Языческие традиции в фольклоре восточных славян и русского народа (по сказкам и былинам). Бестиарий

Народное творчество восточных славян представляет собой огромную и специальную область исследования. В рамках общего курса можно коснуться лишь самых основных его явлений. Разнообразие форм народного творчества русских, украинцев, белорусов и высокое художественное совершенство многих его произведений таковы, что лишь немногие другие народы Советского Союза могут с ними в этом отношении поспорить.

Устное народное творчество (фольклор, народная словесность) русских, украинцев и белорусов обнаруживает сложное сочетание старых, традиционных и новых форм. Прежние фольклористы рассматривали устное народное творчество исключительно как памятник старины, полагая, что в новейшую эпоху, начиная с проникновения капитализма в деревню, оно обречено на упадок и исчезновение. Но советские фольклористы установили, что это неверно: народное творчество не иссякает и в наши дни, мало того, в советскую эпоху возрождаются и некоторые традиционные жанры фольклора, проникаясь новым содержанием, и развиваются совершенно новые. «Фольклор, - говорит один из видных советских фольклористов Ю. М. Соколов, - это отзвук прошлого, но в то же время и громкий голос настоящего» .

К числу традиционных жанров восточно-славянского фольклора принадлежат: обрядовые песни, лирические песни, народный театр, сказки, пословицы, поговорки и загадки, эпическая поэзия - былины и исторические песни, духовные стихи.

Обрядовые песни - быть может, древнейший вид народной поэзии. Они сопровождали различные обряды из цикла календарных, от рождественских до жнивных. Вместе с этими обрядами они возникли в отдаленную эпоху на почве стихийно-материалистического трудового отношения земледельца к природной среде, но окрашены были и магическими представлениями. Другие обрядовые песни были связаны с семейной обрядностью - это свадебные песни, похоронные причитания (причеты, заплачки); из последних особенно интересны северные. В настоящее время эта обрядовая поэзия, за немногими исключениями, отошла в прошлое.

Лирическая народная поэзия чрезвычайно разнообразна. В ней преобладают грустные мотивы, порожденные тяжелой долей трудового народа в прошлом. Выделяются любовные и семейно-бытовые песни, далее песни о рекрутчине и солдатчине, о крепостном праве, бурлацкие, ямщицкие, тюремные, шуточно-сатирические и иные. Помимо песен крестьянского происхождения, с XVIII в. стала зарождаться и фабричная поэзия рабочих, сохранявшая, впрочем, тесные связи с деревенской поэзией.

Народный театр был некогда довольно широко распространен. У восточных славян это по преимуществу кукольный театр,
известный в нескольких видах. У русских наиболее известен театр «Петрушки» (куклы, надеваемые и двигаемые на пальцах); главный персонаж спектаклей - Петрушка, смелый, находчивый, остроумный герой, вступающий в борьбу с купцом, полицейским, лекарем и всех одолевающий; в этом образе нашел выражение стихийный протест народа против социального гнета. У украинцев и белорусов был больше известен другой вид театра - «вертеп», где куклы двигались через прорезы в полу сцены; содержанием представлений были частью церковные сюжеты, частью бытовые сатирические сцены. Третий вид театра - «раёк» у русских: это разные картинки, которые показывались зрителям путем перематывания между двумя валиками, причем раёшник давал шуточнорифмованные пояснения.

Гораздо менее распространен был театр живых актеров. Известно всего несколько пьес этого народного театра, возникших около XVIII в.: это «Царь Максимилиан», «Лодка», «Голый барин» и др.

В старину на Руси были бродячие профессионалы-актеры - так называемые скоморохи. Но правительство и церковь преследовали их за сатирические выступления против власти имущих, и уже в XVIII в. скоморохи перевелись.

Сказочный эпос восточных славян чрезвычайно богат. Принято делить народные сказки на типы: сказки о животных, волшебные, сказки-легенды, бытовые, сказки-анекдоты, сказки-новеллы. Сказки с элементом чудесного являются вообще более древними. Но ошибочно мнение прежних исследователей, особенно сторонников мифологической школы, будто в основе всякой и прежде всего волшебной сказки лежит миф или религиозное представление. Советские фольклористы и этнографы пришли к выводу, что сказочное творчество народа с самого начала существовало самостоятельно от религиозно-мифологических представлений, хотя взаимное перекрещивание того и другого, конечно, было. Отмечается, что (П. Г. Богатырев), образы сказок у восточных славян - такие как баба-яга, кощей бессмертный, жар-птица - совершенно не встречаются в народных верованиях (т. е. народ не верит в их существование) и, наоборот, предметы народных поверий - леший, водяной, домовой и пр. - почти никогда не фигурируют в сказках. Сказки бытового содержания связаны с социальной тематикой, нередко имеют сатирическую окраску и почти не заключают в себе элементов фантастики: здесь встречаются сюжеты о попе и его работнике (поп всегда рисуется отрицательными чертами), о глупом барине и барыне, о солдате и др. В этих сказках народ запечатлел свою вражду к эксплуататорам и сочувствие к обездоленным.

Пословицы и поговорки чрезвычайно многочисленны. В них тоже выражается народная мудрость, народные представления о морали, критическое отношение к эксплуататорскому строю. Известно, как широко пользовались и пользуются народными пословицами классики литературы, как часто используют их в своих выступлениях политические деятели.

Один из наиболее специфических видов русского фольклора - героический эпос, так называемые былины. В отличие от других видов фольклора, распространение их ограничено: они сохранились почти исключительно на севере - в Карельской АССР, Архангельской, Вологодской областях, на Печоре, в некоторых местах Сибири. Но по происхождению своему былины связаны с древними центрами Руси - по преимуществу с Киевом, Новгородом, меньше с Москвой. Создавались они, по мнению большинства специалистов, между XII и XVII вв. Советские фольклористы установили, что и былины, подобно другим видам народной поэзии, не являются полузабытым обломком старины, а живут и сейчас полнокровной жизнью, изменяются, даже обогащаются новыми деталями. Впрочем, основное содержание былин - подвиги древних богатырей. Из них наиболее излюбленным является крестьянский герой Илья Муромец, рядом с ним стоят Добрыня Никитич, Алеша Попович, Вольга Святославич, Микула Селянинович и др. Это богатыри киевского цикла. Из новгородского цикла выделяются особенно Садко, Василий Буслаевич. Слово «былины» - не народное, его ввели фольклористы, из них первый И. И. Сахаров. Народ называет эти произведения чаще «старинами». Исполняются они особыми специалистами - «сказителями», талантливыми певцами, обладающими огромной памятью, ибо надо помнить подряд тысячи строк текста. Наиболее известные Сказители - семья Рябининых, семья Крюковых (умершая, в 1954 г. Марфа Крюкова - орденоносец и член Союза советских писателей). Исполняются былины нараспев, мотивы их нередко слышатся в произведениях русской классической музыки.

К былинам близки «исторические песни». Они посвящены историческим деятелям - Ивану Грозному, Степану Разину, Пугачеву и др, и ближе передают исторические события. По размерам они, как правило, короче.

У украинцев тоже есть исторические песни. Но у них получил большое значение особый жанр народной исторической поэзии - так называемые «думы». По содержанию большинство дум посвящено историческим событиям, борьбе украинского народа с татарами, турками, поляками; но есть и думы бытового содержания. Характерная особенность дум - наличие в них наряду с чисто народным творчеством также элементов книжного, интеллигентского сочинительства. Пелись думы обычно слепцами-лириками, кобзарями, бандуристами.

Духовные стихи - отживший вид народной поэзии. В средние века они отражали настроения недовольных слоев населения, примыкавших к разным «ересям»; но впоследствии этот «еретический» их дух пропал. Духовные стихи пелись разными странниками, слепцами-нищими, богомольцами, державшимися вблизи монастырей. Это был вид религиозной пропаганды, одурманивавшей сознание народа.

Но основная масса произведений традиционного восточнославянского фольклора представляет большую идейную ценность. К ним с интересом относился В. И. Ленин. Ознакомившись с записями русских фольклорных текстов, он сказал раз одному из собеседников: «Какой интересный материал… Я бегло просмотрел все эти книжки и вижу, что не хватает, очевидно, рук или желания все это обобщить, все это просмотреть под социально-политическим углом зрения. Ведь на этом материале можно было бы написать прекрасное исследование о чаяниях и ожиданиях народных. Смотрите…, в сказках Ончукова, которые я перелистал, - ведь здесь есть замечательные места. Вот на что нужно было бы обратить внимание наших историков литературы. Это подлинное народное творчество, такое нужное и важное для изучения народной психологии в наши дни»

Вспомним систему, о которой я говорил, что славянская мифология состоит как бы из трех уровней – высшего, среднего и низшего. Высший уровень – это пантеон богов, которых установил князь Владимир в 980 г., средний – это боги славянского племени, сезонные боги (Кострома, Ярила) и абстрактные боги (Кривда, Правда, Доля). Средние боги то обнаруживаются новые, то исчезают. Некоторые считают, что таких богов в славянской мифологии не было, в частности бога Рода (как основателя славянского рода) не было. Но на том этапе не было и письменности, тогда не записывали славянских мифов. Наоборот, с мифами боролись христиане. Самое главное, что эта мифология осталась в художественном творчестве, осталась как мировоззренческое и эстетическое оформление взглядов. К этому нужно отнестись серьезно, потому что после принятия христианства якобы у славян сложилось двоеверие. И это двоеверие длилось чуть ли не тысячелетие, когда в конце концов отказались от всякой веры. Мифология – это еще не вера. Трудно сказать, насколько славяне верили в своего Перуна. Вот во что верили, так это в низших богов. Суеверие сохранилось мощным пластом в сознании не только крестьянства, но и всех групп населения. Но суеверие – это не вера. Советую почитать энциклопедию «Славянская мифология» (М., 1995) – из этой книги я взял статьи В.В. Иванова и его соавтора В. Топорова. Есть еще хорошая статья исследователя славянства в целом Н.И. Толстого об обрядоверии и суеверии .

Сегодня я кратко расскажу об устном народном творчестве, которое сохранилось на тысячелетие и которое иссякает, но в какой-то мере еще живет. Устное народное творчество тоже связано с мифологией, это тоже часть религиозного ритуала. Один из крупнейших исследователей славянского устного народного творчества А.Н. Веселовский (1838–1906) писал о древнем славянском фольклоре. И писал о том, что этому фольклору присущ синкретизм, т.е. нерасчлененность поэзии, магии, ритуалов, музыкального словесного ритма в целом, а также хореографического исполнения (например, хоровод, в котором пели и произносили какие-то слова). Точно неизвестно, в какой мере это было так. Позже Веселовский установил, что в X–XI вв. синкретизм распадается и на первый план выходит обрядовая поэзия, затем лирика и былины. Это тоже достаточно предположительно. На самом деле синкретизм – это свойство не только славянской поэзии. В Африке он тоже присутствует. В какой-то мере синкретизм – это форма религиозного ритуала, где есть слова, музыка и хореография. Эта форма существования народного творчества – самая первичная, по мнению Веселовского. Это начало вообще эстетического творчества. А затем происходит распад этих синкретических форм на эпическую, лирическую, а также на сказовые формы (как в сказках и былинах). Этих устойчивых фольклорных жанров в славянской и древнерусской фольклорной традиции много. И они фиксировались, конечно, поздно – в XVIII–XIX вв. Это прежде всего обрядовый фольклор – календарные песни, лирические, шуточные, военные песни, сказки, легенды, былины и былички, народный эпос и т.д.

Если говорить подробнее, то, наверное, нужно начать с былин. По содержанию русский былинный эпос не имеет аналогов в древней европейской поэзии. Это не эпос скальдов, это не эпос, который воспевает подвиги Карла Великого на старофранцузском языке. У нас всего два цикла – киевский цикл и новгородский цикл. Киевский цикл – это известные былины об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче, о Святогоре и др. Записаны они в XIX в. Что на самом деле осталось от древности, трудно сказать. Поскольку здесь много христианизации этих былин, а язычества мало. Киевский цикл былин очень патриотичен по духу и весь проникнут идеей защиты русской земли, он проникнут антитезой добра и зла. Есть четкое разделение на добрых богатырей и злых Змеев Горынычей, которые нападают на нашу землю. Борьба добра и зла собственно и составляет основу киевского цикла. В общем-то эти былины короткие (400–500 стихов), но есть былины больше 1000 стихов. Якобы они были очень популярны в народе. На самом деле таких свидетельств в русских летописях нет, но об этом говорит то, что они сохранились в памяти народной.

