явление и не только в русской драматургии. А последняя его пьеса «Вишневый сад» (1903г.) особенно. Её можно назвать пьесой – символом. В ней символично всё, начиная с заглавия. Недаром режиссеры сходятся во мнении, что эта пьеса очень трудна для сценического воплощения.
Некоторые из исследователей считают, что чеховский символ особенный. В нем на равных живут совершенно разные стихии – реальность и мистика. Возможно, это относится к главному образу – символу – к образу вишневого сада. В целом же символика Чехова отличается от символа русских символистов. «Для символистов видимая реальность – лишь «паутинная ткань» явлений (Андрей Белый), которая окутывает и скрывает другую реальность – высшую, мистическую. Для Чехова иной реальности, чем та, в которой живут его герои, просто не существует.» 1 Чеховские символы раздвигают горизонты, но не уводят от земного.
Однако «в пьесах А.П.Чехова важна не внешняя событийность, а авторский подтекст, так называемые «подводные течения»». 2
В системе символов «Вишневого сада» особое место занимает звуковая символика (музыкальные звуки, шумовые эффекты), создающая психологический подтекст, поддерживающая напряжённость действия.
Так, в начале первого акта поют птицы. Это пение соотносится у Чехова с образом Ани с добрым, радостным строем начала пьесы. А «в финале первого акта звучит свирель, на которой играет пастух». 3 О звуках свирели мы узнаем из авторской ремарки: «Далеко за садом пастух играет на свирели». «Эти нежные и чистые звуки также ассоциируются с образом Ани» 4 , которой, несомненно, симпатизирует Чехов. Кроме того, они отражают нежные и искренние чувства к ней Пети Трофимова, который, глядя на Аню, говорит (в умилении): «Солнышко моё! Весна моя!».
«Далее, во втором акте пьесы, под гитару Епиходов напевает: «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги…». 5 В авторской ремарке помечено: «Епиходов стоит… и играет на гитаре что-то грустное». Эта песня, действительно грустная, подчеркивает не только настроение Епиходова, но и разобщенность героев, отсутствие взаимопонимания между ними.
В литературоведении существует такое выражение, как «разговор двух глухих». Если старый Фирс «плохо слышит», то другие персонажи вообще не слышат друг друга. Отсюда отсутствие взаимопонимания и разобщённость.
К звуковым эффектам относятся скрип сапог «недотепы» Епиходова и звуки игры на бильярде, которым на протяжении всей пьесы бредит Гаев.
Скрип сапог Епиходова отражает, с одной стороны, его внутреннею скованность, а с другой – претензию на свою значимость.
Бильярд для Гаева – способ уйти в игру от страшной, неуютной жизни, как-то спрятаться, впасть в детство. Поэтому и бормочет он: «Желтого в середину». Поэтому и ходит за ним старый Фирс, как за ребенком: то пальто принесет, то выбранит «недотепой».
Музыку еврейского оркестра в пьесе зрители слышат не раз. Во втором акте чтобы её услышать, вместе с Раневской стоит прислушаться. «Словно где-то музыка играет», - говорит она. Гаев напоминает сестре о еврейском оркестре, знакомом им, очевидно, с детства. Удивившись, что оркестр «еще существует», Любовь Андреевна выражает желание «устроить вечерок» и пригласить музыкантов к себе в дом. Игрой еврейского оркестра сопровождается весь третий акт пьесы, включая её кульминацию – сообщение о продаже имения. Создается эффект «пира во время чумы». И действительно, «еврейские оркестры в ту пору приглашались играть на похоронах. Под эту музыку торжествует Лопахин («Я купил!»), под эту же музыку горько плачет Раневская». 6
Нужно сказать, что музыкальными звуками и шумовыми эффектами третий акт богат.
Свою радость от покупки им имения, «прекраснее которого нет на свете», Ермолай Лопахин выражает не только развернутым монологом, но и хохотом, громким топотом. И зритель уж точно не сомневается, что «идет новый помещик, владелец вишневого сада».
Ещё один шумовой эффект – звон брошенных ключей. Звук и предмет сливаются в едином образе, глубоко символичном. Эти ключи в первом акте зритель видит на поясе Вари. А в третьем акте после слов Лопахина: «Я купил!», - «Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит» (авторская ремарка). Ключи на поясе Вари свидетельствуют о её принадлежности этому дому. По сути, она ведет всё хозяйство, пока Раневская живет за границей. Варя чувствует свою ответственность за дом, и это наполняет её жизнь смыслом. С покупкой усадьбы Лопахиным Варя, как и Раневская, лишается дома. Но если у Раневской есть пятнадцать тысяч, полученные от ярославской бабушки на покупку усадьбы, есть Аня, которая, конечно, не бросит мать, то у Вари ничего этого нет. Расставаясь с ключами, она оказывается одинокой в этом мире, никому не нужной. Сколько горечи в её словах: «Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…». Здесь и ощущение неуверенности в завтрашнем дне, и ощущение душевной опустошенности.
Лейтмотивом проходит в пьесе звук лопнувшей струны, который зрители слышат дважды. Исследователи (З.С.Паперный) отмечали, что этот звук во втором акте объединяет героев, которые до этого момента как бы не слышат друг друга. Чеховская ремарка: «Тишина… Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный». Вслушиваясь в этот таинственный звук, все начинают думать в одном направлении. Но каждый из героев по-своему объясняет его природу. Лопахин, например, считает, что «где-нибудь далеко в шахте сорвалась бадья, но где-нибудь очень далеко». «Гаев говорит, что это кричит «птица какая-нибудь…вроде цапли». Трофимов считает, что это «филин». У Раневской загадочный звук порождает неясную тревогу: «Неприятно, почему-то» (вздрагивает). Фирс словно подводит итог всему сказанному: «Перед несчастьем то же было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь»». 7 Для Фирса несчастьем является отмена крепостного права.
Тот же самый звук слышится и в финале пьесы. Кстати, в последней ремарке Чехов почти дословно повторяет описание этого звука, данное в ремарке второго акта. Значение звука тоже повторяется. «Он четко определяет границу времени, границу прошлого и будущего». 8
Однако существует более глубокая в философском плане трактовка этого образа – символа. По мнению Б.В.Катаева, например, в звуке лопнувшей струны «соединилась символика жизни и родины, России: напоминание о её необъятности и о времени, протекающем над ней, о чем-то знакомом, вечно звучащем над русскими просторами, сопровождающем приходы и уходы всё новых поколений». 9
И ещё один звуковой символ – стук топора по дереву, который также повторяется дважды в четвертом акте пьесы.
Первый раз этот стук раздается в самом начале акта, как бы подчеркивая решительность, деловую хватку Лопахина.
В финале пьесы стук топора по дереву и звук лопнувшей струны сливаются в один ёмкий символ. Вот последняя чеховская ремарка: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Этот звуковой символ знаменует собой конец прежней жизни героев пьесы, создает ощущение их бесприютности, оторванности от своего прошлого, от своих корней.
Однако философская глубина чеховского подтекста, если вспомнить высказывание о звуке лопнувшей струны Б.В. Катаева, позволяет предположить, что этот звук и стук топора по дереву в финале пьесы имеют более глубокую трактовку. Они свидетельствуют о конфликте поколений, о трагедии непонимания людей друг другом, об отсутствии в жизни гармонии и любви, о бесприютности и отсутствии корней, привязывающих человека к дому, к родине, к памяти предков.
Не в этом ли кроется уникальность пьесы «Вишнёвый сад», написанной в самом начале ХХ века и до сих пор не потерявшей своей актуальности?
Итак, анализ последней пьесы А.П.Чехова даёт основание утверждать, что музыкальные звуки и шумовые эффекты, наряду с символикой художественных деталей, образов, мотивов, способствуют созданию в ней эмоционально-психологической напряжённости. «Проблемы, поставленные в пьесе, также благодаря звуковой символике, обретают философскую глубину, переносятся из временного пространства в ракурс вечности. А психологизм Чехова обретает невиданную ранее в драматургии глубину и сложность». 10
Литература:
1,9. Катаев В.Б. Перечитывая классику. Сложность простоты. Рассказы и пьесы Чехова. Издательство Московского университета. 2002.
2-8,10. Устинова Е. Роль звука в пьесе А.П.Чехова «Вишневый сад». Электронная версия.
Е.Ю. Виноградова
ГИБЕЛЬ СИМВОЛА (Вишневый сад: реальность и символика)
Стрелер, режиссер-постановщик знаменитого «Вишневого сада», считал, что образ сада самый трудный в пьесе. «Не показать его, просто подразумевать - это ошибка. Показать, дать почувствовать - другая ошибка. Сад должен быть, и он должен быть чем-то таким, что можно увидеть и ощутить <...> но он не может быть просто садом, он обязан быть всем сразу»1. Этот чеховский символ особенный, в нем на равных живут совершенно разные стихии - реальности и мистики; это и предмет, имеющий свою вполне ощутимую оболочку, и миф, в котором хранится память о прошлом. Но особенность его не только в этой двуединой структуре, сколько в самой его судьбе - вишневый сад, как символ живет ровно столько, сколько живет его оболочка.
Вишневый сад - это не пустяк, вроде Воловьих Лужков. Вспомним, что спор о Лужках легко переходит в препирательство о «подуздоватости» Откатая. В водевиле не важно, о чем говорили персонажи, о земле или собаке, соль не в этом. Вишневый сад - это символ, незаменимый в пьесе, так как именно на нем построен сюжет. Но даже если сравнить символы в последней пьесы Чехова и, например, в «Дикой утке» или «Кукольном доме» Ибсена, то также будет видна разница масштабов и функций. Образ вишневого сада всеобъемлющ, на нем сосредоточены сюжет, персонажи, отношения. Символы Ибсена обладают функцией смыслового обобщения, но не являются сюжетообразующими, как в «Вишневом саде». Этим пьеса уникальна и среди других драматических произведений Чехова.
В последней пьесе Чехова на символе сосредоточены все элементы сюжета: завязка («...вишневый сад ваш продается за долги, на 22 августа
назначены торги...»), кульминация («вишневый сад продан») и, наконец, развязка («О, мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!..»)2.
В «Вишневом саде» символ постоянно расширяет свою семантику: сад, белый и цветущий, прекрасен, с ним, кажется, связаны только светлые и счастливые воспоминания («...ангелы небесные не покинули тебя...»), но рядом в пруду шесть лет назад утонул маленький сын Раневской. Лопахин говорит, что «замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает» (I действие). Петя Трофимов убеждает Аню: «Вся Россия наш сад... Подумайте, Аня: ваши дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов... Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним...» (II действие). И вот уже в словах Ани появляется новый гипотетический сад, который насадят на место старого, вырубленного (III действие). Чехов соединяет в символе так много противоречивых черт, и ни одна из них не заслоняет другие, все они сосуществуют и взаимодействуют, как и многочисленные аллюзии на другие сады.
Всякий символ не появляется на пустом месте и имеет обширную, «уходящую в глубину веков» родословную. Смысл символа принципиально динамичен, так как изначально стремится к многозначности. «Структура символа направлена на то, чтобы погрузить каждое частное явление в стихию “первоначал” и дать через него целостный образ мира»3. Архети-пическая основа Сада заключается главным образом в том, что это «окультуренное» пространство «с контролируемым входом и выходом»4. «В понятие сада прежде всего входит его принадлежность к сфере культуры: сад не вырастает сам по себе - его выращивают, обрабатывают, украшают.
Первый садовник и сторож сада - бог, который может передать свое умение культурному герою5. <...> Эстетическая сторона сада требует, чтобы он был материально бескорыстен. Этому не противоречит то, что человек извлекает из сада пользу: она побочна и существует лишь в сочетании с эстетическим удовольствием. Мифологический центр сада легко перекодируется в духовную ценность - будь то звезды и небесные светила, золотые яблоки, древо жизни или, наконец, сам сад как носитель особого настроения и душевного состояния»6. Говоря об античной поэзии и об ориентированной на античные образцы лирике Возрождения, Т. Цивьян указывает на мифологическую основу образа сада, «поскольку он включен в мифопо-
этическую картину мира» .
Сад живет в своем отдельном времени (вегетативный цикл), которое изначально совпадало со временем причастных к нему людей, но позже с ним разминулось. Христианская культура по-новому осмыслила этот вечный круговорот: «Зима символизирует собою время, предшествующее крещению Христа; весна - это время крещения, обновляющего человека на пороге его жизни; кроме того, весна символизирует воскресение Христа. Лето - символ вечной жизни. Осень - символ последнего суда; это время жатвы, которую соберет Христос в последние дни мира, когда человек пожнет то, что посеял»8. У Чехова весной человек ничего не сеет, а осенью - изгоняется из сада, который гибнет.
Время хозяев вишневого сада разошлось со временем сада, оно разделено на до и после, и критической точкой является 22 августа - дата, на которую назначены торги. Сад уже не может продолжать свое существование отдельно от людей (как это было раньше); саду суждено подчиниться чужой воле.
Символ многозначен, и заключенные внутри символа смыслы способны спорить друг с другом: другой сад, сад далекого христианского прошлого - один из укоряющих призраков вишневого сада.
Но реальности в образе вишневого сада было не меньше, чем символизма. «До конца столетия в русских газетах печатались извещения о торгах и аукционах: уплывали из рук, шли с молотка старинные поместья и состояния. Например, имение Голицыных с парком и прудами было поделено на участки и сдавалось под дачи»9. Хорошая знакомая Чехова М.В. Киселева писала в декабре 1897 г. о своем имении Бабкино, где писатель неоднократно отдыхал летом: «... в Бабкине многое разрушается, начиная с хозяев и кончая строениями...» (13; 482). Известно, что скоро Бабкино было продано за долги, бывший хозяин имения получил место в правлении банка в Калуге, куда семья и переехала.
Современник Чехова Б. Зайцев пишет об этом времени в связи с «Вишневым садом» так: «Кончалась жизнь Антона Павловича, кончалась огромная полоса России, все было на пороге нового. Какое будет это новое, никто тогда не предвидел, но что прежнее - барски-интеллигентское, бестолковое, беззаботное и создавшее все же русский XIX век приходило к концу, это многие чувствовали. Чехов тоже. И свой конец чувствовал»10.
Сад давно порос сорняками, как в русской жизни, так и в русской литературе. Только раньше это не воспринималось трагически:
«Пока мне закладывали таратайку, я пошел побродить по небольшому, некогда фруктовому, теперь одичалому саду, со всех сторон обступившему флигелек своей пахучей, сочной глушью. Ах, как было хорошо на вольном воздухе, под ясным небом, где трепетали жаворонки, откуда сыпался серебряный бисер их звонких голосов!» (И.С. Тургенев, «Живые мощи»)11.
Иногда Тургенев и вовсе не уделяет внимания саду, который часто не больше, чем деталь фона: «Люди они были небогатые; дом их весьма старинный, деревянный, но удобный, стоял на горе, между заглохшим садом и заросшим двором»12 («Гамлет Щигровского уезда».) Для Тургенева,
как и для всей литературы середины XIX в., заросший сад - не обязательно значит заброшенный, осиротелый. Если же сад «обихожен», то это явный признак процветания и любви к порядку его владельцев:
«Никольское <...> там у ней был великолепный, отлично убранный дом, прекрасный сад с оранжереями <...> К дому с обеих сторон прилегали темные деревья старинного сада, аллея стриженых елок вела к подъезду»13 («Отцы и дети». Из гл. XV, XVI).
«... был велик и красив, этот сад, и содержался в отличном порядке: нанятые работники скребли лопатами дорожки; в яркой зелени кустов мелькали красные платки на головах крестьянских девушек, вооруженных граблями»14 («Новь». Гл. VIII).
К рубежу веков многое изменилось, появился целый «класс» дачников, а «дворянские гнезда» приходили в запустение. Вековая усадебная культура умирала, наступила ее осень:
Домой я шел <...>
кругом все лес пестрел,
Но вот на перевале, за лощиной,
Фруктовый сад листвою закраснел,
И глянул флигель серою руиной.
Г леб отворил мне двери на балкон,
Поговорил со мною в позе чинной,
Полился нежный и печальный стон.
Я в кресло сел, к окну, и, отдыхая,
Следил, как замолкал он потухая.
А я глядел на клены у балкона,
На вишенник, красневший под бугром...
А у стены темнели клавесины.
Я тронул их - и горестно в тиши Раздался звук. Дрожащий, романтичный,
Он жалок был, но я душой привычной В нем уловил напев родной души...
Томит меня немая тишина.
Томит гнезда родного запустенье.
Я вырос здесь. Но смотрит из окна Заглохший сад. Над домом реет тленье.
Я жду веселых звуков топора,
Жду разрушенья дерзостной работы,
Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,
Вновь расцвела из праха на могиле.15
Как странно похоже и одновременно не похоже это описание старой усадьбы на имение Раневской в «Вишневом саде». Это стихотворение Бунин написал в конце 1903 г., а опубликовал в начале 1904-го под заглавием «Над Окой». Впоследствии стихотворение печаталось под названием «За-пустение»16. Знал ли он тогда пьесу Чехова? Известно, что когда Чехов в декабре 1903 г. приехал в Москву, чтобы присутствовать на репетициях в Художественном театре, они несколько раз виделись и подолгу беседовали с Буниным. Вероятно, что в то время Бунин не воспринимал эту пьесу Чехова так, как стал относиться к ней впоследствии.
Известно по воспоминаниям, что Бунин не одобрял последней пьесы Чехова: «Я думал и думаю, что ему не следовало писать про дворян, про помещичьи усадьбы, - он их не знал. Это сказывалось особенно в его пье-
сах - в “Дяде Ване”, в “Вишневом саду”. Помещики там очень плохи... Да и где это были помещичьи сады, сплошь состоявшие из вишен? “Вишневый садок” был только при хохлацких хатах. И зачем понадобилось Лопа-хину рубить этот “вишневый сад”? Чтобы фабрику, что ли, на месте вишневого сада строить?»17. Бунин слишком хорошо знал усадебную жизнь, хранил так много воспоминаний о ней, и, вероятно, воспринять образ старого помещичьего сада в качестве символа казалось ему невозможным и кощунственным. Бунин, в отличие от Чехова, не мог быть «холодным, как лед»18, когда писал о своем уходящем мире. Сад Чехова не понравился ему, по всей видимости, своей абстрактностью, символичной обобщенностью. Сады Бунина наполнены переливами цветов, запахами антоновских яблок, меда и осенней свежести. Дремучий, заглохший сад не был, как и у Тургенева, непременным свидетельством угасания поместной жизни: «Сад у тетки славился своей запущенностью...»19.
Еще одна реминисценция, более ранняя, «Мертвые души» Гоголя. Вспомним пространное и поэтичное описание сада Плюшкина:
«Старый, обширный, тянувшийся позади дома сад, выходивший за село и потом пропадавший в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен в своем картинном запустении. Зелеными облаками и неправильными трепетолистными куполами лежали на небесном горизонте соединенные вершины разросшихся на свободе дерев. Белый колоссальный ствол березы, лишенный верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой зеленой гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной белизне его, как шапка или черная птица <... > Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть <... > и, наконец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые ла-
пы-листы, под один из которых забравшись Бог весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте <...> Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубо-ощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь
которые проглядывает не скрытый, нагой план, и даст чудную теплоту
всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности» .
Интересно, что предваряет описание сада Плюшкина лирическое отступление, которое заканчивается словами «О моя юность! О моя свежесть!». (Позже Тургенев назвал так одно из своих стихотворений в прозе.) Интонационно и семантически это восклицание «рифмуется» со словами Раневской, когда она «глядит в окно на сад»: «О мое детство, чистота моя!»
Важно то, что сад в «Мертвых душах», заброшенный и никому не нужный, прекрасен. Судьбы сада и его владельца различны, сад будто отделился стеной бурьяна и сорняков от дома, который живет с хозяином одной жизнью.
У Чехова же дом и сад семантически едины. Лопахин собирается вырубить не только сад, но и сломать дом, «который уже никуда не годится». Для нового хозяйства, «нового сада» это оказывается необходимым. Сад в последней пьесе Чехова больше, чем сад, это дом; привидение, принадлежащее дому, мерещится в саду («покойная мама...в белом платье»). Сад связан с домом, как одно звено соединено с другим в «цепи бытия», и если заболевает дом, то заболевает и сад. Интересно, но, несмотря на неразрывность дома и сада, на сад все смотрят издалека. Он является некоей символической проекцией дома. «Судьба сада обсуждается в пьесе постоянно, но сам сад ни разу не становится непосредственным местом дейст-
вия. <...> Своей традиционной функции как ареала разворачивающихся событий сад как раз не выполняет. Высвечивается его особая, идеальная природа»21.
Неразрывность судеб сада и людей была метафорически выражена в «Гамлете», самой любимой шекспировской пьесе Чехова. Е.В. Харитонова в своей статье о мотиве болезни в трагедии «Гамлет» пишет: «Для Шекспира природа не просто утратила былое совершенство, она оказалась уязвимой, незащищенной от неблагоприятного влияния. Это связано с тем, что природа неотделима от человека - на ней отражаются все болезненные процессы, происходящие с ним. В трагедии природа ассоциируется с многозначным образом сада, который входит в материальный и духовный уровни “мотива болезни”, главного и сюжетообразующего мотива в “Гам-лете”».22
Метафора сад-мир появляется в первом монологе Гамлета (I, 2):
Презренный мир, ты - опустелый сад,
Негодных трав пустое достоянье.
(Перевод А. Кронеберга);
Жизнь! что ты? Сад, заглохший
Под дикими, бесплодными травами...
(Перевод Н. Полевого) .
Метафора сада, соединяясь с мотивом болезни, проходит через всю трагедию. Так, «... после смерти отца Офелия как будто в первый раз выходит из стен замка в сад и там собирает в букеты настоящие цветы». По мнению Е. Харитоновой, метафора больного сада влияет и на сюжетный уровень: «Сад, в котором оказывается Офелия, заражает ее своей страшной болезнью»25; развесив цветы сада, «гирлянды маргариток, крапивы, лютика и пурпурных цветов...», которые «девы строгие» называют «рукою мертвеца» (IV, 7) (из перевода К.Р.), Офелия погибает.