Новгородский цикл другого плана. Он посвящен прежде всего раскрытию тайной силы, могущества и тайны богатства. Новгородские былины – это былины о путешествиях, о гостях-купцах, о пирах, о славянской удали, о щедрости героев. В Новгородском цикле есть все-таки скандинавское влияние. В нем нет такого патриотического пафоса, как в киевских былинах. Киевские былины – это былины, действие которых происходит в Киеве, а сами былины сочинены в разных местах. Новгородский цикл в полной мере раскрывает русский национальный характер. Садко – широта души, удаль, щедрость, интерес к тайне, интерес к путешествиям (такая континентальная тоска по путешествиям, которой нет у тех, кто живет на берегу моря). Но на самом деле русский национальный характер – это уже литературная трансформация новгородского цикла. Мы знаем оперу «Садко» – там специальное либретто и музыка. Это более поздние наслоения. Сначала во всем устном народном творчестве представлены некие глубинные архетипы всего славянства. А собственно русский характер – это обработка XVIII–XIX вв. Герои и удалые, и щедрые, но непредсказуемые, что якобы характерно для русского человека. Именно эти былины послужили основой для литературно-музыкальных и даже симфонических обработок. Есть, допустим, музыкальная тема, написанная на севере, а затем развернута в целую симфонию. Например, у Аренского .

Сказовая русская традиция – русские сказки – считаются многими исследователями самой архаичной формой во всей Европе. Видимо, это связано с происхождением славян. Славянороссы начиная с конца VI в. долгое время были в изоляции и сохранили архаичные формы в своем творчестве. Особенно сказки о живой и мертвой воде, о воскрешении погибающего героя, сказки «пойди туда – не знаю куда», сказки, где преодолеваются границы между двумя мирами. Та территория, которую занимает баба Яга и ее избушка, соединяющая два мира – сказочный и реальный, и есть такая граница. Это некий третий мир – полоса как бы нейтральная. Таких сказок в Европе немного. Там сразу вход в другой мир. В русских народных сказках есть третий мир, опосредованный, между миром колдовским и реальным. А есть еще средний, где можно получить ключ и узнать путь в заколдованный мир.

Обрядовая поэзия и обрядовые песни (не только обрядовые, но и лирические) – такого богатства в западноевропейской устной традиции нет. Даже если сосчитать примитивно, то в древней русской лирике больше 3 тыс. песен. Обрядовая песня связана с жизнью человека, с его судьбой. И всю жизнь – с рождения до смерти – человека сопровождают песни. Вторая форма обрядовой песни тоже очень развита – это календарные народные песни, связанные с земледельческими работами. Я говорю о песнях, которые сопровождают человека по жизни. Есть обрядовые песни, вернее, были, посвященные беременности. Еще человек не родился, а песня уже есть. Они посвящены тому, чтобы сохранить ребенка. А уж когда человек родился, его жизнь сопровождает целый цикл песен. Есть песни детские и подростковые. Огромный цикл свадебных песен. Начинаются со сватовства, затем песни жениха, песни невесты, затем собственно свадьба, брачная песня. Завершение свадьбы – загул. Этот цикл хорошо представлен и записан в разных вариантах и формах в разных губерниях в XIX в. Песни, сопровождающие воинов, идущих на битву, и величальные песни, и заклинательные, подблюдные, очень много игровых, гадальных песен. Есть просто лирические песни о любви. Я прочитаю вам небольшой фрагмент заклятья, но это уже заклятье, трансформированное христианством. А есть, наверное, заклятья чисто языческие. Колдовство с помощью слов – это языческая форма воздействия на психику человека. Она и сейчас существует. Особой эмоциональной силой отличались заговоры против болезней, против недругов-врагов, заговоры-присушки (есть около сотни вариантов, как присушить любимого). В заговорах про любовь всегда присутствует древний образ огня-пламени, который символизирует любовь и должен зажечь сердце, растопить его и навеять на душу «тоску тоскучую». В этих заговорах слышится настоящее древнее волхвование. Волхвы – это колдуны. Приведу пример. Допустим, в девушку влюбился парень Иван и пошел к волхву или к старушке, которая знает такие присушки: «Болей ее сердце, гори ее совесть, терпи ее ярая кровь, ярая плоть. Томитесь ее мысли и день, и ночь, и в глухую полночь, и в ясный полдень, и в каждый час, и в каждую минуту обо мне, рабе Божьем Иване. Вложи ей, Господи, огненную игру в сердце, в легкие, в печень, в пот и кровь, в кости, в жилы, в мозг, в мысли, в слух, в зрение, в обоняние, в осязание, в волосы, в руки, в ноги. Вложи тоску, и сухоту, и муку, жалость, печаль и заботу обо мне, рабе Божьем Иване». Зачин здесь обычный: «Стану я, благословясь, пойду, перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле…». Но если есть «перекрестясь», то уже есть влияние христианства. Но сама идея заклятья, несомненно, языческая. Такого рода заклятья, присушки, заклинания можно использовать в оригинальном творчестве. Те, кто пишут стихи, об этом хорошо знают. Приведу только один пример блестящего использования такого рода заклятья в стихотворении М. Волошина «Заклятье о русской Земле». Оно написано в 1919 г., во время Гражданской войны, когда государство расползалось на части, все крошилось и кровь сочилась везде. И здесь есть образ воссоединения, восстановления царства в целом:

Встану я помолясь,

Пойду перекрестясь,

Из дверей в двери,

Из ворот в ворота –

Утренними тропами,

Огненными стопами,

Во чисто поле

На бел-горюч камень.

Стану я на восток лицом,

На запад хребтом,

Оглянусь на все четыре стороны:

На семь морей,

На три океана,

На семьдесят семь племен,

На тридцать три царства –

На всю землю Свято-Русскую.

Не слыхать людей,

Не видать церквей,

Ни белых монастырей, –

Лежит Русь –

Разоренная,

Кровавленная, опаленная.

По всему полю –

Дикому, великому –

Кости сухие, пустые,

Мертвые-желтые.

Саблей сечены,

Пулей мечены,

Коньми топтаны.

Ходит по полю Железный Муж,

Бьет по костям

Железным жезлом:

– «С четырех сторон,

С четырех ветров

Дохни, Дух,

Оживи кость!»

Не пламя гудит,

Не ветер шуршит,

Не рожь шелестит, –

Кости шуршат,

Плоть шелестит,

Жизнь разгорается…

Как с костью кость сходится,

Как плотью кость одевается,

Как жилой плоть зашивается,

Как мышцей плоть собирается, –

Так – встань, Русь, подымись,

Оживи, соберись, сростись, –

Царство к царству, племя к племени!

Кует кузнец золой венец –

Обруч кованый:

Царство Русское

Собирать, сковать, заклепать

Крепко-накрепко,

Туго-натуго;

Чтоб оно – Царство Русское

Не рассыпалось,

Не расславилось,

Не расплескалось…

Чтобы мы его – Царство Русское

В гульбе не разгуляли,

В пляске не расплясали,

В торгах не расторговали,

В словах не разговорили,

В хвастне не расхвастали!

Чтоб оно – Царство Русское

Рдело – зорилось

Жизнью живых,

Смертью святых,

Муками мученных.

Будьте слова мои крепки и лепки,

Сольче соли,

Жгучей пламени…

Слова замкну,

А ключи в Море-Океан опущу.

Как видите, живо язычество, живо народное творчество. Фольклор, оказывается, можно использовать в прекрасном творчестве, да еще в труднейшей исторической ситуации. И по сей день продолжается собирание народного творчества, хотя много уже псевдорусских и заклинаний, и сказаний, и сказок. Вот эта тенденция восстановить язычество. Один священник насчитал, что на всей бывшей территории Советского Союза около 7 тыс. сект разного рода, но прежде всего с языческим направлением. Я на это обращаю внимание, потому что язычество на самом деле никогда не умирало.

Также очень развита календарная поэзия. Связана она, прежде всего, с земледельческим трудом. Это веснянки, когда готовятся к весеннему посеву, это цикл песен, посвященных летним работам, осенние песни во время сбора урожая. Есть и зимние песни, когда наступает скучное время. В них предсказывается будущий урожай.

Новая тема – «Начало славянской письменности» – для нас важна прежде всего по той причине, что было короткое время (120–150 лет), когда славянское единство основывалось на базе единой славянской письменности. Но единство это было утрачено уже к концу XI в. Т.е. славянская письменность была на территории современной Чехии, современной Словакии, на юге Польши. Напомню термины, которые мы используем по отношению к древним славянским языкам. Термин «праславянский язык» используют только лингвисты. Как будто он существовал до середины 1 тысячелетия н.э. (начало неизвестно), а затем распался на отдельные славянские языки. Понятие «старославянский язык» – язык древнейших дошедших до нас славянских памятников. Это памятники X – начала XI в. Этих памятников совсем немного, всего 17. И даже эта цифра спорная. Т.е. того, что переводили Кирилл и Мефодий на старославянский язык, вообще не сохранилось. А если и сохранилось, то только в копиях других памятников. Дальше как бы продолжением старославянского языка по традиции считается церковнославянский язык. Это древний славянский литературный язык – язык православной церкви на славянской основе. Этим языком записаны Новый и Ветхий Заветы. Собственно, между старославянским и церковнославянским большой разницы не было – вопрос в терминологии. Живой древнерусский язык – это другое понятие. Был язык церковной службы, но были живые люди, которые говорили на своем языке. Когда они получили письменность, то стали и свои разговоры записывать. Появился как бы второй язык. С одной стороны, церковнославянский, а с другой – древнерусский. По некоторым концепциям, двуязычие на Руси существовало вплоть до XVII в., другие ученые возражают. Церковнославянский язык сохранился и сейчас – на нем ведутся службы в наших православных храмах. Вы знаете разные веяния на сей счет, которые считаются пока что еретическими. Есть мнение, что службы нужно вести на современном русском языке. Такие церкви организованы, но они пока что еретические. Такое мнение ведет к расколу нашей церкви, которая только возрождается.

Я уже перечислял, как славяне принимали христианство. Сербы, хорваты, болгары, поляки, чехи. Но для наставления в вере нужны были христианские тексты. Такие тексты были на греческом языке. Их славяне не понимали. Но проблема эта не самая главная. Можно было научить церковнослужителей греческому языку. На Западе тоже обучали христианской вере на непонятных текстах, пользуясь латинскими текстами. Все латинские тексты переведены с греческого языка, а некоторые – с древнееврейского. Известный публицист XX в. Георгий Федотов очень сокрушался, что мы приняли христианство на славянском языке. Мы были бы гораздо образованнее, если бы обучались религии на греческом языке. Византия по сравнению с Римом вела более прогрессивную политику – она разрешала делать переводы с греческого на другие языки. Было разрешено сделать переводы на славянские языки, но не было азбуки. И тогда была создана славянская азбука. С помощью Византийской церкви еще в V в. были сделаны переводы Нового Завета на армянский язык. Армяне – первопроходцы в христианстве. Они еще до Римской империи, в 301 г., сделали официальной религией христианство. Это первое государство, которое сделало христианство государственной религией. Говорят, что в V в. и на грузинский (но это уже более спорно) язык были сделаны некоторые переводы Нового Завета. И на другие языки.

С целью создания азбуки были посланы из Константинополя в Великую Моравию (то государство, которое находилось на территории современной Словакии, на реке Морава) братья Константин и Мефодий. Дата их прибытия – 863 год. Эта дата считается началом славянской письменности. Возможно, они изобрели эту азбуку еще у себя дома, в Константинополе. Есть мнение, что они тоже были славяне. Это были философы, большие ученые. Славянская азбука была создана на основе греческого алфавита. Собственно речь идет о двух азбуках – вначале была изобретена глаголица (очень сложная азбука, она вышла из обихода, но сохранились тексты на ней) и потом кириллица. Кириллица вошла в обиход после смерти Кирилла, но по традиции она называется кириллицей. Изобрести азбуку – это было только начало славянской письменности. Нужно было перевести с греческого на старославянский язык сложнейшие тексты. Кирилл и Мефодий с помощью учеников перевели весь Новый Завет и некоторые фрагменты из Ветхого Завета (в частности, Псалтирь). Они переводили, создавая новый литературный славянский язык. С помощью буквалистского перевода, слово за словом. Это было сплошное калькирование. Как мы читаем, начиная с первого союза и так слово за словом. Так получилось, что церковнославянский и старославянский, а таким образом и русский языки очень похожи на греческий. Больше всего русский язык похож на греческий в синтаксисе. Сложносоставные слова тоже заимствованы из греческого. Сейчас этот принцип сложносоставных слов теряет силу, угасает. Если в XV и даже в XVII в. было зафиксировано 500 слов со словом благо (благополучие , благословение и т.д.), то сейчас наш словарь фиксирует около 75 таких слов. Этот принцип есть и в немецком языке. Но мы его скопировали с греческого. Итак, важнейшая заслуга Кирилла и Мефодия не столько в том, что была изобретена азбука, а в том, что были сделаны переводы, создан письменный язык. Церковные источники много рассказывают о жизни великих просветителей славянских. Есть житие Константина (умер в 869 г.), житие Мефодия (умер в 885 г.). Есть исторические источники. Здесь материалов достаточно.

Есть один сложный вопрос, связанный со славянской письменностью. Сейчас много говорят и пишут о том, была ли письменность у славян до Кирилла и Мефодия? Есть такие энтузиасты, которые считают, что была. В частности, в житии Константина говорится, что во время его проезда через русскую землю он видел русские письмена. Историки утверждают, что это неправда. Доказать тут что-либо трудно. Но фантазировать можно. Лет 20 назад молодой писатель Сергей Алексеев написал роман под названием «Слово». В нем говорилось о том, что была древнерусская письменность, а потом ее уничтожили христианские священники. Весь сюжет романа основан на поисках источников древнеславянской письменности до Кирилла и Мефодия. В качестве аргументов привлекают и псевдотексты типа «Велесовой книги», созданной в XX в. Говорят, что она написана в V в. на древнем славянском языке.

Хочу сказать, что борьба за славянскую письменность – это духовная борьба славянских народов за свой родной священный язык и за свою письменность. До этого было три священных языка – древнееврейский, греческий и латинский. На этих трех языках были нацарапаны надписи на Кресте, на котором распяли Христа. Но на латинский язык перевели Библию только в конце IV в. Блаженный Иероним перевел с древнегреческого на латинский и Новый Завет, и Ветхий Завет в конце IV в. И потом через тысячу лет на Тридентском соборе в 1545 г. канонизировали латинские книги. Только с этого времени латинский текст стал священным. А славянский текст наша церковь не освятила. Сакрального языка славян так и не получилось. На церковнославянском языке полный текст Библии – все 77 книг – были собраны только в самом конце XV в. архиепископом Геннадием, это так называемая «Геннадиева Библия» (1499). Официальный текст, на котором читали Библию и Ломоносов, и Пушкин, и Достоевский, был создан при Елизавете Петровне в 1751–1756 гг. За это пятилетие был завершен, отредактирован и издан типографским способом этот перевод. Против русского перевода очень долго были большие возражения, около 40 лет Библию переводили на русский язык. Окончательная дата перевода Библии на русский язык – 1876 год.

С большим трудом переводили Библию на английский язык. Перевод короля Якова в 1611 г. – наиболее важный. До него было еще 5-6 переводов на английский язык. Одного переводчика даже сожгли. На немецкий язык Библию перевел Лютер в XVI в. А всего Библию перевели на 1400 языков, включая такие экзотические языки, как язык чукча, на языки всех народов Сибири. Среди всех этих языков не забудем перевод на церковнославянский язык в 863 г. Этот перевод фактически создал нам и письменность, и церковнославянский, и литературный язык, который принес нам блага цивилизации. Отсюда с принятием христианства и письменности и началась наша цивилизация – цивилизация Древней Руси и России. Это дата начала нашей цивилизации.

Скорее всего, имеется в виду кн.: Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.

Скорее всего, речь идет о произведениях Антона Степановича Аренского (1861–1906), сочинившего музыкальные фантазии на русские темы народного певца, сказателя былин Трофима Григорьевича Рябинина.

Фольклор и его основные формы. Литература православных

славян в XI-XVI вв. Современные славянские литературы

Тема фольклора и славянских литератур затрагивается в нашем пособии лишь в связи со славянской словесной культурой в целом, и в детали данной темы (в частности, в обсуждение современного состояния фольклористики) мы не углубляемся. Существует немало ценных пособий, специально посвященных фольклору как таковому (русскому, болгарскому, сербскому и т. д. народному творчеству), как существуют и аналогичные пособия, относящиеся к русской и другим славянским литературам. К ним мы и отсылаем читателей, заинтересованных в углубленном знакомстве с данной темой.

Славянские народы создали такой важный фольклорный жанр, как сказки, и богатейший набор сказочных сюжетов (волшебных, бытовых, социальных и пр.). В сказках выступают колоритнейшие человеческие персонажи, наделенные народной смекалкой, - Иван-дурак у русских, хитрый Петр у болгар и др.

По остроумному наблюдению Ф.И. Буслаева, «Сказка воспевает по преимуществу богатырей, героев и витязей; царевна же, в ней обыкновенно являющаяся, весьма часто не называется и по имени и, вышедши замуж за богатыря или витязя, сходит со сцены действия. Но, уступая мужчинам в богатырстве и славе, снисканной воинскими подвигами, женщина в эпоху язычества... была полубогинею, колдуньею...

Весьма естественно могла народная сказка к душевной силе женщины придать и физическую. Так, Ставрова молодая жена, нарядившись послом, победила борцов Владимировых»175 .

Восточные славяне разработали былины. Среди них выделяются киевский цикл (былины о крестьянине Микуле Селяниновиче, богатырях Святогоре, Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче и др.) и новгородский цикл (былины о Василии Буслаева, Садко и др.). Уникальный жанр героического эпоса, русские былины составляют одну из важнейших принадлежностей национального словесного искусства. У сербов героический эпос представлен сюжетами о Милоше Обиличе, Королевиче Марко и др. Сходные персонажи есть в эпосе болгар - Секула Детенце, Дайчин-воевода, Янкул и Момгил и др.176 У западных славян героический эпос в силу ряда сложных причин себя так впечатляюще не проявил.

Эпос - не историческая хроника, а художественное явление. Русские обычно хорошо ощущают дистанцию между реальной личностью преподобного Илии Муромца и былинным образом богатыря Ильи Муромца. О сербском эпосе его исследователь Илья Николаевич Голенищев-Кутузов (1904-1969), например, писал:

«Кроме событий, не нарушающих границ достоверного, <...> в песнях о Королевиче Марко встречаются рассказы о крылатых конях, говорящих человеческим голосом, о змиях и горных волшебницах-вилах»177 .

Как выразительно характеризовал устное народное творчество Ф.И. Буслаев, «Народ не помнит начала своим песням и сказкам. Ведутся они испокон веку и передаются из рода в род, по преданию, как старина. Еще певец Игоря хотя и знает какого-то Бояна, но древние народные предания называет уже «старыми словесы». В «Древних русских стихотворениях» песнь, или сказание, называется “стариною”: «тем старина и кончилась», говорит певец... Иначе песня содержания повествовательного именуется “былиною”, то есть рассказом о том, что было. <...> Потому, оканчивая песню, иногда певец прибавляет в заключение следующие слова: «то “старина”, то и “деянье”», выражая этим стихом ту мысль, что его былина не только старина, преданье, но именно преданье о действительно случившемся “деяньи”»178 .

У славянских народов сохранились предания, связанные с их происхождением. И западным и восточным славянам известно предание о братьях Чехе, Лехе и Русе. У восточных славян основание Киева связывается с легендарными Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. У поляков, по преданию, в названии Варшавы запечатлелись имена детей жившего тут лесника: мальчика по имени Вар и девочки по имени Сава. Весьма интересны несущие в себе разнообразную информацию о праисторических временах предания, сказания и легенды о Либуше и Пржемысле, о Девичьей войне, о бланицких рыцарях у чехов, о Пясте и Попеле, Краке и Ванде у поляков, и т. д.

Например, сюжет сказания о Девичьей войне заставляет вспомнить о борьбе матриархального и патриархального начал в славянском обществе древнейших времен.

Согласно ему, после смерти легендарной чешской правительницы Либуши, опиравшейся на девиц и женщин и даже державшей женскую дружину, править стал ее муж Пржемысл. Однако привыкшие властвовать девицы восстали против мужчин, построили крепость Девин и поселились в ней. Затем они разбили отряд мужчин, легкомысленно попытавшихся захватить крепость - причем погибло триста витязей, а семерых лично заколола предводительница женского войска Власта (в прошлом первейшая воительница в дружине Либуши). После этой победы женщины коварно захватили молодого витязя Цтирада, бросившегося спасать привязанную к дубу красавицу, и колесовали его. В ответ мужчины объединились в войско и полностью разгромили женщин, убив в бою Власту и захватив Девин179 .

Стихотворные жанры фольклора у славян исключительно разнообразны. Помимо былин и мифов сюда относятся различные песни - юнацкие и гайдуцкие у южных славян, разбойничьи у восточных славян и пр., исторические песни и баллады, украинские думы и т. д.180 У словаков весьма интересен цикл фольклорных произведений о благородном разбойнике Юрае Яношике.

Многие стихотворные произведения исполнялись под аккомпанемент различных музыкальных инструментов (русские гусли, украинская бандура и т. д.).

Малые жанры фольклора (пословица, поговорка, загадка и т. п.) представляют особый интерес для филологов, занимающихся семасиологическими проблемами. Так, например, А.А. Потебня посвятил в своем труде «Из лекций по теории словесности » специальный раздел «приемам превращения сложного поэтического произведения в пословицу», подчеркивая: «Весь процесс сжимания более длинного рассказа в пословицу принадлежит к числу явлений, имеющих огромную важность для человеческой мысли» (эти явления Потебня называл «сгущением мысли»)181 .

Среди собраний русских пословиц выделяются «Русские народные пословицы и притчи » (1848) И.М. Снегирева, «Русские пословицы и поговорки » (1855) Ф.И. Буслаева и «Пословицы русского народа » (1862) В.И. Даля.

Среди собирателей славянского фольклора представлены крупнейшие деятели культуры (например, А.И. Афанасьев и В.И. Даль у русских, Вук Караджич у сербов). В России этим делом занимались талантливые энтузиасты, подобные Кирше Данилову, и филологи-профессионалы П.Н. Рыбников, А.Ф. Гильфердинг, И.В. Киреевский и др. Украинский фольклор собирали, например, Н.А. Цертелев, М. Максимович, Я. Головацкий и др. У южных славян огромную работу проделали братья Миладиновы, П.Р. Славейков и др., у поляков Вацлав Залесский, Жегота Паули, З. Доленга-Ходаковский и др., у чехов и словаков Ф. Челаковский, К. Эрбен, П. Добшинский и другие ученые-филологи.

Весьма разнообразны славянские литературы. Древнерусская литература, характерное проявление литератур так называемого «средневекового типа», существовала с XI в. Напомним несколько связанных с ней важных моментов.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906-1999) небезосновательно писал: «Древняя русская литература не только не была изолирована от литератур соседних - западных и южных стран, в частности - от той же Византии, но в пределах до XVII в. мы можем говорить совершенно об обратном - об отсутствии в ней четких национальных границ. Мы можем с полным основанием говорить об общности развития литератур восточных и южных славян. Существовали единая литература (курсив мой. - Ю.М. ), единая письменность и единый (церковнославянский) язык у восточных славян (русских, украинцев и белорусов), у болгар, у сербов у румын» (как уже упоминалось выше, румыны как православные активнейшим образом пользовались церковнославянским языком вплоть до второй половины XIX века)182 .

Выражение Д.С. Лихачева «единая литература» не следует абсолютизировать. Далее он поясняет свою мысль: «Основной фонд церковно-литературных памятников был общим. Богослужебная, проповедническая, церковно-назидательная, агиографическая, отчасти всемирно-историческая (хронографическая), отчасти повествовательная литература была единой для всего православного юга и востока Европы. Общими были такие огромные памятники литературы, как прологи, минеи, торжественники, триоди, отчасти хроники, палеи разных типов, «Александрия», «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Повесть об Акире Премудром», «Пчела», космографии, физиологи, шестодневы, апокрифы, отдельные жития и пр. и пр.»183 .