В знаменитой сцене разговора Г амлета с Г ертрудой еще раз вспоминается метафора «опустелого сада», поросшего сорняками:
Не удобряй негодную траву,
Чтоб не росла она в избытке силы...
(перевод А. Кронеберга).
Проследив развитие метафоры сада в «Гамлете», Е. Харитонова делает вывод: «Сад - это не только модель макрокосма, сад существует и внутри человека, и его дикое состояние свидетельствует о хаосе внутри человеческого сознания»26.
Ближайшая родословная вишневого сада восходит, безусловно, к садам русской литературы и культуры и не включает гамлетовский коннотат уродливости; вишневый сад - прекрасен. Однако по своей символической сущности сад последний пьесы Чехова близок метафоре сада-мира в «Г ам-лете». «Распавшаяся связь времен» - причина вначале запустения, а затем и гибели сада-дома, и, как когда-то в «Г амлете», этому распаду между прошлым, настоящим и будущим предшествует смерть. В чеховской пьесе это гибель ребенка, после которой мать, Раневская, бежала, бросив все; а возвращение оказалось невозможным. Для Раневской и Гаева никакого «нового сада» не будет. Лопахин с меньшей верой, чем Аня, надеется на существование других, дачных садов-садиков. Но вишневый сад, самый замечательный «во всей губернии» и в русской литературе, исчезнет, а с ним уйдет память обо всем, с чем сад был связан и что хранил.
Знаменитая метафора Гамлета «the time is out of joint»27 могла бы быть эпиграфом «Вишневого сада». Хотя надо оговориться: Чехов никогда не поставил бы такой эпиграф - слишком пафосно для комедии. Звук лопнувшей струны - «замирающий, печальный... точно с неба» - невербально выражает то же ощущение порванного от натяжения времени.
Продажа имения страшна не только сама по себе, а как потеря той «общей идеи», которой не было у Треплева, в которой разочаровался дядя
Ваня, которую тщетно искали три сестры и которую увидели (или привыкли видеть) Раневская и Гаев в своих белых вишневых аллеях. Эта «общая идея» иллюзорна и внутри себя будто ничего конкретного не заключает, смысл ее невыразим. Чехов не любил отвечать определенно на «вечные» вопросы. Чтобы не говорить «бог», его герои говорили - «общая идея»28. За два с половиной месяца до смерти (20 апреля 1904 г.) Чехов писал О.Л. Книппер: «Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно».
Андрей Белый в своей статье «Чехов», сравнивая чеховский театр и театр Метерлинка, пишет о тенденциозности символов последнего: «...наличность прозрения он подчиняет тенденции. Такая тенденциозность лишь тогда получает свое полное оправдание, когда откровение художника переплескивается за пределы искусства в жизнь»29. Откровения Чехова никогда не покидали жизнь, поэтому его образы никогда не воспринимались как умозрительные. Символ вишневого сада насыщен не только мифами, но, прежде всего, реальностью, жизнью. А «истинный символизм совпадает с истинным реализмом <...> оба о действительном»30. Центральный символ последней пьесы Чехова будто состоит из двух соединенных воедино пластов; используя определение Белого, «...в нем Тургенев и Толстой соприкасаются с Метерлинком и Гамсуном»31.
Символичность сада обусловлена его осязаемым воплощением, и она исчезает после того, как сад вырублен. Это как инструмент и музыка, одно без другого невозможно. Люди оказываются лишенными не только сада, но и через его прекрасную трехмерность - прошлого и бога. После гибели сада они начинают одинокую жизнь в холодном мире, где нет живых, не придуманных, а данных как бы свыше символов. Реальность больше не слышит
эхо прошлого. Настоящее оказывается изолированным временным отсеком, в который попадает человек без «общей идеи». Гибнет вишневый сад, и умирает его символика, связывающая реальность с вечностью. Последний звук - звук рвущейся струны.
I Стрелер Дж. «Вишневый сад» Чехова (1974) // Чеховиана. Звук лопнувшей струны: К 100-летию пьесы «Вишневый сад». М., 2005. С. 225.
Все цитаты из произведений А.П. Чехова и ссылки на примечания даны по следующему изданию: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 13. М., 1986.
3 Эстетика: Словарь. М., 1989. С. 312
4 Цивьян Т.В. Verg. Georg. IY. 116-148: К мифологеме сада // Текст: семантика и структура. М., 1983. С. 148.
5 Там же. С. 141.
6 Там же. С. 147.
7 Там же. С. 149-150.
8 ЛихачевД.С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 159.
9 Громов М. Чехов. М., 1993. С. 355-356.
10 Зайцев Б. Жуковский; Жизнь Тургенева; Чехов. М., 1994. С. 497.
II Цит. по изданию: Тургенев И.С. Записки охотника. М., 1991. С. 238. (Литературные памятники).
12 Там же. С. 196.
13 Тургенев И.С. Накануне; Отцы и дети; Степной король Лир. Л., 1985. С. 194, 196. (Классики и современники).
14 Тургенев И.С. Дым; Новь; Вешние воды. М., 1986. С. 209.
15 Бунин И.А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 1. М.,1993. С. 115-117.
16 Сходство этого стихотворения Бунина и «Вишневого сада» Чехова было отмечено в статье: Кузичева А.П. Отзвук «лопнувшей струны» в поэзии «серебряного века» // Чеховиана: Чехов и «серебряный век» М., 1996. С. 141-142. Кузичева также упоминает о том, что Чехов, скорее всего, читал «Над Окой», так как стихотворение было опубликовано вместе с бунинским рассказом «Чернозем», о котором Чехов высказал свое мнение автору. Исследовательница совершенно верно отмечает, что «сюжетная и поэтическая перекличка двух произведений <...> интересна типологически - вне зависимости от того, было ли навеяно бунинское стихотворение встречами и беседами с Чеховым или нет. Это настроение и интонация отличают уже предшествующие произведения Бунина» (Там же. С. 142).
17 Бунин И.А. Поэзия и проза. М., 1986. С. 360.
Бунин вспоминает, что Чехов сказал ему однажды: «Садиться писать нужно только тогда, когда чувствуешь себя холодным, как лед...». Там же. С. 356.
19 Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 2. Антоновские яблоки. М., 1993. С. 117.
20 Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 5. М., 1994. С. 105-106.
21 Горячева М.О. Семантика «сада» в структуре художественного мира Чехова // Russian Literature. 1994. № XXXV-II (15 February). P. 177.
Харитонова Е.В. Понятие трагического мотива в драматургии у Шекспира: «мотив болезни» в трагедии «Гамлет» // Англистика -1. М., 1996. С. 57-58.
23 В ялтинском музее Чехова хранятся три перевода «Г амлета» - Кронеберга и Полевого, с карандашными пометками на полях, и К.Р. Судя по всему, первые две книги со-
провождали Чехова с 80-х годов. В 1902 г. Чехову был подарен автором трехтомник сочинений К.Р., в числе которых был перевод «Гамлета».
24 Проблема шекспировских образов в «Вишневом саде» была обстоятельно рассмотрена в статье А.Г. Головачевой: Головачева А.Г. «Звук лопнувшей струны». Непрочитанные страницы истории «Вишневого сада» // Литература в школе. 1997. № 2. С. 34-45.
25 Там же. С. 58.
26 Там же. С. 62.
27 Пала связь времен (перевод Кронеберга), Порвалась цепь времен (перевод К.Р.). У Полевого перевод the time is out of joint опущен.
28 Профессор в «Скучной истории» говорил: «Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей идеей, или богом живого человека. А коли нет этого, то, значит, нет и ничего».
29 Белый А. Чехов // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 374-375 Впервые А. Белый опубликовал статью «А.П. Чехов» в журнале «В мире искусств» (1907. № 11-12). Схожее восприятие чеховской символики было у В. Набокова, который называл чеховские символы «неназойливыми» (см.: Набоков В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 350). Современные чеховеды В.Б. Катаев и А.П.Чудаков, часто вспоминая статьи Белого, отмечали особенность чеховского символа, который «принадлежит сразу двум сферам - «реальной» и символической - и ни одной из них в большей степени, чем другой» (Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М., 1971. С. 172). См. также: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. С. 248-249. Можно также назвать монографию А.С. Собенникова: Собенников А.С. Художественный символ в драматургии А.П. Чехова: Типологическое сопоставление с западноевропейской «новой драмой». Иркутск, 1989. Об особом чеховском символизме также писали многие западные исследователи, например: Chances E. Chekhov’s Seagull: Ethereal creature or stuffed bird? // Chekhov’s art of writing. A collection of critical essays / Ed. P. Debreczeny and T. Eekman. Columbus, Ohio. 1977.
30 Белый А. Указ. соч. С. 372.
Финальный аккорд уходящей эпохи
Символ сада в пьесе «Вишнёвый сад» занимает одно из центральных мест. Это произведение подвело черту под всем творчеством А.П.Чехова. Именно с садом автор сравнивает Россию, вкладывая это сравнение в уста Пети Трофимова: «Вся Россия – наш сад». Но почему сад именно вишнёвый, а не яблочный, допустим? Примечательно, что Чехов делал особый акцент на произношении названия сада именно через букву «Ё», и для Станиславского, с которым эта пьеса обсуждалась, не сразу стала понятна разница между «вишневым» и «вишнёвым» садом. А разница, по его словам, была заключена в том, что вишневый – это сад, способный приносить прибыль, и он всегда нужен, а вишнёвый – это хранитель уходящего барского быта, цветущий и растущий для услады эстетических вкусов своих хозяев.
Драматургии Чехова свойственно вовлекать в действие не только героев, но и окружающую их обстановку: он считал, что только через описание ежедневной жизни и рутинных дел возможно полностью раскрыть характеры персонажей. Именно в чеховских пьесах появились «подводные течения» придающие движение всему происходящему. Еще одной особенностью пьес Чехова стало применение символов. Причем эти символы имели две направленности- одна сторона была реальной, и имела весьма предметное очертание, а вторая сторона была неуловимой, ее можно только ощутить на уровне подсознания. Так произошло и в «Вишнёвом саде».
Символика пьесы заключена и в саду, и в звуках, раздающихся за сценой, и даже в сломанном Епиходовым бильярдном кие, и в падении Пети Трофимова с лестницы. Но особое значение в драматургии Чехова занимают символы природы, включающие в себя проявления окружающего мира.
Семантика пьесы и отношение героев к саду
Значение символа вишнёвого сада в пьесе, отнюдь не случайно. У многих народов цветущие вишневые деревья символизируют чистоту и юность. Например, в Китае весеннее цветение, кроме перечисленных значений, соотносится с мужеством и женской красотой, а само дерево- это символ удачи и весны. В Японии цветок вишни – эмблема страны и самураев, и означает процветание и богатство. А для Украины вишня второй символ после калины, обозначающий женское начало. Вишня соотносится с красивой молодой девушкой, а вишневый сад в песенном творчестве – любимое место для прогулок. Символика вишнёвого сада около дома на Украине огромна, именно он отгоняет злую силу от дома, исполняя роль оберега. Даже было поверье: если нет сада около хаты, то вокруг нее черти собираются. При переезде сад оставался нетронутым, как напоминание об истоках своего рода. Для Украины вишня – божественное дерево. А ведь в конце пьесы прекрасный вишневый сад идет под топор. Не предупреждение ли это, что впереди не только героев, но и всю Российскую империю ждут великие испытания?