Понятным образом, не были общими «Слово о полку Игореве », «Поучение » Владимира Мономаха, «Слово о погибели русской земли », «Задонщина », «Моление Даниила Заточника » и некоторые другие произведения, пожалуй, как раз наиболее интересные в древнерусской литературе нашим современникам. Однако для средневекового читателя, сердцем обращенного прежде всего к Богу, а не к земным человеческим проблемам, они не были «самым главным» в ряду литературных текстов. Как ни трудно бывает осмыслить этот факт человеку XXI в., но Евангелие, жития святых, псалмы, акафисты и т. п., а отнюдь не «Слово о полку Игореве» и подобные ему шедевры художественной литературы находились в центре внимания древнерусских читателей (именно потому «Слово» так легко затерялось и лишь случайно было обнаружено в конце XVIII в.).

После сделанных выше разъяснений невозможно не присоединиться к тезису Д.С. Лихачева, что «древнерусская литература до XVI в. была едина с литературой других православных стран»184 . Как следствие, если обратиться к руководствам типа «Древнесербская литература», «Древнеболгарская литература» и т. п., читатель немедленно встретит в них немало произведений, известных ему по курсу литературы древнерусской.

Например, в «Истории славянских литератур» академика Александра Николаевича Пыпина (1833-1904) и Владимира Даниловича Спасовича (1829-1906) в качестве древнеболгарских (а не древнерусских!) фигурируют упомянутые выше академиком Лихачевым «Пролог », «Палея », «Александрия » и др.185 Более того, по мнению авторов, именно болгарами была создана на старославянском языке «обширная литература, которая целиком перешла к русским и сербам»; «церковные отношения русских с болгарами и с Афоном, ближайшее соседство сербов с болгарами установили между ними мену рукописей»; «в результате сербский писатель представляет тот общий тип, который видим в писателе этого рода болгарском и старинном русском»186 .

В свою очередь, И.В. Ягич в своей «Истории сербо-хорватской литературы» констатировал ту же тенденцию: «Древнесербские оригинальные (курсив мой. - Ю.М. ) произведения составляют весьма незначительную часть остальной литературы»187 .

И.В. Ягич признавал, что «с нашей нынешней точки зрения» «тонкая тетрадка средневековых народных песен и тому подобного» кажется важнее переведеннного православными славянами «всего огромного запаса библейско-богословско-литургических произведений». Однако он тут же подчеркивал, что надо «живо представить себе воззрения тогдашних времен, по которым не было занятия более священного, чем это»188 .

К сожалению, реальная находка «тонких тетрадок» подобного рода - чрезвычайно редкое дело. Как следствие, в эпоху романтизма некоторые западнославянские патриоты (в Чехии) не смогли удержаться от составления таких художественных мистификаций, как Краледворская рукопись (1817, «обнаружена» в городке Кралеводворе)189 .

Эта «тетрадка» «новейших произведений древне-чешской литературы», как иронизировал В.И. Ламанский, представляет собой сборник мастерских стилизаций под славянскую древность. Краледворская рукопись включает, например, эпические песни о рыцарских турнирах и пирах, о победе чехов над саксами, об изгнании поляков из Праги, о победе над татарами и т. д. В лирических стихах представлена обычная любовная тематика, причем заметно влияние русского фольклора.

Автором текстов был Вацлав Ганка (1791-1861), известный чешский культурный деятель и просветитель. А вскоре студент Йозеф Линда «нашел» манускрипт с «Любовной песней короля Вацлава I» (Зеленогорская рукопись). Мысля категориями романтизма, они оба явно хотели возвысить историческое прошлое своего народа, после поражения чехов в битве при Белой горе (1620) фактически порабощенного австрийскими феодалами.

В подлинность Краледворской рукописи многие верили почти до начала XX в. Разоблачили эту красивую мистификацию ученые-филологи - лингвисты и палеографы, которые обнаружили здесь ошибки во временах глаголов, окончаниях, невозможные в древности формы букв и т. п., а также историки, указавшие на фактические несообразности. Вместе с тем несомненно, что стилизации Ганки и Линды оказали большое позитивное влияние на современную им литературу, вызвав к жизни немало ярких художественных вариаций, явленных в них образности и сюжетики.

Примерно в середине XVII в. на смену древнерусской литературе пришла и удивительно быстро - на протяжении жизни двух поколений - закрепилась в обществе литература нового времени. Подразумевается литература в узком строгом смысле слова - художественная, обладающая привычной нам по сей день системой жанров (стихотворение, поэма, ода, роман, повесть, трагедия, комедия и т. д.). Разумеется, такое быстрое распространение новой литературы связано с тем, что предпосылки к появлению ее на Руси постепенно складывались и незримо накапливались на протяжении нескольких предшествующих столетий.

Нетрудно ощутить отличия литературы нового времени от древнерусской, сравнив, например, «Житие Сергия Радонежского» (написанное в эпоху Дмитрия Донского Епифанием Премудрым) с романом Льва Толстого (или даже с «Житием протопопа Аввакума») или сравнив старинный православно-христианский акафист и духовную оду Державина. Кроме наглядно проявляющихся конкретных жанрово-стилевых различий были и глобальные взаимоотличия.

Автор жития святого и составитель летописи, автор церковного акафиста занимались священным ремеслом - эстетическое начало в меру личного таланта, конечно, привходило в их произведения, но все же как побочное явление. В древнерусской письменности имелись отдельные творения, где, совсем как в литературе нового времени, превалирует художественная сторона (вышеупомянутые «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о погибели русской земли», «Моление Даниила Заточника» и др.). Однако они немногочисленны и стоят особняком (хотя, повторяем, читателю XXI в. как раз эти художественные в узком смысле слова произведения, пожалуй, наиболее интересны и внутренне близки).

Творческим задачам летописца, автора исторического сказания, автора патерикового жития, торжественной церковной проповеди, акафиста и т. д. соответствовала особая (малопонятная человеку нашего времени без специальной филологической подготовки) «эстетика канонов» (или «эстетика тождества»).

Такая эстетика исповедовала верность «боговдохновенным» авторитетным образцам и изощренное воспроизведение их основных черт в собственном творчестве (с тонкими новациями в деталях, но не в целом). Так, древнерусский читатель жития знал заранее, как будет описан автором жизненный путь святого, - жанр жития включал систему канонически строгих правил, и житийные произведения походили друг на друга, словно родные братья, их содержание было в ряде черт заранее предсказуемо.

Эта черта древнерусской словесности, отражающая социально-психологические особенности людей русского православного средневековья, а также суть того сложного культурно-исторического феномена, который ныне именуется «древнерусской литературой», сменилась в XVII в. живой по сей день «эстетикой новизны».

Писатели нового времени занимаются не «священным ремеслом», а искусством как таковым; эстетическое начало - первейшее условие их творчества; они заботятся о фиксации своего авторства, стремятся к тому, чтобы их произведения не походили на произведения предшественников, были «художественно оригинальны», а читатель ценит и считает естественным условием непредсказуемость развития художественного содержания, уникальность сюжета.

Новая русская литература на первоначальном этапе была литературой барокко. К нам барокко пришло через Польшу и Белоруссию. Фактический родоначальник поэзии московского барокко Симеон Полоцкий (1629-1680) был белорусом, приглашенным в Москву царем Алексеем Михайловичем. Среди других наиболее ярких представителей поэзии барокко может быть назван киевлянин Иван Величковский, а в начале XVIII в. - св. Димитрий Ростовский (1651 - 1709), Феофан Прокопович (1681 - 1736), поэт-сатирик Антиох Кантемир (1708-1744) и др. У истоков прозы эпохи барокко стоит мощная фигура протопопа Аввакума Петрова (1620-1682).

Необходимо учитывать особый статус в культурном сознании эпохи барокко грамматических учений. «Грамматику, - по выражению Ф.И. Буслаева, - полагали первою ступенью... лествицы наук и искусств». О грамматике Смотрицкого он напоминает, что «по ней учились во времена Петра Великого; она же была вратами премудрости и для самого Ломоносова. Кроме литературного и учебного значения, она доселе свято чтится между раскольниками-старообрядцами (Буслаев подразумевает ее московское издание 1648 г. - Ю.М. ), потому что в виршах или стихотворениях, приложенных к этой книге для примера, употребляется форма Исус - очевидно, для стиха и меры, вм. Иисус. Этим объясняется чрезвычайная дороговизна издания 1648 г.». Далее Буслаев откровенно смеется над таким религиозным чествованием грамматики старообрядцами, напоминая, что Смотрицкий «подчинялся папе и был униат»190 .

М. Смотрицкий, выпускник иезуитской Виленской академии, в будущем, действительно, сторонник унии с римско-католической церковью, с ранних лет соприкасался с кругами, культивировавшими типично барочные идеи, представления и теории (барокко в католических странах зародилось значительно раньше, чем на Руси, а «иезуитское барокко» было его реальным ответвлением).

Нельзя не отметить, что наше барокко было тесно связано, порою слито, с другими искусствами. Говоря по-иному, его отличал сложный художественный синтез. Например, литературный образ нередко тесно переплетается в произведениях этого времени с живописным образом.

В сфере живописи XVII в. происходили изменения, аналогичные литературным. Тут быстро складывается светская живопись - портрет, жанровая сцена, пейзаж (ранее здесь господствовала живопись религиозная - икона, фреска и т. п.). Сама иконопись эволюционирует - появляются авторы, создающие так называемые «живоподобные» иконы, и разгорается острая борьба между ними и сторонниками старой манеры191 .

Словесно-текстовые руководства для иконописцев, так называемые «Подлинники», существовавшие и ранее, приобретают новые качества настоящих произведений словесности. Говоря об этом явлении, Ф.И. Буслаев писал:

«Таким образом, более и более расширяя свои пределы, и более и более сближаясь с интересами литературными, русский художественный Подлинник нечувствительно сливается с Азбуковником, который был для наших предков не только словарем и грамматикою, но и целою энциклопедиею. Более дружественное, более гармоническое согласие интересов чисто художественных и литературных трудно себе представить после этого, так сказать, органического слияния таких противоположностей, каковы живопись и грамматика со словарем»192 .

Буслаев разбирает далее пример живописного «символизма букв» в Подлиннике «эпохи силлабических вирш» (то есть эпохи барокко. - Ю.М. ), где «на каждой странице киноварью написано в последовательном порядке по одной из букв» имени «Иисус Христос», «а под буквою помещено объяснение в силлабических виршах, а именно:

І (первая буква имени в старой орфографиии. - Ю.М.) в виде столпа с петухом на верху:

До столпа Іисус Христос наш привязанный,

Егда от мучений злых велми бичеванный.

С с изображением внутри его сребренников:

За тридесять сребреник Іисуса купили.

Дабы на прелютую его смерть осудили.

У церковно-славянское, в виде клещей:

Гвозди из рук, из ног вынимали клещами,

Егда со креста снимали руками.

С с изображением внутри его четырех гвоздей. <...>

X с изображением трости и копья, расположенных крестом. <...>

Р в виде чаши... <...>

И в виде лестницы... <...>

Т в виде креста... <...>

О в виде тернового венца... <...>

С с молотом и орудиями наказания... <...>»193 .

Живописное начало проникало в словесность и более глубоко, чем в подобных силлабических двустишиях. Так, Симеоном Полоцким, Иваном Величковским и другими авторами создан ряд стихотворений-рисунков (в виде звезды, сердца, креста, чаши и иных фигур), ими писались такие особым образом семантически выстроенные тексты, как палиндромоны, раки, лабиринты и т. п., ими применялись в образно-выразительных целях буквы разных цветов.

Вот пример «рака прекословного» у Ивана Величковского - по его выражению, стиха, «которого слова, вспак читаючися, противный (противоположный по смыслу. - Ю.М. ) текст выражают»:

Бца Со мною жизнь не страх смерти, Євва

Мною жити не умерти.

То есть: «Со мною жизнь, не страх смерти, Мною жити не умерти» (Богородица); «Смерти страх, не жизнь со мною, Умерти, нежити мною» (Ева).

На своем историческом пути русская литература со второй половины XIX в. сумела занять позиции одного из мировых лидеров. Уже И.С. Тургенева, не сговариваясь, назвали лучшим писателем Европы братья Гонкуры, Жорж Санд, Флобер. Вскоре завоевал колоссальный авторитет во всем мире как художник и мыслитель Л.Н. Толстой. Позже читатели во всем мире открыли для себя Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, A.M. Горького, М.А. Шолохова, М.А. Булгакова...