Недаром ведь, Россия сравнивается с этим садом.
Для каждого героя символ сада в комедии «Вишнёвый сад» имеет свое значение. Действие пьесы начинается в мае, когда вишнёвый сад, судьбу которого предстоит решить хозяевам, цветет, а оканчивается глубокой осенью, когда вся природа замирает. Цветение напоминает Раневской и Гаеву их детство и молодость, этот сад был рядом с ними всю жизнь, и они просто не представляют, как его может не стать. Они любят его, они восхищаются и гордятся им, рассказывая, что их сад занесен в книгу достопримечательностей местности. Они понимают, что способны лишиться поместья, но в их головах не может уложиться, как возможно вырубить прекрасный сад и на его месте настроить какие-то дачи. А Лопахин видит прибыль, которую он может принести, но это лишь поверхностное отношение к саду. Ведь купив его за огромные деньги, не оставив конкурентам на аукционе ни малейшего шанса завладеть им, признается, что этот вишневый сад, лучшее, что он когда-либо видел. Торжество от покупки связано, в первую очередь, с его гордыней, ведь неграмотный мужик, каким Лопахин себя считал, стал хозяином там, где его дед и отец «были рабами».
Равнодушнее всего к саду относится Петя Трофимов. Он признает, что сад красив, он услаждает взор, придает какой-то важности жизни своих хозяев, но ему каждая веточка и листочек рассказывают о сотнях крепостных крестьян, которые трудились, чтобы сад процветал и что этот сад – пережиток крепостничества, с которым необходимо покончить. Это же он старается донести и до Ани, которая любит сад, но уже не столь сильно как ее родительница, готовая до последнего за него держаться. И Аня понимает, что невозможно начать новую жизнь, сохранив этот сад. Именно она призывает мать уйти, чтоб заложить новый сад, подразумевая, что необходимо начать другую жизнь, которая позволит вписаться в реалии времени.
С судьбой поместья и сада тесно связан и Фирс, прослуживший в нем всю свою жизнь. Он слишком стар, чтобы начинать что-то заново, да и была у него такая возможность, когда крепостное право отменили и хотели его женить, но получение свободы для него стало бы несчастьем, и он прямо говорит об этом. Он глубоко привязан к саду, к дому, к хозяевам. Он даже не обижается, обнаружив, что его забыли в пустом доме, то ли потому, что у него уже нет сил и ему безразлично, то ли потому, что понимает: старое существование закончилось, а в будущем уже ничего для него нет. И как же символично выглядит смерть Фирса под звуки вырубающегося сада, это связано с тем, что заключительной сцене роль символов переплетается – звук лопнувшей струны тонет в звуках ударов топоров, показывая, что прошлое безвозвратно ушло.
Будущее России: взгляд современника
На протяжении всей пьесы видно, что герои связаны с вишнёвым садом, кто-то больше, кто-то меньше, но именно через отношение к нему автор постарался раскрыть их значение во временном пространстве прошлого, настоящего и будущего. Символ вишневого сада в пьесе Чехова – это символ России, находящейся на перепутье своего развития, когда смешиваются идеологии, социальные слои и многие люди просто не представляют, что будет дальше. Но это настолько ненавязчиво показано в пьесе, что даже М. Горький, у которого постановка не вызвала высокой оценки, признал, что она пробудила в нем глубокую и необъяснимую тоску.
Анализ символики, описание роли и значения основного символа пьесы, которые были выполнены в данной статье, помогут ученикам 10 класса при написании сочинения на тему «Символ сада в комедии «Вишнёвый сад»».
Тест по произведению
Содержание
Введение...................................................................................................................3
1. Символ как литературное явление.....................................................................7
1.1 Понятие символа.....................................................................................7
1.2 Становление понятия «символ».............................................................8
1.3 Концепции символа..............................................................................10
1.4 Изучение символа в творчестве А.П. Чехова.....................................14
2. Символы в драме А.П. Чехова «Вишневый сад»...........................................16
2.1 Многозначность символа сада в драме Чехова..................................16
2.2 Символические детали в драме Чехова………...................................20
2.3 Звуковые символы в драме...................................................................22
Заключение.............................................................................................................26
Список использованной литературы...................................................................28
Введение
Чехов – одно из самых удивительных явлений нашей культуры. Явление Чехова-классика было неожиданным и каким-то, на первый взгляд, на первый взгляд, необычным: во всяком случае, все в нем противоречило всему опыту русской классической литературы.
Творчеству Антона Павловича Чехова посвящено множество работ как отечественной, так и западной драматургии. Русское дореволюционное и советское чеховедение накопило большой опыт исследовательской, текстологической и комментаторской работы. Уже в дореволюционные годы появлялись статьи, в которых проза и драматургия Чехова получали глубокое истолкование (статьи М. Горького, В.Г. Короленко, Н.К. Михайловского, Ф.Д. Батюшкова).
В советское время развернулась огромная работа по собиранию и публикации литературного наследия А.П. Чехова, по изучению его жизни и творчества. Здесь следует назвать работы С.Д. Балухатого (Вопросы поэтики. – Л., 1990) в которых дано обоснование теоретических подходов к анализу новой психолого-реалистической драмы. Книга Г.П. Бердникова «А.П. Чехов: идейнее и нравственные искания» из серии «Жизнь Замечательных людей» на сегодняшний день считается одной из авторитетнейших биографий Чехова. Кроме того, здесь произведения Чехова раскрываются в контексте общественной жизни 18980-1900 годов. В другой своей книге «Чехов-драматург: традиции и новаторство в драматургии Чехова» Г.П. Бердников сосредотачивает свое внимание на истории становления новаторской драматургии Чехова, а также на важнейших особенностях новаторской драматургической системы Чехова в целом. При этом в книге делается попытка уяснить живую связь драматургии Чехова с традициями русского реалистического театра. Тем самым, главным в работе оказывается вопрос о традиции и новаторстве в чеховском театре и о его месте в истории русской реалистической драматургии, шире – в истории русского реалистического театра. Исследование ведется последовательно хронологически, причем каждая пьеса рассматривается как новый этап в становлении новаторской драматургической системы Чехова в целом.
Статьи А.П. Скафтымова «О единстве формы и содержания в “Вишневом саде” Чехова», «К вопросу о принципах построения пьес Чехова» уже стали классическими. Здесь, как и в других своих работах, ученый воссоздает личную творческую правду и духовный, нравственный идеал художника посредством целостной интерпретации художественного произведения. В названных статьях представлен системный анализ сюжетно-композиционных особенностей пьес Чехова.
З.С. Паперный в своей книге «“Вопреки всем правилам…”: пьесы и водевили Чехова» говорит о невозможности сказать о творчестве Чехова все. В работе советского литературоведа исследована художественная природа пьес и водевилей Чехова в ее связях с современной писателю действительностью.
Монографии А.П. Чудакова «Поэтика Чехова» и «Мир Чехова: возникновение и утверждение» явились новым словом в чеховедении. И хотя первая работа была опубликована еще в 1971 году, уже в ней намечается отрыв от традиционных для советского литературоведения формулировок. Разработка новых подходов к творчеству писателя развивается в следующей работе исследователя, в которой системно-синхронический анализ творчества Чехова был продолжен анализом историко-генетическим.
В книге В.И. Камянова «Время против безвременья: Чехов и современность» содержит новый подход к анализу творчества русского писателя. Автор предлагает рассмотреть произведения Чехова в неразрывном единстве и, в тоже время, с различных точек зрения: ход времени в рассказах, повестях и пьесах, вопросы религиозной веры в художественном освещении, образ природы как основа гармонии мира. В тоже время Камянов один их первых поставил вопрос о влиянии творчества Чехова на русскую литературу второй половины XX века.
В настоящее время регулярно выходят сборники «Чеховский вестник» и «Молодые исследователи Чехова», где публикуются статьи молодых чеховедов. Преимущественно эти исследования каких-либо отдельных аспектов творчества писателя.
При этом отдельных работ, посвященных изучению образов-символов в драматургии Чехова нет. В то же время, сейчас в литературоведении большое внимание уделяется изучению не исследованных уровней чеховских произведений. Поэтому мы можем говорить об актуальности данной работы.
Целью нашего исследования является изучение образов-символов в драматургии А.П. Чехова (на примере пьесы «Вишневый сад»), их места и роли в художественной системе произведений.
Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:
1. Определить понятие «символ» и представить его основные концепции;
2. Выявить символы, наиболее характерные для творчества А.П. Чехова;
3. Определить место и роль символов в художественной системе драматургии Чехова.
Наиболее подходящим для решения поставленных задач является историко-культурный метод.
Данная работа состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка использованной литературы, состоящего из 51 наименования. Первая глава работы «Символ как литературное явление» рассматривает становление символа как литературоведческого, искусствоведческого и философского термина. В этой же главе характеризуются основные подходы к изучению символа в творчестве А.П. Чехова.
Во второй главе «Символы в драме А.П. Чехова “Вишневый сад”» показана роль и значение символов в драматургии Чехова, на примере пьесы «Вишневый сад».
Источником для данной работы послужило Собрание сочинений А.П. Чехова в 12 томах:
Чехов, А.П. Собрание сочинений в 12 т. Т. 9: Пьесы 1880-1904 / А.П. Чехов. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – 712 с.
1. Символ как литературное явление
1.1 Понятие символа
Понятие символа многогранно. Не случайно М.Ю. Лотман определял его как «одно из самых многозначных в системе семиотических наук» , а А.Ф. Лосев отмечал: «Понятие символа и в литературе и в искусстве является одним из самых туманных, сбивчивых и противоречивых понятий» . Объясняется это, прежде всего, тем, что символ является одной из центральных категорий философии, эстетики, культурологии, литературоведения.
Символ (греч. symbolon – знак, опознавательная примета) – универсальная эстетическая категория, раскрывающаяся через сопоставление, с одной стороны, со смежными категориями художественного образа, с другой – знака и аллегории. В широком смысле можно сказать, что символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и что он есть знак, наделенный всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа. С.С. Аверинцев пишет: «Предметный образ и глубинный смысл выступают и структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символ. Переходя в символ, образ становится “прозрачным”: смысл “просвечивает” сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива» .
Авторы Литературного энциклопедического словаря принципиальное отличие символа от аллегории видят в том, что «смысл символа нельзя дешифровать простым усилием рассудка, он неотделим от структуры образа, не существует в качестве некой рациональной формулы, которую можно “вложить” в образ и затем извлечь из него» . Здесь же приходится искать и специфику символа по отношению к категории знака. Если для чисто утилитарной знаковое системы многозначность есть лишь помеха, вредящая рациональному функционированию знака, то символ тем содержательнее, чем более он многозначен. Сама структура символа направлена на то, чтобы дать через каждое частное явление целостный образ мира. Символом могут служить предметы, животные, известные явления, признаки предметов, действия.