Вклад других славянских литератур в мировой литературный процесс не был столь глобальным. Так, писатели малороссийского (украинского) происхождения в XVIII - XIX вв. чаще всего писали на великорусском (московском) наречии, то есть стали деятелями русской литературы. Это относится к Василию Васильевичу Капнисту (1757-1823), Василию Трофимовичу Нарежному (1780-1825), Николаю Ивановичу Гнедичу (1784-1833), Алексею Алексеевичу Перовскому (1787-1836, псевдоним Антоний Погорельский), Оресту Михайловичу Сомову (1793-1833), Николаю Васильевичу Гоголю (1809-1852), Нестору Васильевичу Кукольнику (1809-1868), Алексею Константиновичу Толстому (1817-1875), Владимиру Галактионовичу Короленко (1853-1921) и др.194

Н.С. Трубецкой подметил: «Основателем нового украинского литературного языка считают Котляревского. Произведения этого писателя («Энеида», «Наталка-Полтавка», «Москаль-Чарівник», «Ода князю Куракину») написаны на простонародном малорусском говоре Полтавщины и по своему содержанию относятся к тому же жанру поэзии, в котором намеренное применение простонародного языка вполне уместно и мотивировано самим содержанием. Стихотворения наиболее крупного украинского поэта, Тараса Шевченко, написаны большей частью в духе и в стиле малорусской народной поэзии и, следовательно, опять-таки самим своим содержанием мотивируют употребление простонародного языка. Во всех этих произведениях точно так же, как и в рассказах из народного быта хороших украинских прозаиков, язык является нарочито простонародным, т. е. как бы преднамеренно нелитературным. В этом жанре произведений писатель преднамеренно ограничивает себя сферой таких понятий и представлений, для которых в безыскусственном народном языке уже существуют готовые слова, и выбирает такую тему, которая дает ему возможность употреблять только те слова, которые действительно существуют - и притом именно в данном значении - в живой народной речи»195 .

Балканские славяне, а на западе чехи и словаки на протяжении нескольких веков находились под иностранным гнетом.

У болгар и сербов не произошло параллельных русским процессов смены средневековой литературы литературой нового типа. Дело обстояло совершенно иным образом. Болгарская и сербская литература испытали более чем четырехвековой перерыв в своем развитии. Этот прискорбный культурно-исторический феномен прямо вытекает из оккупации в средневековье Балкан турецкой Османской империей.

Болгары - славянский народ, но название этого народа происходит от названия тюрского кочевого племени булгар, в VII в. н. э. под предводительством хана Аспаруха занявшего на Дунае земли семи славянских племен. На этих землях Аспарух основал свое Болгарское царство со столицей в городе Плиска. Вскоре завоеватели были ассимилированы несравненно более многочисленной славянской средой196 .

В 1371 г. болгарский царь Иван Шишман после десятилетий все более слабнущего сопротивления признал себя вассалом турецкого султана Мурада I. Затем в 1393 г. турки взяли тогдашнюю болгарскую столицу Велико-Тырново. Через три года была взята штурмом последняя опора болгарской государственности - город Видин (1396). В Софии обосновался турецкий наместник.

Сербия попала под турецкое иго после своего поражения в битве с турками на Косовом Поле (1389), то есть примерно в те же годы (на Руси на девять лет раньше состоялась битва с татарами на Куликовом поле имевшая для русских совсем иной исход).

Коренное болгарское и сербское население занималось крестьянским трудом, платило туркам непосильные налоги, но упорно сопротивлялось исламизации. Впрочем, реальная картина последующих перипетий истории обоих народов была весьма неоднозначна и сложна. Феодальные усобицы приводили к тому, что часть славян время от времени оказывалась в тех или иных военных столкновениях против христиан-католиков на стороне турок-мусульман. Применительно к сербской истории ряд фактов такого рода приводил в своей монографии «Эпос народов Югославии» И.Н. Голенищев-Кутузов, писавший:

«Таким образом, с конца XV до конца XVIII в. сербы находились в обоих лагерях, сражались за дело христианских государей и турецких султанов... не было периода, в котором сербский народ не имел бы оружия. Представление об аморфной сербской крестьянской массе... не соответствует исторической действительности. <...>

В XV - XVII столетиях в Сербии, Боснии, Герцеговине, Черногории и Далмации не было ни одной области, в которой не действовали бы гайдуки»197 .

Часть сербов и хорватов была все-таки насильственно обращена в мусульманство. Потомки их составляют ныне особый этнос, именуемый «муслиманами » (то есть «омусульманенными»)198 . У болгар и сербов уцелели некоторые православные монастыри, где продолжалось переписывание и размножение литературных текстов (книгопечатания болгары еще не знали даже в XVII в.) - на Афоне болгарский Зографский и сербский Хилендарский монастыри, а таже Троянский, Рыльский (он несколько раз был разрушен, но восстанавливался); «в монастыре Манассия возник последний центр национальной культуры сербов в Средниевека»:«Там находились мастерские, где переписывали и украшали рукописи на церковнославянском, который был и литературным языком. Сербские книжники находились под сильнейшим влиянием разрушенной болгарской школы древнеславянского языка в Тырнове»199 .

На старинную рукописную книгу угнетенный народ постепенно стал смотреть как на национальную святыню.

Болгарские и сербские священники фактически были единственными книжными (да и вообще грамотными) людьми в эту тяжелую для культур южных славян эпоху. Они нередко уезжали учиться в Россию и затем писали на языке, в котором, помимо церковнославянской основы, присутствовали не только слова из народного языка, но и русизмы200 .

В 1791 г. в Вене стала издаваться первая сербская газета «Сербские Новини ». В 1806 г. появилось первое печатное болгарское произведение «Еженедельник » Софрония Врачанского.

Болгарский монах Паисий в 1762 г. написал проникнутую стремлением к национальной независимости историю болгар, которая десятилетиями распространялась в рукописи, а издана была только в 1844 г. В Сербии и Черногории своими пламенными проповедями будил народ черногорский князь (и митрополит) Петр Петрович Иегош (1813-1851). Черногорец по происхождению и крупнейший поэт-романтик, он написал драматическую поэму «Горный венец » (Горский Вијенац, 1847), звавшую славян к единению и живописавшую жизнь черногорского народа.

В эпоху романтизма у болгар и сербов начинает складываться художественная литература. У ее истоков в Болгарии стоят поэты Петко Славейков (1827-1895), Любен Каравелов (1835-1879) и Христо Ботев (1848-1876). Это революционные романтики, яркому таланту которых проявиться в полную силу объективно мешало лишь отсутствие за их плечами необходимой национальной литературно-художественной традиции.

Под большим плодотворным влиянием русской литературы работал великий болгарский поэт, прозаик и драматург Иван Вазов (1850-1921), автор исторического романа «Под игом » (1890)201 .

Сербский поэтический романтизм представлен такими поэтами, как Джура Якшич (1832-1878) и Лаза Костич (1841 - 1910), у черногорцев - например, творчеством короля Николы I Петровича (1841-1921). В области Воеводина в городе Нови-Сад сложился центр славянской культуры. Здесь действовал замечательный просветитель Доситей Обрадович из Воеводины (1739-1811), фактический основоположник литературы нового времени.

В сербской литературе позже появился обладавший искрометным сатирическим даром драматург Бранислав Нушич (1864-1938), автор комедий «Подозрительная личность » (по мотивам гоголевского «Ревизора») (1887), «Протекция » (1888), «Госпожа министерша » (1929), «Мистер Доллар » (1932), «Опечаленная родня » (1935), «Д-р » (1936), «Покойник » (1937) и др., а также исполненной самоиронии «Автобиографии ».

Лауреатом Нобелевской премии в 1961 г. стал боснийский серб Иво Андрич (1892-1975). Среди его исторических романов следует отметить прежде всего «Мост на Дрине » (1945), «Травницкую хронику » (1945), «Проклятый двор » (1954) и др.

Чешская и словацкая литература, литературы балканских славян (болгар, сербов, хорватов, черногорцев, македонцев и др.), как и культуры этих славянских народов в целом, по существу, пережили многовековой перерыв в развитии.

Если иметь в виду чехов, эта поистине трагическая коллизия - следствие захвата чешских земель австрийскими феодалами (то есть немцами-католиками) после поражения чехов в сражении при Белой Горе в XVII в.

Средневековые чехи были мужественным и свободолюбивым народом. За полтора века до того, как реформаторское движение кальвинистов, лютеранцев и пр. раскололо католический мир, против католицизма боролись именно чехи.

Великий деятель чешской культуры, проповедник и церковный реформатор Ян Гус (1371-1415), настоятель Вифлеемской капеллы в старой части Праги, а впоследствии ректор Пражского университета, в 1412 г. резко выступил против католической практики торговли индульгенциями. Уже ранее Гус приступил к чтению проповедей по-чешски, а не на латыни. Он подвергнул критике и некоторые другие католические установления, касающиеся церковной собственности, власти папы и т. п. Писал Гус и на латинском языке, используя его знание для изобличения гнездящихся в католической церкви пороков («О шести блудах »).

Выступая как народный просветитель, Ян Гус отдавал силы и филологической работе. В своем сочинении «О чешском правописании » он предложил для латиницы надстрочные знаки, позволявшие передавать свойственные чешскому языку звуки.

Католики заманили Гуса на собор в Констанце. Он получил охранную грамоту, которая после его ареста была нагло дезавуирована на том основании, что обещания, данные «еретику», недействительны. Яна Гуса сожгли на костре (он не «реабилитирован» католической церковью по сей день). Чешский народ ответил на это злодеяние национальным восстанием.

Во главе гуситов встал дворянин Ян Жижка (1360-1424), оказавшийся замечательным полководцем. Он сражался еще при Грюнвальде, где потерял глаз. Армия Жижки отбила несколько крестовых походов, организовывавшихся католическими рыцарями против гуситов. Ян Жижка создал новый тип войска, передвигавшегося на бронированных повозках и имевшего артиллерию. Повозки, выстроенные в ряд или в круг и скрепленные цепями, превращались в крепость на колесах. Не раз гуситы спускали тяжело груженые повозки с горы, давя и обращая в бегство рыцарей, многократно превосходивших их своей численностью.

Потеряв в бою второй глаз, Жижка и слепой продолжал командовать войсками. Только когда он умер от чумы при осаде Пржибыслава, объединенным католическим силам удалось обуздать гуситское движение, наводившее страх на всю Европу более 20 лет.

В следующем XVI столетии на трон в Праге проникли австрийцы. Из них эрцгерцог Рудольф Второй Габсбург остался в истории как меценат и правитель, склонный к религиозной терпимости. При нем в Праге работали астрономы Тихо Браге и Кеплер, скрывался от инквизиции Джордано Бруно. В Чехии распространился протестантизм.

В 1618 г. протестантская Чехия восстала против власти католиков-австрийцев. Это восстание и закончилось поражением в битве при Белой Горе (1620).

Войдя в Прагу, победители устроили зверскую резню. Старательно уничтожалась славянская аристократия. Австрийцы ставили своей задачей отныне и навсегда подавить народную способность к сопротивлению. Даже гробница Яна Жижки в 1623 г. (через 199 лет после смерти полководца) была по приказу австрийского императора разорена, а его останки выброшены.

Наступила эра 300-летнего господства в Чехии австрийской династии Габсбургов (она закончилась в 1918 г. после распада Австро-Венгерской империи и создания независимой Чехословакии). Австрийские феодалы и их приспешники систематически подавляли в Чехии национальную культуру.

В Чехии уже в XIV в. существовала развитая средневековая литература на родном языке (летописи, жития святых, рыцарские романы, драматургические произведения и т. д.). На чешском языке написаны сочинения (проповеди, послания и прочие философско-богословские труды) великого реформатора Яна Гуса. Обладавший большим художественным дарованием епископ Ян Амос Коменский (1592-1670), педагог и богослов, пользовался наряду с латынью чешским языком. По-чешски написана, например, его отличающаяся высокими литературными достоинствами аллегория «Лабиринт мира и рай сердца » (1631). Однако Я. Коменский умер в изгнании в Голландии. На родине хозяйничали немцы.

В 1620 г. прервалась сама письменная традиция. Отныне чехи стали писать по-немецки, и это контролировалось победителями с поистине немецкой пунктуальностью. Особенно усердствовали победители в уничтожении славянской культуры побежденных первые полтора столетия. Проводились контрреформация, насильственная германизация; иезуиты жгли на кострах чешские книги. В итоге в прошлом независимые чехи были низведены до положения немецких крепостных (крепостное право было здесь отменено в 1848 г.). Национальное дворянство было уничтожено (уцелевшие славянские дворяне в основном старались мимикрировать в «немцев»).