Смысловая структура символа многослойна и рассчитана на активную внутреннюю работу воспринимающего. Смысл символа объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамическая тенденция; он не дан, а задан. Этот смысл, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однозначной логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий.
Истолкование символа есть диалогически форма знания: смысл символа реально существует только внутри человеческого общения, вне которого можно наблюдать только пустую форму символа. «Диалог», в котором осуществляется постижение символа, может быть нарушен в результате ложной позиции истолкователя.
И. Машбиц-Веров отмечает, что «происхождение символа очень древнее, хотя в конкретных исторических условиях возникают и новые символы или изменяется смысл старых (напр., свастика – древний символ древа жизни, теперь – символ фашизма)» .
1.2 Становление понятия «символ»
Хотя символ столь же древен, как человеческое сознание, философско-эстетическое осмысление приходит сравнительно поздно. Мифологическое миропонимание предполагает нерасчлененное тождество символической формы и ее смысла, исключающее всякую рефлексию символа, поэтому какой-либо осмысляющий природу символа взгляд исключен.
Новая ситуация возникает в античной культуре после опытов Платона по конструированию вторичной, т.е. «символической» в собственном смысле, философской мифологии. Платону важно было ограничить, символ прежде всего, от дофилософского мифа. Несмотря на то, что эллинистическое мышление постоянно смешивает символ с аллегорией, Аристотель создал классификацию символов: он подразделяет их на условные («имена») и естественные («знаки») .
В средние века этот символизм сосуществовал с дидактическим аллегоризмом. Возрождение обострило интуитивное восприятие в его незамкнутой многозначности, но не создало новой теории символа, а оживление вкуса к ученой книжной аллегории было подхвачено барокко и классицизмом.
Разделение аллегории и символа окончательно оформилось только в эпоху романтизма. В периоды актуализации оппозиции аллегории и символа, а это в основном романтизм и символизм, символу отдается место художественного идеала. Существенные наблюдения над природой символа содержаться в работах Карла Филиппа Морица. Ему принадлежат мысли о том, что прекрасное нельзя перевести в другую форму: «Мы сами существуем - вот наша самая возвышенная и самая благородная мысль» . Все характерные особенности проявления искусства сосредоточены в одном-единственном понятии, которое романтики позднее обозначили словом символ.
В многотомном труде Ф.Крейцера «Символика и мифология древних народов...» (1810-12) давалась классификация типов символов («мистический символ», взрывающий замкнутость формы для непосредственного выражения бесконечности, и «пластический символ», стремящийся вместить смысловую бесконечность в замкнутую форму). Для А.В. Шлегеля поэтическое творчество есть «вечное символизирование», немецкие романтики опирались в осмыслении символа на зрелого И.В.Гёте, который понимал все формы природного человеческого творчества как значащие и говорящие символы живого вечного становления. В отличие от романтиков, Гёте связывает неуловимость и нерасчленимость символа не с мистической потусторонностью, но с жизненной органичностью выражающихся через символ начал. Г.В.Ф. Гегель, (выступая против романтиков, подчеркнул в структуре символа более рационалистическую, знаковую сторону («символ есть прежде всего некоторый знак»), основанную на «условности».
Особенную роль осмысление символа приобретает в символизме. Одними из важнейших принципов символической поэзии символисты считали синтез и внушение, этими качествами должен был обладать символ. Парадоксальным представляется то, что, несмотря на абсолютизацию понятия символ, символизм не дал четкого представления об отличии символа от других категорий. В символистской среде слово «символ» имело множество значений. В частности, его много раз путали с аллегорией и мифом. Эпоха символизма дала толчок и к «академическому», строго научному изучению символа. В той или иной степени научное сознание ХХ века развивает идеи символа, отрефлектированные в эстетике символистов.
1.3 Концепции символа
Систематическое изучение символизма, проводившееся прямыми преемниками той эпохи – филологами следующего поколения, может считаться началом собственно научного подхода к символу. Здесь прежде всего следует назвать работы В.М. Жирмунского и других учёных петербургской школы.
В.М. Жирмунский определил символ в работе «Метафора в поэтике русских символистов» (июнь 1921 г.) так: «Символ есть частный случай метафоры – предмет или действие (то есть обычно существительное или глагол), взятые для обозначения душевного переживания» . Позже он воспроизвёл эту формулировку почти буквально в статье «Поэзия Александра Блока»: «Мы называем символом в поэзии особый тип метафоры – предмет или действие внешнего мира, обозначающие явление мира духовного или душевного по принципу сходства» . Нет сомнения, что и сам В.М. Жирмунский прекрасно понимал, что «особый вид метафоры» – это далеко не всё, что несёт в себе символ. Ограниченность его формулировки давала себя знать с самого начала. И в первую очередь стилистически. Символ по Жирмунскому – это фактически досимволистский символ, веками бытовавший и в народной песне, и в религиозной литературе (литургической поэзии и даже мистической лирике) .
Одна из наиболее развернутых и обобщающих концепций символа с точки зрения его роли и значения в человеческой жизни, созданная во многом под влиянием русских символистов, принадлежит немецкому философу первой половины ХХ века Э. Кассиреру. В своей работе «Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры. Что такое человек?» (1945 г.) он писал: «У человека между системой рецепторов и эффекторов, которые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой» . По Кассиреру, символическое пространство человеческой жизни разворачивается и ширится в связи с прогрессом рода, с развитием цивилизации: «Весь человеческий прогресс в мышлении и опыте утончает и одновременно укрепляет эту сеть» .
Как пишет К.А. Свасьян, «вопрос о том, есть ли реальность помимо символа, характеризуется Кассирером (как философски неуместный и мистический. <...> Кассирер не отрицает интенциональной природы символа как указующего на “нечто”. Однако под этим “нечто” подразумевается у него единство функции самого формообразования, т. е. правила символического функционирования» . Словно продолжая мысли Кассирера, видный лингвист ХХ века, Э. Сепир в 1934 году писал: «...Индивид и общество, в бесконечном взаимном обмене символическими жестами, строят пирамидальную структуру, называемую цивилизацией. “Кирпичиков”, которые лежат в основании этой структуры, совсем немного» .
А.Ф.Лосев разграничивает символ и другие близкие к нему категории. Остановимся на отличии символа от знака и от аллегории. Символ, по мнению Лосева, это бесконечный знак, т.е. знак с бесконечным количеством значений.
Одной из основных характеристик символа А.Ф.Лосев полагает тождественность означаемого и означающего. «Символ есть арена встречи обозначающего и обозначаемого, которые не имеют ничего общего между собой» . Присутствие символизируемого в символе в свое время стало одной из центральных идей философии слова П. Флоренского. «Смысл, перенесенный с одного предмета на другой, настолько глубоко и всесторонне сливается с этим предметом, что их уже невозможно отличить один от другого. Символ в этом случае есть полное взаимопроникновение идейной образности вещи с самой вещью. В символе мы обязательно находим тождество, взаимопроницаемость означаемой вещи и означающей ее идейной образности» .
По мысли Лосева, символ как художественный образ стремится к реалистичности. Однако если полагать единственным критерием символа реалистичность, сотрется грань между символом и художественным образом. По сути, любой образ символичен.
Лотмановская теория символа органично дополняет теорию Лосева. По Лотману, «являясь важным механизмом памяти культуры, символы переносят тексты, сюжетные схемы и другие семиотические образования из одного пласта культуры в другой» . Символ может принадлежать не только индивидуальному творчеству. Этим свойством символа определяется его близость к мифу.
Е.К. Созина считает «наиболее совершенной и вместе с тем обобщающей ту линию символологии, что, через Платона, тянется с древних времен до наших дней» , концепцию М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского, предложенную ими в работе 1982 года «Символ и сознание. Метафизические размышления о сознании, символике и языке» . Авторы стремятся истолковать символ «в смысле сознания» . Они понимают символ как вещь, «которая одним своим концом “выступает” в мире вещей, а другим – “утопает” в действительности сознания» . При этом, символ в их понимании, практически беспредметен: «любая содержательность символа выступает как совершенно пустая оболочка, внутри которой конституируется и структурируется только одно содержание, которое мы называем “содержательностью сознания”» . В силу содержательности сознания, наполняющей символ, он и является вещью. Кроме того, Мамардашвили и Пятигорский выделяют 2 основных вида символов: первичные и вторичные. Первичные символы (и соотносимые с ними первичные мифы) «лежат на уровне спонтанной жизни сознания и спонтанного отношения индивидуально-психических механизмов к содержательностям сознания» , т.е. они соотносятся с космическим сознанием и не имеют адекватного человеческого выражения. Вторичные же символы «фигурируют на уровне мифологической системы, которая как система сама является результатом идеологической (научной, культурной и т.п.) проработки, интерпретации» , они возникают в языке, культуре, социуме. Мамардашвили и Пятигорский большое внимание уделяли проблеме множественной интерпретации символа, связанной с проблемой «понимание – знание»: «множественность интерпретаций является способом бытия (а не выражения!) того содержания, которое символизируется» .
1.4 Изучение символа в творчестве А.П. Чехова
Впервые проблема символа в творчестве А.П. Чехова было поставлена А. Белым в статье «Чехов» (1907 г.). Он отмечает, что, несмотря на продолжение традиций русских реалистов, в чеховском творчестве «заложен динамит истинного символизма, который способен взорвать многие промежуточные течения русской литературы» . Говоря о псевдо-реалистических и псевдо-символических тенденциях русской литературы конца XIX – начала ХХ веков, Белый называет творческий метод Чехова «опрозрачненным» реализмом, непроизвольно сросшимся с символизмом.
Продолжает утверждение Чехова как реалиста-символиста А. Белый в сборнике эссе «Луг зеленый» (1910 г.) . Здесь основное внимание русского символиста обращено на выявление общих черт в творчестве Чехова и Мориса Метерлинка, но в тоже время символы у Чехова «тоньше, прозрачнее, менее преднамеренны. Они вросли в жизнь, без остатка воплотились в реальном» . В этой же статье А. Белый доказывает, что истинный символизм совпадает с истинным реализмом, потому как «символ только выразитель переживания, а переживание (личное, коллективное) - единственная реальность» .
О близости творческого метода Чехова Метерлинку говорит и Д.П. Мирский. Он также отмечает, что все произведения русского писателя «символичны, но в большинстве их символика выражена не так конкретно, завораживающе туманно <…>, Но наибольшего развития чеховский символизм достиг в его пьесах, начиная с Чайки» .
А.П. Чудаков, наверное, один из немногих в советском литературоведении, кто прямо заявлял о символичности чеховских деталей. Он же дает краткую характеристику этих деталей-символов: «Символами служат у него не некие «специальные» предметы, которые могут быть знаком скрытого “второго плана” уже по своему закрепленному или легко угадываемому значению. В этом качестве выступают обычные предметы бытового окружения» . Чудаков отмечал и еще одну важную деталь символов: «Чеховский символический предмет принадлежит сразу двум сферам – “реальной” и символической – и ни одной из них в большей степени, чем другой. Он не горит одним ровным светом, но мерцает – то светом символическим, то “реальным”» .