В крестьянской славянской среде в века австрийского засилья продолжало подспудно развиваться устное народное творчество. Но вот писатели славянской национальности, когда они появлялись, создавали свои произведения на немецком языке. Искусство барокко в покоренных землях культивировалось средой католических церковнослужителей, не дало значительных произведений и не имело прямого отношения к культуре славян как таковых.

Лишь в конце XVIII в. патриотически настроенный филолог Йозеф Добровский (1753-1829) занялся грамматическим описанием чешского языка и вопросами чешской литературы, написав (по-немецки) ее историю, научно обосновав для чешской поэзии правила силлабо-тонического стихосложения. Заново пришлось создавать литературный язык. Н.С. Трубецкой говорит об этой ситуации так:

«Благодаря деятельности Яна Гуса и так называемых чешских братьев чешский язык к XVI в. принял совершенно оформленный вид. Но неблагоприятно сложившиеся обстоятельства прервали его дальнейшее развитие, и чешская литературная традиция на долгое время почти совершенно иссякла. Только в конце XVIII и в начале XIX в. началось возрождение чешского литературного языка. При этом деятели чешского возрождения обратились не к современным народным говорам, а к прерванной традиции старого чешского языка конца XVI в. Разумеется, язык этот пришлось несколько подновить, но все же благодаря этому примыканию к прерванной традиции новочешский язык получил совершенно своеобразный облик: он архаичен, но архаичен искусственно, так что элементы совершенно различных эпох языкового развития в нем уживаются друг с другом в искусственном сожительстве»202 .

Практическое следствие этого в том, что литературный чешский язык резко отличается от разговорного. Научившись бегло читать произведения чешской литературы, иностранец неожиданно сталкивается с тем, что не понимает живой речи чехов, а те не понимают его при попытках общения.

Творчество по-чешски начали поэты-романтики Франтишек Челаковский (1799-1852), Вацлав Ганка (1791-1861), Карел Яромир Эрбен (1811-1870) и др. Стали переиздаваться старочешские литературные памятники.

Во второй половине XIX в. в Чехии появился самый яркий поэт и прозаик периода национального возрождения Сватоплук Чех (1846-1908).Его вызывающе смелые «Песни раба » (Pisně otroka ) звали чешский народ к борьбе за свободу. Исторические поэмы из славного чешского прошлого отличались богатой сюжетностью и также пользовались большим читательским успехом. Сатирические романы «Подлинное путешествие господина Броучека на Луну » («Pravy vylet pana Broučka do Měsice », 1888) и «Новое эпохальное путешествие господина Броучека, на этот раз в пятнадцатое столетие » («Novy epochalni vylet pana Broučka, tentokrat do patnacteho stoleti », 1888) предвосхищали сатирическую прозу Я. Гашека и К. Чапека203 .

Современник С. Чеха Алоис Ирасек (1851 - 1930) начинал как поэт, но,перейдя на прозу с сюжетами из чешской истории, стал классиком национальной литературы (писал и исторические драмы). Он создал цикл романов о гуситах «Между течениями » (Mezi proudy, 1887-1890), «Против всех » (Proti vsem, 1893), «Братство » (Bratrstvo, 1898-1908); пьесы о Яне Гусе и Яне Жижке.

В Чехословакии, образовавшейся после окончания Первой мировой войны, был популярен сатирик и юморист Ярослав Гашек (1883-1923) с его антивоенным романом «Похождения бравого солдата Швейка » (Osudy dobreho vojaka Švejka za světove valky, 1921-1923). Гашек был коммунистом и участником гражданской войны в России, что способствовало его известности в СССР.

Карел Чапек (1890-1938), драматург и прозаик, прославившийся пьесами «Средство Макропулоса » (Vec Makropulos, 1922), «Мать » (Matka, 1938), «R .U.R. » (Rossumovi Univerzalni Roboti, 1920) и др., романов «Фабрика абсолюта » (Tovarna na absolutno, 1922), «Кракатит » (Krakatit, 1922), «Гордубал » (Hordubal, 1937), «Метеор », «Война с саламандрами» (Valka s mloky, 1936) и др. Наряду с поляком С. Лемом Чапека можно признать классиком философской фантастики. Карел Чапек умер, тяжело пережив Мюнхенский сговор, отдававший его родину во власть немцев.

Столетия рабской зависимости от немцев, по всей видимости, не прошли для чехов как нации бесследно, приучив их покорно воспринимать превратности судьбы. Как известно, Гитлер в 1939 г. в Польше встретил отчаянное сопротивление. Годом раньше фашистские войска вторглись в Чехию почти без единого выстрела. Чехия - на тот момент мощная индустриальная страна, имевшая прекрасную оборонную промышленность и сильную армию, обладавшую самым современным оружием (гораздо более сильную, чем польская армия), сдалась немцам. (Впоследствии чешские танки воевали в годы Великой Отечественной войны против СССР, да и солдаты-чехи изобиловали в армии Гитлера.)

В 1938 г. кое-кто в Чехии обреченно ощутил, что вернулись привычные хозяева - немцы... Об этих драматических днях напоминает стихотворение от всей души любившей Чехословакию Марины Цветаевой «Один офицер ». Этому своему произведению русская поэтесса предпослала следующий эпиграф:

«В Судетах, на лесной чешской границе, офицер с двадцатью солдатами, оставив солдат в лесу, вышел на дорогу и стал стрелять в подходящих немцев. Конец его неизвестен (Из сентябрьских газет 1938 г. )».

Цветаева пишет:

Чешский лесок -

Самый лесной.

Год - девятьсот

Тридцать восьмой.

День и месяц? - вершины, эхом:

День, как немцы входили к чехам!

Лес - красноват,

День - сине-сер.

Двадцать солдат,

Один офицер.

Крутолобый и круглолицый

Офицер стережет границу.

Лес мой, кругом,

Куст мой, кругом,

Дом мой, кругом,

Мой - этот дом.

Леса не сдам,

Дома не сдам,

Края не сдам,

Пяди не сдам!

Лиственный мрак.

Сердца испуг:

Прусский ли шаг?

Сердца ли стук?

Лес мой, прощай!

Век мой, прощай!

Край мой, прощай!

Мой - этот край!

Пусть целый край

К вражьим ногам!

Я - под ногой -

Камня не сдам!

Топот сапог.

Немцы! - листок.

Грохот желез.

Немцы! - весь лес.

Немцы! - раскат

Гор и пещер.

Бросил солдат

Один - офицер.

Из лесочку - живым манером

На громаду - да с револьвером!

Понесена

Добрая весть,

Что - спасена

Чешская честь!

Значит - страна

Так не сдана,

Значит - война

Все же - была!

Край мой, виват!

Выкуси, герр!

Двадцать солдат.

Один офицер.

Последствия перерыва в культурно-историческом развитии на протяжении XVII-XVIII вв. видны уже по тому наглядному факту, что чешская литература, к сожалению, мало проявила себя на международном уровне. Однако писатели, подобные А. Ирасеку и К. Чапеку, и другие переводимые на иностранные языки авторы достойно несут ее идеи и темы в самые разные страны. С огромной симпатией относятся к чешской литературе российские читатели.

Земли словаков еще в раннем средневековье оказались в составе Венгрии, феодальные власти которой неизменно и жестоко подавляли словацкую национальную культуру. Однако в XVI в. венгры утратили национальную независимость. В Венгрии был введен немецкий язык, и местным феодалам самим пришлось несладко. Вместе с давними своими угнетателями, венграми, словаки угодили под скипетр австрийской династии Габсбургов, вскоре поглотившей и чехов. Нюанс в том, что для словаков при этом подчинении их австрийцам, т. е. немцам, ослабло жестокое господство над ними венгров, против которых словаки веками боролись204 . Кроме того, в отличие от чехов словаки были католиками, как и австрийцы, - то есть здесь не было религиозного противостояния. И сегодня заметное большинство граждан образованной в 1993 г. Словацкой республики - католики (почти все прочие - протестанты, как в Чехии).

(Впервые Словацкое государство создавалось - из политических соображений - нацистской Германией после захвата ею Чехословакии. После освобождения чехов и словаков советскими войсками была восстановлена (в качестве социалистической) единая Чехословацкая Республика. Иными словами, в период 1918-1993 гг. Словакия почти всегда была в составе Чехословакии. )

На словаков немалое влияние оказали чешская культура в целом и литература, в частности. С XVI в. с чешской культурой особенно интенсивно контактовали те словаки, которые стали протестантами. В этой среде охотно писали по-чешски - например, поэты Юрай Палкович (1769-1850), автор книги стихов «Муза словацких гор» (1801), и Богуслав Таблиц (1769-1832), один за другим издававший свои сборники «Поэзия и записи» (1806-1812). Таблиц издал и антологию словацкой поэзии XVIII в. «Словацкие стихотворцы» (1804) - тоже на чешском языке.

В католических словацких кругах в конце XVIII в. была сделана филологически интересная попытка создания системы словацкого правописания (так называемой «бернолаччины» - по имени ее создателя, словацкого католического священника Антонина Бернолака (1762-1813). На «бернолаччине» был издан ряд книг. Хотя впоследствии эта громоздкая система так и не прижилась, Бернолак привлек усилия национальных культурных деятелей к созданию словацкого литературного языка. Впрочем, Н.С. Трубецкой сделал зоркое и емкое наблюдение:

«Несмотря на стремление основателей и главных деятелей словацкой литературы отмежеваться от чешского языка, примыкание к чешской литературно-языковой традиции для словаков настолько естественно, что противоборствовать ему невозможно. Отличия словацкого и чешского литературных языков главным образом грамматические и фонетические, словарный же состав обоих языков почти одинаков, особенно в сфере понятий и представлений высшей умственной культуры»205 .

По-словацки стал писать стихи Ян Коллар (1793-1852), создававший оды, элегии, написавший патриотическую поэму «Дочь Славы » (1824).

Словаком по национальности был один из крупнейших филологов славянского мира Павел Йозеф Шафарик (1795-1861). Долгие годы живя в Праге, писал он в основном по-чешски. Наиболее известный его труд - «Славянские древности » (1837).

Филолог и философ-гегельянец Людевит Штур (1815-1856) в 30-х годах XIX в. возглавил в Братиславском лицее кафедру чехословацкой литературы. Он пропагандировал верность писателя духу народа, который преломлен в устном народном творчестве.

Под влиянием идей Штура творили поэт-романтик Янко Краль (1822-1876), для которого характерны бунтарские мотивы (например, цикл его стихотворений о «словацком Робин Гуде» разбойнике Яношике) и прозаик Ян Калинчак (1822-1871), писавший исторические повести о борьбе славян за независимость - «Бозковичи » (1842), «Могила Милко » (1845), «Князь Липтовский » (1847) и др.

По сути, названные авторы и некоторые их современники сыграли роль родоначальников молодой (по историческим масштабам, и полтора века спустя все еще довольно молодой) словацкой литературы. Эта литература полна свежих сил, но ее выход на широкую международную арену - дело будущего.

Польский народ столетиями развивал свою культуру в собственном государстве. В конце XIV в. польская королева Ядвига вышла замуж за литовского короля Ягайло (впоследствии военно-политического руководителя Грюнвальдской битвы). Великое княжество литовское при этом сохранило автономию, однако менее чем через столетие (28 июня 1569 г.) состоялась Люблинская уния, по которой Польша и Литва стали уже единым государством. В зависимость от поляков-католиков вследствие этой унии попали православные белорусы и украинцы.

Через несколько лет королем Польши был избран католик-венгр Стефан Баторий (1533-1586), который повел решительные военные действия против православной Руси Ивана IV. Параллельно католицизм активизировал свое конфессиальное наступление на православие.

В 1574 г. иезуит Петр Скарга (1536-1612), крупный польский католический деятель, опубликовал свою известную книгу «О jednośći Kośćtioła Bożego » («О единстве Церкви Божией и о греческом от этого единства отступлении»), в которой обвинял православных священников в том, что они женятся и потому погружены в греховную мирскую жизнь, а также плохо знают латынь и потому не отличаются необходимой богословской ученостью. Особенно же он напал на церковнославянский язык, утверждая, что с ним «никто ученым стать не может». Церковнославянский якобы не имеет правил грамматики, и его тоже везде плохо понимают. Этой удручающей картине Скарга противопоставлял, естественно, католицизм с его латынью - в которой, надо признать, были изощренно развиты различные приемы логической схоластики и интеллектуальной софистики.

Отвечая Петру Скарге, афонский инок украинец Иван Вишенский (1550-1623) указывал на богодухновенность церковнославянского языка, «плодоноснейшего от всех языков», но именно потому ненавидимого диаволом, который «толикую зависть имает на словенский язык». Этот язык «Богу любимейший: понеже без поганских хитростей и руководств, се же есть, грамматик, риторик, диалектик и прочиих их коварств тщеславных, диявола всеместных»206 .

В 1596 г. католические церковные круги при поддержке властей Польши провели в жизнь религиозную унию. По этой, так называемой Брестской, унии живущие в Польше православные подчинялись Римскому папе, хотя сохраняли право вести религиозную службу по-церковнославянски.

Малороссийские и белорусские народные массы унию не приняли. Во многом именно уния толкнула украинский народ на серию вооруженных выступлений против владычества поляков. В конце концов эту борьбу возглавил Богдан Михайлович Хмельницкий (1595-1657) - кошевой атаман войска запорожского, впоследствии гетман Украины.

Прибывший в его ставку константинопольский патриарх призвал Хмельницкого создать православное государство, а унию упразднить. Однако гетман понимал, что в его войне с поляками силы слишком неравны, и после крупных военных поражений собрал 8 января 1654 г. в Переяславле раду, на которой народ поддержал его намерение перейти в подданство «царя московского». С Переяславской рады берет начало воссоединение украинцев и русских, продолжавшееся до конца 1991 г., то есть почти до наших дней.

Польша же пережила в XVII - XVIII вв. ряд тяжелых катаклизмов. Уже через несколько лет после Переяславской Рады ее буквально залил так называемый «потоп» - нашествие шведов. От него страна уже не оправилась. В 1703 г. шведы Карла XII опять заняли Польшу, взяли Варшаву и даже посадили королем своего ставленника Станислава Лещинского.

В XVIII в. неблагоприятные для Речи Посполитой обстоятельства все более умножались. С растущей агрессивностью отстаивавшая свои «демократические права» шляхта вступила в борьбу с королем Станиславом Понятовским, которого поддерживала Россия, и образовала против него «конфедерацию». Король попросил Россию о помощи. В итоге весьма бурных событий состоялись так называемые первый и второй разделы Польши между Россией, Австрией и Пруссией.

В 1794 г. польские конфедераты во главе с выдающимся полководцем Тадеушем Костюшко (1746-1817) были наголову разбиты Александром Васильевичем Суворовым (1730-1800), и произошел третий раздел Польши. Польша как государство перестала существовать. Для поляков как самобытной славянской нации это было трагедией.

В польской литературе были и есть всемирно известные авторы (Адам Мицкевич, Генрик Сенкевич, Станислав Лем, Чеслав Милош, Вислава Шимборска и др.).

Польская светская художественная литература вышла за пределы «католического эсперанто» (латинского языка) в XVI в. Н.С. Трубецкой пишет:

«Язык старопольский стал литературным гораздо позднее чешского, и так как между Польшей и Чехией существовало довольно оживленное культурное общение, а польский и чешский языки в XIV в. были фонетически и грамматически гораздо ближе друг к другу, чем в настоящее время, то неудивительно, что в начале своего литературного существования старопольский язык испытал на себе чрезвычайно сильное чешское влияние. В своей основе старопольский литературный язык развился из разговорного языка польской шляхты, и эта его связь с определенным сословием, а не с определенной местностью сказалась в том, что он с самого своего начала не отражал в себе никаких специфически местных, диалектических черт и никогда не совпадал ни с одним местным народным говором: в то время как, например, русский литературный язык в отношении произношения может быть определенно локализован в области средневеликорусских говоров, польский литературный язык вовсе не поддается локализации на диалектической карте этнографической Польши. Литературная традиция польского языка с XIV в. никогда не прекращалась, так что в отношении продолжительности и непрерывности литературной традиции польский язык среди славянских литературных языков занимает следующее место после русского»207 .

Польский язык успешно использовал поэт Николай Рей (1505-1569), автор морализаторских стихов (сборник «Зверинец », 1562) аллегорической поэмы «Подлинное изображение жизни достойного человека, в котором, как в зеркале, каждый может легко обозреть свои поступки » (1558), книги коротких шуточных стихов («фрашек ») «Забавные истории »(1562) и др. Ян Кохановский (1530-1584) был крупнейшим поэтом своего времени, автором таких дидактических по тональности произведений, как «Сусанна » (1562), «Шахматы » (1562-1566), «Согласие » (1564), «Сатир » (1564) и др. Мало успевший написать поэт Сэмп Шажиньский (1550-1581) считается своеобразным предшественником польского барокко. Один из наиболее известных представителей барокко в Польше - Ян Анджей Морштын (1621-1693), в творчестве которого поляки усматривают влияние крупного деятеля итальянского бароккко Дж. Марино (1569-1625).

Став в конце XVIII в. частью Российской империи, славянская Польша испытала сильное и плодотворное культурно-историческое воздействие со стороны своих русских братьев. Применительно к литературе этот факт бесспорно запечатлен в творчестве классика польского романтизма Адама Мицкевича (1798-1855), бывшего личным другом А.С. Пушкина и ряда современных ему русских писателей. Сопоставление произведений Мицкевича и Пушкина не раз позволяет почувствовать, что творческие искания этих двух великих современников (и одновременно лидеров двух славянских литератур) были во многом параллельны друг другу (они даже оба жили в Одессе, Москве и Петербурге, оба любили эти города).

«Крымские сонеты » («Sonety krymskie», 1826) А. Мицкевича созвучны пушкинским стихам южного периода. В свою очередь, А.С. Пушкин блестяще перевел некоторые стихи Мицкевича («Будрыс и его сыновья », «Воевода »). Великолепны эпические поэмы Мицкевича «Конрад Валленрод » (1828) и «Пан Тадеуш » (1834). В 1834 г. поэт закончил и драматическую поэму «Дзяды » (еехудожественно наиболее сильную 3-ю часть), проникнутую мистико-фантастическими мотивами и мотивами польского язычества, после этого, к сожалению, почти перестав слагать стихи. А. Мицкевичу принадлежит много сонетов, романсов, лирических стихотворений и баллад. Писал он и своеобразную романтическую прозу.

Среди польских поэтов следующих поколений выделяются прежде всего Юлиуш Словацкий (1809-1849), выступавший также как драматург, и трагичный Циприан Норвид (1821-1883), мало опубликовавший при жизни поэт-лирик и поэт-философ.

Во второй половине XIX в. в Польше созрела целая плеяда замечательных прозаиков.

Юзеф Игнацы Крашевский (1812-1887) писал прозу, стихи и пьесы, оставив более 500 томов сочинений (один из самых плодовитых европейских писателей), но более всего его прославили 88 исторических романов. В их ряду выделяются «Графиня Козель » (1873), «Брюль » (1874), «Старое предание » (1876) и др. Среди крупнейших польских прозаиков XIX в. именно Крашевский первым стал систематически поэтизировать историческое прошлое Польши, в конце XVIII в. утратившей государственную независимость и расчлененной.

Крашевский жил в той (основной) части бывшей Речи Посполитой, которая отошла к России, и был современником И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова и других крупнейших русских прозаиков. С 1868 г.мыслящее человечество все более широко знакомилось с великим романом Л.Н. Толстого «Война и мир», повлиявшим на творчество исторических романистов в самых разных странах (как это ранее сумел осуществить своим творчеством в начале XIX в. романтик Вальтер Скотт). Романы Крашевского заложили мощную традицию исторической прозы в польской литературе.

Александр Гловацкий (1847-1912), писавший под псевдонимом Болеслав Прус, любил шутить, что употребляет псевдоним, так как стесняется выходящих из-под его пера глупостей. Несмотря на такую ироническую самокритичность, Прус был мастером пера. Начав как писатель-юморист, он затем прославился реалистическими романами и повестями «Форпост » (1885), «Кукла» (1890), «Эмансипантки » (1894) и др., а также замечательным историческим романом «Фараон » (1895).

Прозаик-классик, лауреат Нобелевской премии Генрик Сенкевич (1846-1916) также был сосредоточен прежде всего на изображении великого прошлого Польши. Романы «Огнем и мечом » (1883-1884), «Потоп » (1884-1886), «Пан Володыевский » (1887-1888) составляют трилогию, посвященную воинским подвигам польской шляхты былых времен (в романе «Огнем и мечом» поляки сражаются с украинскими братьями, возглавляемыми гетманом Богданом Хмельницким). Исторический роман «Камо грядеши » («Quo vadis»), писавшийся в 1894-1896 гг., переносит действие в первые века христианства (времена правления императора Нерона).

Лучший роман Сенкевича «Крестоносцы » (1900) изображает Польшу грани XIV-XV вв. Сюжетное действие разрешается Грюнвальдской битвой, в которой объединенные силы славянства нанесли сокрушительное поражение Тевтонскому ордену.

Стефан Жеромский (1864-1925), писавший прозу и пьесы, прославился прежде всего историческим романом из эпохи наполеоновских войн «Пепел » (Popioły, 1904). Среди других его произведений (как правило, пронизанных пессимистическими интонациями) выделяются роман «История греха » (Dzieje grzechu, 1908) и трилогия «Борьба с сатаной » (Walka z szatanem, 1916-1919).

Творчество прозаика и драматурга Станислава Пшибышевского (1868-1927), фактического лидера польского модернизма начала XX в., ценили русские символисты. Он создавал романы, пьесы, поэмы в прозе, эссе и т. п. Многие произведения Пшибышевский написал по-немецки (он вырос в прусской части Польши), переводя затем сам себя на польский язык. Сюда относятся «Homo Sapiens », «Дети сатаны », «De profundis » и др.

В первые десятилетия XX в. в Польше составилась и яркая поэтическая плеяда. К ней относились поэты Болеслав Лесьмян (1877-1937), Леопольд Стафф (1878-1957), а также более молодые авторы, образовавшие группу «Скамандр» - Юлиан Тувим (1894-1953), Ярослав Ивашкевич (1894-1980), Казимеж Вежиньский (1894-1969) и др. Примыкал к этой группе революционный поэт-романтик Владислав Броневский (1897-1962).

Замечательно талантлив был один из крупнейших польских поэтов XX в. Константы Ильдефонс Галчиньский (1905-1953) - чудесный лирик, но притом автор ироничный, склонный к фантастике и гротеску, при случае яркий и сильный сатирик. Довоенная лирика Галчиньского в основном объединена в «Utwory poetyckie » (1937). Взятый немцами в плен, поэт провел годы Второй мировой войны в лагере для военнопленных, где подорвал здоровье. После войны Галчиньский опубликовал книги стихов «Заколдованные дрожки » («Zaczarowana dorożka», 1948), «Обручальные кольца » («Ślubne obrączki», 1949), «Лирические стихи » («Wiersze liryczne», 1952), поэму «Ниобея » («Niobe», 1951) и поэму о средневековом польском скульпторе «Вит Ствош » («Wit Stwosz», 1952). В послевоенные годы поэт много работал как сатирик - создал стихотворный цикл «Письма с фиалкой » («Listy z fiołkiem», 1948).

Есть основания считать, что К.И. Галчиньский, творчество которого отмечено чертами гениальности, был вообще последним по хронологии великим польским поэтом. У авторов последующих поколений в основном возобладали модернистские умонастроения, творчество приобрело довольно рационалистический характер208 .

Сказанное приходится отнести даже к таким крупным фигурам, как получивший Нобелевскую премию (1980) польско-литовский поэт Чеслав Милош (1911-2004), с 1951 г. пребывавший в эмиграции, и Тадеуш Ружевич (1921) с его жесткой программой экономии образных средств (отказ от рифмы, стихотворного ритма и т. п., то есть переход на верлибр, отказ от метафорики и пр.). Еще более показательно в данном плане творчество известных поэтов более поздних поколений - например, Станислава Бараньчака (1946), выступающего параллельно писанию стихов в качестве теоретика литературы, и Вальдемара Желязного (1959).

В 1996 г. Нобелевскую премию по литературе присудили польской поэтессе Виславе Шимборской (1923). Этот акт несколько запоздалого официального признания побуждает указать на данную поэтессу как на женщину-классика современной польской литературы.

Подлинной гордостью современной польской культуры является многогранное творчество Станислава Лема (1921-2006). С 1961 г., когда один за другим были изданы его фантастические романы «Солярис », «Возвращение со звезд », «Дневник, найденный в ванне » и «Книга роботов », стало ясно, писатель каких масштабов (прозаик, философ-эссеист, критик) появился в одной из славянских стран. С. Лем был новатором, обновившим систему жанров родной литературы. Известное во всем мире и широко повлиявшее на мировую литературную фантастику творчество Лема имеет огромное художественное значение.