В современном литературоведении наличие символов в произведениях А.П. Чехова уже не оспаривается. В настоящее время чеховедов интересуют отдельные вопросы символизма в творчестве писателя.
Таким образом, символ является одним из древнейших явлений в культуре и литературе. С давних времен он привлекает к себе внимание как писателей, так и исследователей. Сложность в изучении понятия «символ» вызвана его неоднозначностью и множественностью классификаций. По мнению литературоведов, в русских реалистической литературе своим акцентом на символической детали обращают на себя внимание произведения А.П. Чехова.
2. Символы в драме А.П. Чехова «Вишневый сад»
2.1 Многозначность символа сада в драме Чехова
Главным героем пьесы А.П. Чехова является не личность, а сад, причём не какой-нибудь, а самый красивый сад Земли, о котором даже упомянуто в «Энциклопедическом словаре». Визуальная символика сада определяет структуру пьесы, ее сюжет, но сам символ сада не может трактоваться однозначно. Центральным ядром произведения является вишнёвый сад – от поры цветения до продажи с молотка: «сюжетом охвачены примерно полгода из длинной биографии сада, упоминаемого даже в энциклопедии, – последние, истекающие по ходу сюжета полгода» , – пишет В.И. Камянов. Образ вишневого сада всеобъемлющ, на нем сосредоточены сюжет, персонажи, отношения. Образ вишневого сада всеобъемлющ, на нем сосредоточены сюжет, персонажи, отношения.
В последней пьесе Чехова на этом символе сосредоточены все элементы сюжета: завязка («...вишневый сад ваш продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги...»), кульминация (сообщение Лопахина о продаже вишневого сада) и, наконец, развязка («О, мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!..»).
В «Вишневом саде» символ постоянно расширяет свою семантику. Он появляется уже на первых страницах пьесы, причем, по мнению В.А. Кошелева, «символические черты этого образа изначально представлены в “житейском” обличий» . Для Раневской и Гаева сад – это их прошлое:
«Любовь Андреевна (глядит в окно на сад). О, моё детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мной каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеётся от радости.) Весь, весь белый! О, сад мой! После тёмной, ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя...» .
Вишневый сад для Раневской и ее брата Гаева – это родовое гнездо, символ молодости, благополучия и былой изящной жизни. Хозяева сада любят его, хотя и не умеют сохранить или спасти. Для них вишневый сад – символ прошлого.
В первом действии упоминается, что Гаеву пятьдесят один год. То есть во времена его юности сад уже утратил свое экономическое значение, и Гаев с Раневской привыкли ценить его, прежде всего, за его неповторимую красоту. Символом этой щедрой природной красоты, которую невозможно воспринимать с точки зрения доходности, становится букет цветов, в первом действии внесенный из сада в дом в ожидании приезда хозяев. И.В. Грачева напоминает, что Чехов считал гармоническое единение с природой – «одним из необходимых условий человеческого счастья» .
Раневская, глядя на сад, приходит в радостное восхищение: «Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо...» . Аня, уставшая от долгой дороги, перед сном мечтает: «Завтра утром встану, побегу в сад...» . Даже деловитая, вечно чем-то озабоченная Варя на минуту поддается обаянию весеннего обновления природы: «...Какие чудесные деревья! Боже мой, воздух! Скворцы поют!» . Природа выступает в пьесе не только как пейзаж, а как обобществлённый символ природы.
Вишнёвый сад является символом не только совершенного счастья, детства и невинности, но и символом падения, утраты и смерти. Через вишнёвый сад протекает река, в которой утонул семилетний сын Раневской:
«Аня (задумчиво). Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик. Мама не перенесла, ушла, ушла без оглядки…» .
Совершенно иное отношение к саду у Лопахина, отец которого был крепостным у деда и отца Гаевых. Сад для него – источник получения прибыли: «Ваше имение находиться только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать тысяч в год дохода» . Он оценивает этот сад только с практической точки зрения:
«Лопахин. Замечательно в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родиться раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает» .
Поэзия вишневого сада для Лопахина не интересна. В.А. Кошелев считает, что «его привлекает нечто новое и колоссальное, вроде “тысячи десятин” приносящего доход мака. <…> Цветение традиционного “сада” для него неинтересно именно потому, что “традиционно”: новый хозяин жизни привык во всем искать новых поворотов – в том числе и эстетических» .
В самой конструкции пьесы сад – признанный знак этого «поэтического» начала бытия – становится, таким образом, неизбежным символом, связанным с традицией. И в качестве такового выступает на всем дальнейшем протяжении пьесы. Вот Лопахин в очередной раз напоминает о продаже имения: «Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад» .
Он недавно доказывал убыточность этого сада и необходимость его уничтожить. Сад обречен на уничтожение – и в этом смысле тоже становится символом, ибо результат этого уничтожения – не что иное, как обеспечение лучшей жизни для потомков: «Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь...» . В тоже время для Лопахина покупка имения и вишневого сада становится символом его успешности, наградой за многолетние труды: «Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется... (Топочет ногами.) <…> Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...» .
Еще одно значение символического образа сада вводит в пьесе студент Петя Трофимов:
«Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест. Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов... Владеть живыми душами – ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя, уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней...» .
З.С. Паперный отмечает, что «там, где Раневской чудится покойная мать, Пете видятся и слышаться замученные крепостные души; <…> Так чего жалеть такой сад, эту крепостническую юдоль, это царство несправедливости, жизни одних за счет других, обездоленных» . С такой точки зрения в судьбе чеховского вишневого сад просматривается судьба всей России, ее будущее. В государстве, где нет крепостного права, остались традиции и пережитки крепостного права. Петя как бы стыдиться прошлого страны, он призывает «сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием» , чтобы идти навстречу будущему. В данном контексте гибель вишневого сада может восприниматься как гибель прошлого России и движение навстречу ее будущему.
Сад – идеальный символ чувств героев; внешняя реальность, соответствующая их внутренней сущности. Цветущий вишнёвый сад является символом чистой, непорочной жизни, а вырубка сада обозначает уход и конец жизни. Сад стоит в центре столкновения различных душевных складов и общественных интересов.
Символичность сада обусловлена его осязаемым воплощением, и она исчезает после того, как сад вырублен. Люди оказываются лишенными не только сада, но и через него – прошлого. Гибнет вишневый сад, и умирает его символика, связывающая реальность с вечностью. Последний звук – звук рвущейся струны. Образ сада и его гибели символически многозначен, не сводим к видимой реальности, но здесь нет мистического или ирреального наполнения.
2.2 Символические детали в драме Чехова
В последней комедии Чехова на первый план совершенно очевидно выдвигается деталь – доминанта внешнего облика персонажа. В особенности важна деталь, сопровождающая первое его появление, поскольку именно она становится идеологическим знаком, своего рода аллегорией мироотношения персонажа. Е.С. Добин считает, что «деталь становится стержнем психологической характеристики и даже хода событий» . Будучи сюжетно значимыми, бытовые детали становятся символическими.
Так, в начале пьесы Чехов указывает на, казалось бы, незначительную деталь в образе Вари: «Входит Варя, на поясе у нее связка ключей» . В приведенной ремарке Чехов подчеркивает роль ключницы, домоправительницы, хозяйки дома, избранную Варей. В тоже время именно через символ ключей передается связь Вари с домом. Она чувствует себя в отчете за все, что происходит в имении, но ее мечты не связаны с вишневым садом: «пошла бы себе в пустынь, потом в Киев... в Москву, и так бы все ходила по святым местам... Ходила бы и ходила. Благолепие!..» .
Неслучайно Петя Трофимов, призывая Аню к действию, говорит ей выбросить ключи: «Если у вас есть от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер» .
Символику ключей Чехов искусно использует в третьем акте, когда Варя, услыхав о продаже имения, бросает ключи на пол. Этот ее жест объясняет Лопахин: «Бросила ключи, хочет показать, что она уж не хозяйка здесь…» . По мнению Т.Г. Ивлевой, Лопахин, купивший имение, отнял у нее домоправительницы.
Еще один символ хозяина есть в драме. На всем протяжении пьесы автор упоминает портмоне Раневской, например, «глядит в портмоне» . Увидав, что денег осталось мало, она случайно роняет его и рассыпает золотые. В последнем действии Раневская отдает свой кошелек мужикам, которые пришли попрощаться:
«Гаев. Ты отдала им свой кошелек, Люба. Так нельзя! Так нельзя!
Любовь Андреевна. Я не смогла! Я не смогла!» .
В тоже время, только в четвертом действии бумажник появляется в руках Лопахина, хотя читателю с самого начала пьесы известно, что он не нуждается в деньгах.
Еще одна важная деталь характеризует образ Лопахина – часы. Лопахин – это единственный персонаж в пьесе, время которого расписано по минутам; оно принципиально конкретно, линейно и, при этом, непрерывно. Его речь постоянно сопровождается авторскими ремарками: «взглянув на часы» . Т.Г. Ивлева считает, что «Ситуативное – психологическое – значение ремарки обусловлено скорым отъездом персонажа, его естественным желанием не опоздать на поезд; это значение эксплицировано в репликах Лопахина. Идеологическая же семантика ремарки во многом предопределена спецификой самого образа часов как утвердившейся в человеческом сознании аллегории» . Примечательно, что именно Лопахин сообщает Раневской дату продажи имения – двадцать второе августа. Таким образом, часы Лопахина становятся не просто деталью его костюма, а символом времени.
Вообще, время постоянно присутствует в драме Чехова. Перспектива от настоящего в прошлое открывается почти каждым действующим лицом, хотя и на разную глубину. Фирс уже три года бормочет. Шесть лет назад умер муж и утонул сын Любови Андреевны. Лет сорок-пятьдесят назад помнили еще способы обработки вишни. Ровно сто лет назад сделан шкаф. И совсем о седой старине напоминают камни, бывшие когда-то могильными плитами. Петя Трофимов же наоборот, постоянно говорит о будущем, прошлое его мало интересует.
Незначительные детали в художественном мире Чехова, неоднократно повторяясь, приобретают характер символов. Соединяясь с другими образами в произведении, они выходят за рамки конкретной пьесы и возвышаются до общечеловеческого уровня.
2.3 Звуковые символы в драме
Пьеса А.П. Чехова наполнена звуками. Свирель, гитара, еврейский оркестр, стук топора, звук лопнувшей струны – звуковые эффекты сопровождают едва ли не каждое значительное событие или образ персонажа, становясь символическим отзвуком в читательской памяти.
По мнению Э.А. Полоцкой, звук в драматургии Чехова является «продолжением уже не однажды реализованных поэтических образов» . В тоже время, Т.Г. Ивлева отмечает, что «семантическая значимость звуковой ремарки в последней комедии Чехова становится, пожалуй, наиболее высокой» .
Звук создает общее настроение, атмосферу какой-либо отдельной сцены или действия в целом. Таков, например, звук, завершающий первое действие пьесы:
«Далеко за садом пастух играет на свирели. Трофимов идет через сцену и, увидев Варю и Аню, останавливается. <…>
Трофимов (в умилении). Солнышко мое! Весна моя!» .
Высокий, чистый и нежный звук свирели является здесь, прежде всего, фоновым оформлением нежных чувств, испытываемых персонажем.
Во втором действии лейтмотивом становится звук гитары, а настроение создается грустной песней, которую играет и поет Епиходов.
Нагнетанию атмосферы служит и неожиданный звук – «точно с неба, звук лопнувшей струны» . Каждый из героев по-своему пытается определить его источник. Лопахин, мысль которого занята одними делами, считает, что это далеко в шахтах сорвалась бадья. Гаев думает, что это крик цапли, Трофимов – филина. Авторский расчет ясен: не важно, что это был за звук, важно, что Раневской стало неприятно, а Фирсу он напомнил времена перед «несчастьем», когда тоже сова кричала, и самовар кричал бесперечь» . Для южнорусского колорита местности, в которой происходит действие «Вишневого сада», эпизод с сорвавшей бадьей вполне уместен. И Чехов ввел его, но лишил бытовой определенности.
И печальный характер звука, и неопределенность его происхождения – все это создает вокруг него какую-то таинственность, которая переводит конкретное явление в ранг символических образов.
Но странный звук появляется в пьесе не один раз. Второй раз «звук лопнувшей струны» упоминается в заключительной ремарке к пьесе. Две сильных позиции, отведенных этому образу: центр и финал – говорят об особом его значении для понимания произведения. Кроме того, повторение образа превращает его в лейтмотив – соответственно смыслу термина: лейтмотив (повторяемый образ, «служащий ключевым для раскрытия замысла писателя»).
Повторение звука в конце пьесы в тех же выражениях освобождает его даже от предположительной бытовой трактовки. В первый раз ремарка корректирует версии персонажей, но пока еще и сама предстает лишь версией. Во второй раз, в финале, в ремарке об «отдаленном звуке» устраняются все земные мотивировки: ни о какой упавшей «бадье» или крике птицы здесь не может быть даже предположения. «Авторский голос в этом случае не уточняет, а отменяет все иные позиции, кроме собственной, окончательной: звук как будто приходит из неземных сфер и туда же уходит» .
Лопнувшая струна получает в пьесе неоднозначное значение, которое нельзя свести до ясности какого-либо абстрактного понятия или зафиксировать в одном, точно определённом слове. Дурная примета предзнаменует печальный конец, который действующие лица – вопреки своим намерениям – не могут предотвратить. Чехов показывает то, насколько мало возможностей для действия остаётся у человека в исторической ситуации, когда внешние определяющие силы настолько сокрушительны, что внутренние побуждения вряд ли могут быть приняты во внимание.
Меняющееся значение звука лопнувшей струны в «Вишневом саде», способность его обходиться без бытовой мотивировки разводят его с реальным звуком, который мог слышать Чехов. Многообразие смыслов и превращает звук в пьесе в символ.
В самом конце пьесы звук лопнувшей струны заслоняет звук топора, символизирующий гибель дворянских усадеб, гибель старой России. На смену России старой приходила Россия действующая, динамичная.
Рядом с реальными ударами топора по вишневым деревьям символический звук «точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный» венчает собой конец жизни в имении и конец целой полосы русской жизни. И предвестие беды, и оценка исторического момента слились воедино в «Вишневом саде» – в отдаленном звуке лопнувшей струны и стуке топора.
Заключение
Чехов – один из самых любимых и читаемых классиков русской литературы. Писатель, который наиболее других соответствовал динамичности своего времени. Явление Чехова-классика было неожиданным и каким-то, на первый взгляд, необычным, все в нем противоречило всему опыту русской литературы.
Драматургия Чехова формировалась в обстановке безвременья, когда вместе с наступившей реакцией и крушением революционного народничества интеллигенция оказалась в состоянии бездорожья. Общественные интересы этой среды не поднимались выше задач частичного улучшения жизни и нравственного самоусовершенствования. В этот период общественного застоя наиболее ярко проявлялась никчемность и беспросветность существования.
Чехов открыл этот конфликт в жизни людей известной ему среды. Стремясь к наиболее верному выражению этого конфликта, писатель создает новые формы драматургии. Он показывает, что не события, не исключительно сложившиеся обстоятельства, а обычное повседневное бытовое состояние человека внутренне конфликтно.
«Вишневый сад» – одно из самых гармонических, целостных произведений Чехова, в полном смысле итоговое создание художника, вершина чеховской драматургии. И в то же время эта пьеса настолько многозначна и даже загадочна, что с первых дней своего существования и до настоящего времени устоявшегося, общепринятого прочтения этой пьесы так и не существует.
Однако чтобы глубже понять содержание чеховских пьес, недостаточно ограничиться анализом только ее внешнего сюжета. Огромную роль в художественном пространстве произведений Чехова играют детали. Неоднократно повторяясь в тексте пьесы, детали становятся лейтмотивами. Многократное использование одной и той же детали лишает ее бытовой мотивировки, тем самым превращая ее в символ. Так, в последней пьесе Чехова в звуке лопнувшей струны соединилась символика жизни и родины, России: напоминание о ее необъятности и о времени, протекающем над ней, о чем-то знакомом, вечно звучащем над русскими просторами, сопровождающем бесчисленные приходы и уходы все новых поколений.
Центральным образом-символом в анализируемой пьесе Чехова становиться вишневый сад. Именно к нему стягиваются все сюжетные нити. При этом кроме реального значения вишневого сада данный образ имеет еще несколько символических значений: символ прошлого и былого благополучия для Гаева и Раневской, символ прекрасной природы, символ утраты, для Лопахина сад – источник получения прибыли. Можно также говорить о вишневом саде как об образе России и ее судьбе.
То есть, в одноименной пьесе образ вишневого сада поднимается до поэтического символа человеческой жизни и наполняется глубоким, символистским значением.
Таким образом, образы-символы играют немаловажную роль для понимания творчества Антона Павловича Чехова.
Список использованной литературы
1. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. – М.: Искусство, 1979 с. – 424 с.
2. Белый, А. Символизм как миропонимание / А.Белый. – М.: Республика, 1994. – 528 с.
3. Бердников, Г.П. Чехов-драматург: Традиции и новаторство в драматургии Чехова / Г.П. Бердников. – Л.-М.: Искусство, 1957. – 246 с.
4. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины: учебное пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев: под ред. Л.В. Чернец. – М.: Высшая школа; издательский центр «Академия», 2004. – 680 с.
5. Волчкевич, М. Как изучать Чехова? Чеховедение в вопросах, восклицаниях, союзах и предлогах… / М. Волчкевич. // Молодые исследователи Чехова. 4: Материалы международной научной конференции (Москва, 14-18 мая 2001 г.). – М.: Изд-во МГУ, 2001. – С.4-12.
6. Гегель, Г.В.Ф. Эстетика: в 4 т. Т. 2. / Г.В.Ф. Гегель. – М.: Искусство, 1969. – 493 с.
7. Головачева, А.Г. «Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть…»: Образ-символ в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад» / А.Г. Головачева. // Уроки литературы. – 2007. – №10. – С. 1-5.
8. Грачева, И.В. Человек и природа в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад» / И.В. Грачева. // Литература в школе. – 2005. – №10. – С. 18-21.
9. Гусарова, К. «Вишневый сад» – образы, символы, персонажи… / К. Гусарова. // Литература. – 2002. – №12. – С. 4-5.
10. Добин, Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали / Е.С. Добин. – Л.: Советский писатель, 1981. – 432 с.
11. Жирмунский, В.М. Поэтика русской поэзии / В.М. Жирмунский. – СПб.: Азбука-классика. – 2001. – 486 с.
12. Ивлева, Т.Г. Автор в драматургии А.П. Чехова / Т.Г. Ивлева. – Тверь: Твер.гос.ун-т, 2001. – 131 с.
13. Камянов, В.И. Время против безвременья: Чехов и современность / В.И. Камянов. – М.: Советский писатель, 1989. – 384 с.
14. Катаев, В.Б. Спор о Чехове: конец или начало? / В.Б. Катаев. // Чеховиана: Мелиховские труды и дни. – М.: Наука, 1995. – С. 3-9.
15. Катаев, В.Б. Сложность простоты: Рассказы и пьесы Чехова / В.Б. Катаев. – 2-е изд. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1999. – 108 с.
16. Кассирер, Э. Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры. Что такое человек? / Э. Кассирер // Проблема человека в западной философии: Сб. переводов с англ., нем., франц. / Сост. и посл. П.С. Гуревича. М.: Прогресс, 1988. – С. 3 – 30.
17. Кошелев, В.А. Мифология «сада» в последней комедии Чехова / В.А. Кошелев. // Русская литература. – 2005. – №1. – С. 40-52.
18. Кулешов, В.И. Жизнь и творчество А.П. Чехова: Очерк / В.И. Кулешов. – М.: Детская литература, 1982. – 175 с.
19. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николюкина. – М.: НПК «Интелвак», 2003. – 1600 ст.
20. Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М.: Советская энциклопедия, 1987. – 752 с.
21. Лосев, А.Ф. Словарь античной философии: избранные статьи / А.Ф. Лосев. – М.: Мир идей, 1995. – 232 с.
22. Лосев, А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А.Ф. Лосев. – 2-е изд., испр. – М.: Искусство, 1995. – 320 с.
23. Лотман, Ю.М. Избранные статьи. В 3 т. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры / Ю.М. Лотман. – Таллинн: Александра, 1992. – 480 с.
24. Мамардашвили, М.К. Символ и сознание. Метафизические размышления о сознании, символике и языке. / М.К. Мамардашвили, А.М Пятигорский. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. – 224с.
25. Минкин, А. Нежная душа / А. Минкин. // Русское искусство. – 2006. – №2. – С. 147-153.
26. Мирский, Д.П. Чехов / Д.П. Мирский. // Мирский Д.П. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. – Лондон: Overseas Publications Interchange Ltd, 1992. – С. 551-570.
27. Ничипоров, И. А.П. Чехов в оценке русских символистов / И. Ничипоров. // Молодые исследователи Чехова. 4: Материалы международной научной конференции (Москва, 14-18 мая 2001 г.). – М.: Изд-во МГУ, 2001.С.40-54.
28. Паперный, З.С. «Вопреки всем правилам…»: пьесы и водевили Чехова / З.С. Паперный. – М.: Искусство, 1982. – 285 с.
29. Паперный, З.С. А.П. Чехов: очерк творчества / З.С. Паперный. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – 304 с.
30. Полоцкая, Э.А. А.П. Чехов: движение художественной мысли / Э.А. Полоцкая. – М.: Советский писатель, 1979. – 340 с.
31. Путешествие к Чехову: Повести. Рассказы. Пьеса / Вступ. статья, сост. В.Б.Коробова. М.: Школа-пресс. 1996. – 672 с.
32. Ревякин, А.И. «Вишневый сад» А.П. Чехова: пособие для учителей / А.И. Ревякин. – М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства Просвещения РСФСР, 1960. – 256 с.
33. Свасьян, К.А. Проблема символа в современной философии: Критика и анализ / К.А. Свасьян. – Ереван: Издательство АН АрмССР, 1980. – 226 с.
34. Семанова, М.Л. «Вишневый сад» А.П. Чехова / М.Л. Семанова. – Л.: Общество по распространению политических и научных знаний РСФСР, 1958. – 46 с.
35. Семанова, М.Л. Чехов-художник / М.Л. Семанова. – М.: Просвещение, 1976. – 196 с.
36. Сендерович, С. «Вишневый сад» – последняя шутка Чехова / С. Сендерович. // Вопросы литературы. – 2007. – №1. – С. 290-317.
37. Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии: Пер. с англ. / Э. Сепир. – М.: Прогресс, 1993. – 656 с.
38. Скафтымов, А.П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках / А.П. Скафтымов. – М.: Художественная длитература, 1972. – 544 с.
39. Словарь литературоведческих терминов / ред. – сост. Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. – М.: Просвещение, 1974. – 509 с.
40. Созина, Е.К. Теория символа и практика художественного анализа: Учебное пособие по спецкурсу. – Екатеринбург: Издательство Уральского ун-та, 1998. – 128 с.
41. Сухих, И.Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова / И.Н. Сухих. – Л.: Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1987. - 180, с.
42. Тамарченко, Н.Д. Теоретическая поэтика: Введение в курс / Н.Д. Тамарченко. – М.: РГГУ, 2006. – 212 с.
43. Тодоров, Ц. Теории символа. Пер. с фр. Б. Нарумова / Ц. Тодоров. – М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. – 408 с.
44. Фадеева, И.Е. Художественный текст как феномен культуры. Введение в литературоведение: учебное пособие. – Сыктывкар: Изд-во Коми пед. ин-та, 2006. – 164 с.
45. Фесенко, Э.Я. Теория литературы: учебное пособие для вузов. – М.: Академический проект; Фонд «Мир», 2008. – 780 с.
46. Хайнади, З. Архетипический топос / З. Хайнади. // Литература. – 2004. – №29. – С. 7-13.
47. Хализев, В.Е. Теория литературы: Учебник для студентов вузов / В.Е. Хализев. – М.: Высшая школа, 2005. – 405 с.
48. Чехов, А.П. Собрание сочинений в 12 т. Т. 9: Пьесы 1880-1904 / А.П. Чехов. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – 712 с.
49. А.П.Чехов: pro et contra: Творчество А.П.Чехова в рус. мысли конца XIX – нач. XX в.: Антология / Сост., предисл., общ. ред. Сухих И.Н. – СПб.: РХГИ, 2002. – 1072 с.
50. Чудаков, А.П. Поэтика Чехова / А.П. Чудаков. – М.: Наука, 1971. – 292 с.
51. Чудаков, А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение / А.П. Чехов. – М.: Советский писатель, 1986. – 354 с.
Тема урока: «Символы в пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад»
Цели урока:
Образовательная: расширение представления о творчестве А.П.Чехова через анализ пьесы А.П.Чехова; выявление символики в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад», определение их роли в тексте, причин использования; закрепление теоретических знаний - образ, символ
Развивающая: развитие ассоциативного, образного мышления, умения анализировать, обобщать, делать выводы; развитие навыков работы с художественным текстом и интерпретации драматического произведения
Воспитательная: формирование национального самосознания, нравственных ценностей; духовное и эстетическое развитие учащихся
Задачи урока: закрепить знания учащихся о литературном понятии «символ», определить роль символов и причины их использования в пьесе «Вишневый сад».
Тип урока: урок-беседа, урок-исследование
Методы изучения: эвристический, репродуктивный, исследовательский
Методические приемы: постановка проблемы, совместный диалог учителя и учащихся, дискуссия, подбор аргументов, для подтверждения собственной позиции.
Виды учебной деятельности : чтение художественного текста, составление таблицы, беседа
Оборудование: текст произведения, компьютер, звуковоспроизводящая аппаратура, проектор, доска, мел.
Ход урока
Эпиграф: «Вся Россия наш сад». (А. П. Чехов)
Организационный момент
Здравствуйте, ребята! Сегодня мы с вами продолжаем работать с пьесой А. П. Чехова «Вишневый сад». Вы уже знаете, что «Вишнёвый сад» - это последнее произведение писателя, поэтому в нём его самые сокровенные мысли. Это тревога умирающего писателя о будущем России, о духовной связи поколений, о национальной культуре, о русском человеке.
Основная часть
Для начала давайте вспомним, что такое символ? Какова его художественная роль в произведении?
Символ – многозначный иносказательный образ, основанный на подобии, сходстве или общности предметов и явлений жизни. В символе может быть выражена система соответствий между разными сторонами действительности (миром природы и жизнью человека, обществом и личностью, реальным и ирреальным, земным и небесным, внешним и внутренним). В символе тождество или сходство с другим предметом или явлением не является очевидным, не закреплено словесно или синтаксически.
Образ-символ многозначен. Он допускает, что у читателя могут возникнуть самые разнообразные ассоциации. Кроме того, значение символа чаще всего не совпадает со значением слова – метафоры. Понимание и толкование символа всегда шире уподоблений или метафорических иносказаний, из которых он складывается.
Правильное толкование символов способствует глубокому и верному прочтению художественных текстов. Символы всегда расширяют смысловую перспективу произведения, позволяют читателю на основе авторских подсказок выстроить цепь ассоциаций, связывающую различные явления жизни. Писатели используют символизацию для того, чтобы разрушить иллюзию жизнеподобия, нередко возникающую у читателей, подчеркнуть многозначность, большую смысловую глубину создаваемых ими образов.
Кроме того, символы в произведении создают более точные, емкие характеристики и описания; делают текст более глубоким и многогранным; позволяют затронуть важные проблемы, не афишируя это; вызывают у каждого читателя индивидуальные ассоциации.
Давайте поговорим о символике названия.
Какова роль вишневого сада в композиции пьесы?
Что мы узнаем о поместье и вишневом саде в первом действии? Как события вокруг вишневого сада развиваются в дальнейшем?
Дома вы должны были выписать цитаты о вишневом саде. Что говорят о нем герои пьесы?
Давайте для наглядности составим в ваших тетрадях таблицу, и, проанализировав и осмыслив высказывания главных героев, кратко обозначим отношение каждого героя к вишневому саду.
Отношение к саду героев комедии
Раневская
Гаев
Аня
Лопахин
«Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад».
Сад - прошлое, детство, но и признак благополучия, гордости, воспоминание о счастье.
«И в Энциклопедическом словаре упоминается про этот сад».
Сад - символ детства, сад-дом, но с детством приходится расставаться.
«Отчего я уже не люблю вишневого сада, как раньше».
Сад - надежды на будущее.
«Мы насадим новый сад, роскошнее этого».
Сад - воспоминание о прошлом: дед и отец были крепостными; надежды на будущее - вырубить, разбить на участки, сдавать в аренду. Сад - источник богатства, предмет гордости.
Лопахин: «Если вишневый сад… отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода».
«Вишня родится раз в два года, да и ту никто не покупает»
Как относятся к вишневому саду Фирс, Петя Трофимов?
Постарайтесь обобщить все вышеперечисленное. Как вы понимаете образ вишневого сада?
Образ вишневого объединяет вокруг себя всех героев пьесы. На первый взгляд, кажется, что это только родственники и старые знакомые, волей случая собравшиеся в поместье, чтобы решить свои житейские проблемы. Но это не так. Писатель соединяет персонажей разных возрастов и социальных групп, и они должны так или иначе решить судьбу сада, а значит, и свою судьбу.
А как относится к вишневому саду автор? Символом чего является вишневый сад для А. П. Чехова?
Сад для автора воплощает любовь к родной природе; горечь оттого, что не могут сберечь ее красоту и богатство; важна авторская мысль о человеке, который сможет изменить жизнь; сад - символ лирического, поэтического отношение к Родине.
Играет звукозапись: вокализ №5 Нежность. Сад Эдема С.В. Рахманинова
Какие эмоции вызывает у вас это мелодия? Может ли она выступать в роли символа?
Давайте вспомним, какие звуки прописаны в ремарках.
В произведениях А. П. Чехова символический подтекст приобретают не только вещи, предметы и явления окружающего мира, но и аудио и визуальный ряд. За счет звуковых и цветовых символов писатель достигает наиболее полного осмысления своих произведений читателем.
Найдите во втором действии момент, где звучит крик совы. Как вы думаете, что он символизирует?
А звук лопнувшей струны? Стук топора? Другие звуки? Прокомментируйте.
И снова обратимся к таблице.
Звуковые символы
Крик совы – несет реальную угрозу.
«Фирс. Перед несчастьем тоже так было; и сова кричала, и самовар гудел бесперечь» (действие II).
Звук свирели – фоновое оформление нежных чувств, испытываемых персонажем.
«Далеко за садом пастух играет на свирели. … Трофимов (в умилении) Солнышко моё! Весна моя! (действие I).
Звук лопнувшей струны – воплощение надвигающейся беды и неотвратимость гибели.
«Вдруг …, звук лопнувшей струны, замирающий,
печальный» (действие II).
Звук топора – символизирует гибель дворянских усадьб, гибель старой России.
«Слышно, как вдали стучат топором по дереву» (действие IV).
Вы обратили внимание, какой цвет чаще всего повторяется в пьесе?
Из всего многообразия цветов в пьесе «Вишнёвый сад» Чехов использует только один – белый, по-разному применяя его на всем протяжении первого действия.
«Гаев (отворяет другое окно). Сад весь белый».
При этом сад в пьесе еще только назван, показан лишь за окнами, как намечена, но не конкретизирована потенциальная возможность его гибели. Белый цвет – предощущение визуального образа. О нём неоднократно говорят герои произведения: «Любовь Андреевна. Весь, весь белый! О сад мой! Направо, на повороте к беседке, белое деревце склонилось, похоже на женщину… Какой изумительный сад! Белые массы цветов».
Продолжим таблицу:
Цветовые символы
Белый цвет – символ чистоты, света, мудрости.
«Гаев (отворяет другое окно). Сад весь белый» (действие I),
«Любовь Андреевна. Весь, весь белый! О мой сад!» (действие I),
Цветовые пятна – детали костюма персонажей.
«Лопахин. Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке» (действие I),
«Шарлотта Ивановна в белом платье … проход через сцену» (действие II),
«Любовь Андреевна. Посмотрите… в белом платье!» (действие I),
«Фирс. Надевает белые перчатки» (действие I).
Заключение
Чехов в пьесе «Вишнёвый сад» использовал практически весь спектр символических выразительных средств: звуковую, реальную, словесную символику. Это помогает ему создать объемное художественное полотно, яркое и сценичное, со своим «подводным течением», изображающее гибель дворянских гнезд.
Искусство писателя, демократическое в самом высоком смысле этого слова, ориентировалось на обыкновенного человека. Автор доверяет уму, тонкости читателя, способности откликнуться на поэзию, стать сотворцом художника. Каждый находит в произведениях Чехова что-то свое. Поэтому он читаем и любим до сих пор.
Вы сегодня хорошо поработали. Оценки получили следующие ученики…. (озвучивание отметок)
Домашнее задание: в рамках подготовки к итоговому сочинению по пьесе А. П. Чехова, в 7-8 предложениях прокомментируйте эпиграф сегодняшнего урока: «Вся Россия наш сад».
Загрузка...