Если обобщить все вышесказанное, то глубоко очевидно, что славянский мир внес мощный вклад в мировую словесную культуру. Славянами созданы важнейшие литературные памятники средневековья. Славянские писатели (прежде всего русские) уверенно занимают лидерские позиции на ряде направлений мирового литературного развития.

В 1971 году в издательстве «Наука» вышел из печати не предполагавший какого бы то ни было продолжения небольшой по объему сборник статей «Славянский и балканский фольклор», ответственным редактором которого был И. М. Шептунов, специалист в области южнославянского хайдуцкого фольклора, возглавлявший в то время Группу по изучению фольклора народов Центральной и Юго-Восточной Европы при Институте славяноведения АН СССР. В составе авторов этого первого сборника «Славянского и балканского фольклора» были фольклористы: Б. Н. Путилов, С. Н. Азбелев, Ю. И. Смирнов, Л. Н. Виноградова, Л. Г. Бараг и др. И только в 1978 г., уже как первый выпуск будущей серии, был опубликован том под названием «Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиции», ответственным редактором которого вновь был И. М. Шептунов, успевший до своей кончины (случившейся в этом же году) привлечь к участию в этом издании замечательный коллектив известных и только начинающих ученых, таких как Э. В. Померанцева В. К. Соколова, Н. И. Толстой, С. М. Толстая, А. Ф. Журавлев, Ю. И. Смирнов, В. В. Усачева, А. В. Гура, Л. Н. Виноградова.

С 1981 по 1995 гг. главным редактором и одним из ведущих авторов всех выпусков этой серии становится известный славист, основатель Московской этнолингвистической школы академик РАН Никита Ильич Толстой. За этот период было опубликовано шесть томов «Славянского и балканского фольклора», получивших широкое признание у специалистов - фольклористов, этнолингвистов и этнологов. В центре внимания сложившегося коллектива авторов (по преимуществу это были сотрудники Отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН, возглавляемого Н. И. Толстым: С. М. Толстая, Л. Н. Виноградова, В. В. Усачева, А. В. Гура, О. А. Терновская, Т. А. Агапкина, А. А. Плотникова, О. В. Белова, Е. С. Узенева, М. М. Валенцова) - задачи комплексного изучения духовной культуры славян и прежде всего таких ее форм, которые сохраняют общеславянские мифопоэтические традиции, по-разному проявляющиеся в языке, обрядах, верованиях и фольклоре. По инициативе Н. И. и С. М. Толстых два выпуска серии (1986, 1995) были специально посвящены проблемам этнолингвистического изучения Полесья. В них представлены результаты картографирования отдельных фрагментов традиционной культуры этого уникального региона: народной терминологии, обрядов, фольклорных мотивов, демонологических верований.

После кончины Н. И. Толстого в 1996 г. редакционную коллегию серии возглавила С. М. Толстая. Под ее редакцией вышли два тома серии: «Славянский и балканский фольклор: Народная демонология» (М., 2000) и «Славянский и балканский фольклор: Семантика и прагматика текста» (М., 2006).

За 30 лет существования серии среди ее авторов были такие известные отечественные и зарубежные слависты, как Б. Н. Путилов, В. Е. Гусев, Э. В. Померанцева, В. К. Соколова, В. Н. Топоров, В. В. Иванов, Т. В. Цивьян, А. Ф. Журавлев, С. Е. Никитина, О. А. Пашина, И. А. Дзедзелевский, М. Матичетов, Л. Раденкович, Э. Хорватова, М. Войтыла-Свежовска и др.

/ Отв. ред. И. М. Шептунов. М.: "Наука", 1971.

Введение

Южнославянский эпос и проблемы сербского средневековья (Е. Л. Наумов )

Мотивы убиения вражеского царя в былинах и в косовских песнях (С. Н. Азбелев )

Сюжетная замкнутость и второй сюжетный план в славян­ском эпосе (Б. Н. Путилов )

Сходные описания в славянских эпических песнях и их зна­чение (Ю. И. Смирнов )

Композиционный анализ польских колядных обрядовых песен (Л. Н. Виноградова )

О музыкальных параллелях в песнях Южной России и Юго-Западной Болгарии (С. Н. Кондратьева )

О значении славянского фольклора для исследования бал­канской эпической общности (Ю. И. Смирнов )

Сюжеты и мотивы белорусских волшебных сказок. (Систематический указатель) (Л. Г. Бараг )

Сходство славянских пословиц (А. М. Жигулев )

Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиции / Отв. ред. И. М. Шептунов. М.: «Наука», 1978.

Введение

Л. Н. Виноградова . Заклинательные формулы в календарной поэзии славян и их обрядовые истоки

В. В. Усачева . Обряд «полазник» и его фольклорные элементы в ареале сербскохорватского языка

В. К. Соколова . Масленица (ее состав, развитие и специфика)

А. Ф. Журавлев . Охранительные обряды, связанные с падежом скота, и их географическое распространение.

Н. И. и С. М. Толстые. Заметки по славянскому язычеству. 2. Вызывание дождя в Полесье

С. М. Толстая . Материалы к описанию полесского купальского обряда

Э. В. Померанцева . Межэтническая общность поверий и быличек о полуднице

А. В. Гура . Символика зайца в славянском обрядовом и песенном фольклоре

Ф. Д. Климчук . Песенная традиция западнополесского села Симоновичи

Ю. И. Смирнов . Эпика Полесья

Славянский и балканский фольклор: Обряд. Текст / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1981.

Ю. И. Смирнов . Направленность сравнительных исследований по фольклору

Л. Н. Виноградова . Девичьи гадания о замужестве в цикле славянской календарной обрядности (западно-восточнославянские параллели)

Н. И. и С. М. Толстые . Заметки по славянскому язычеству. 5. Защита от града в Драгачеве и других сербских зонах

А. В. Гура . Ласка (Mustela nivalis) в славянских народных представлениях

О. А. Терновская . К описанию некоторых славянских представлений, связанных с насекомыми. Одна система ритуалов изведения домашних насекомых

Л. Г. Бараг . Сюжет о змееборстве на мосту в сказках восточнославянских и других народов

Н. Л. Ручкина . Генетические связи акритского эпоса и клефтских песен

Ю. И. Смирнов . Эпика Полесья (по записям 1975 г.)

Приложение – Указатели к статье Н. И. и С. М. Толстых «Заметки по славянскому язычеству. 5»

Славянский и балканский фольклор: Этногенетическая общность и типологические параллели / Отв. ред. Н. И. Толстой . М.: "Наука", 1984.

Введение

Н. И. Толстой. Фрагмент славянского язычества: архаический ри­туал-диалог

Л. Н. Виноградова. Типы колядных рефренов и их ареальная характери­стика

Т. В. Цивьян. К мифологической интерпретации восточнороманского колядного текста «Плугушор»

О. А. Терновская. Пережины в Костромском крае. (По материалам ан­кеты «Культ и народное сельское хозяйство» 1922-1923 гг.)

А. В. Гура. Ласка (Mustela nivalis) в славянских народных представлениях. 2

Е. Н. Разумовская. Плач с «кукушкой». Традиционное необрядовое голошение русско-белорусского пограничья

Материалы и публикации

Ю. И. Смирнов. Эпика Полесья по записям 1976 г.

Ф. Д. Климчук. Песни из юго-восточного Загородья

Н. Л. Ручкина. Греческие акритские песни о герое, убивающем дра­кона

И. А. Дзендзелевский. Запреты в практике карпатских овцеводов

Славянский и балканский фольклор : Духовная культура Полесья на общеславянском фоне / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1986.

Материалы к Полесскому этнолингвистическому атласу. Опыт картографирования

Предисловие (Н. Т., С. Т. )

Солнце играет (С. М. Толстая )

Ритуальные бесчинства молодёжи (С. М. Толстая )

Троицкая зелень (Н. И. Толстой )

Пахание реки, дороги (С. М. Толстая )

Лягушка, уж и другие животные в обрядах вызывания и остановки дождя (С. М. Толстая )

Сретенская и четверговая свеча (С. М. Толстая )

Дождь во время свадьбы (А. В. Гура )

Закликание весны (Т. А. Агапкина )

Невестка стала в поле тополем (Н. И. Толстой )

О. А. Пашина . Календарные песни весенне-летнего цикла юго-восточной Белоруссии

В. И. Харитонова . Полесская традиция причитания в Полесье на восточнославянском фоне

Статьи и исследования

В. Е. Гусев. Вождение «стрелы» («сулы») в Восточном Полесье

К проблеме этнографического контекста календарных песен

Л. Н. Виноградова. Мифологический аспект полесской «русальной» традиции

Н. И. Толстой. Из наблюдений над полесскими заговорами

Материалы и публикации

А. В. Гура. Из полесской свадебной терминологии. Свадебные чины. Словарь: Н – Свашка

С. М. Толстая. Полесский народный календарь. Материалы к этнодиалектному словарю: К – П

Ю. И. Смирнов. Эпика Полесья

Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской духовной культуры: Источники и методы / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1989.

Н. И. Толстой. Некоторые соображения о реконструкции славянской духовной культуры

В. Н. Топоров. Об иранском элементе в русской духовной культуре

В. В. Мартынов . Сакральный мир "Слова о полку Игореве"

В. В. Иванов. Ритуальное сожжение конского черепа и колеса в Полесье и его индоевропейские параллели

М. Матичетов. О мифических существах у словенцев и специально о Куренте

Л. Н. Виноградова. Фольклор как источник для реконструкции древней славянской духовной культуры

Л. Раденкович. Символика цвета в славянских заговорах

С. Е. Никитина. О взаимотношении устных и письменных форм в народной культуре

Э. Хорватова. Традиционные юношеские союзы и инициационные обряды у западных славян

З. Михаил. Этнолингвистические методы в изучении народной духовной культуры

Т. В. Цивьян. О лингвистических основах модели мира (на материале балканских языков и традиций)

М. Войтыла-Свежовска. Терминология аграрной обрядности как источник изучения древней славянской духовной культуры

С. М. Толстая. Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры

Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян

А. А. Потебня. О происхождении названий некоторых славянских языческих божеств (Подготовка текста В. Ю. Франчук. Примечания Н. Е. Афанасьевой и В. Ю. Франчук )

О работе А. А. Потебни, посвященной происхождению и этимологии названий славянских языческих божеств (В. Ю. Франчук )

Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал / Отв. ред. Н. И. Толстой . М.: «Наука», 1994.

I

Н. И. Толстой. Еще раз о теме «тучи – говяда, дождь – молоко»

Л. Н. Виноградова, С. М. Толстая. К проблеме идентификации и сравнения персонажей славянской мифологии

О. В. Санникова. Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста

II

Т. А. Агапкина. Южнославянские поверья и обряды, связанные с плодовыми деревьями, в общеславянской перспективе

С. М. Толстая. Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах

И. А. Седакова. Хлеб в традиционной обрядности болгар: родины и основные этапы развития ребенка

III

Н. И. Толстой. Vita herbae et vita rei в славянской народной традиции

Т. А. Агапкина, Л. Н. Виноградова. Благопожелание: ритуал и текст

Г. И. Кабакова. Структура и география легенды о мартовской старухе

В. В. Усачева. Вокативные формулы в народной медицине славян

Н. А. Ипатова. Оборотничество как свойство сказочных персонажей

Е. Е. Левкиевская. Материалы по карпатской демонологии

Корректурные дополнения к статье Н. И. Толстого «Vita herbae et vita rei в славянской народной традиции»

Славянский и балканский фольклор: Этнолингвистическое изучение Полесья / Отв. ред. Н. И. Толстой . М.: «Индрик», 1995.

Н. И. Толстой. Этнокультурное и лингвистическое изучение Полесья (1984–1994)

I. Полесский этнолингвистический атлас: исследования и материалы

Т. А. Агапкина. Очерки весенней обрядности Полесья

А. А. Плотникова. Первый выгон скота в Полесье

Л. Н. Виноградова. Региональные особенности полесских поверий о домовом

Е. Е. Левкиевская, В. В. Усачева. Полесский водяной на общеславянском фоне

Л. Н. Виноградова. Откуда дети берутся? Полесские формулы о происхождении детей

В. Л. Свительская. Опыт картографирования полесской погребальной обрядности

М. М. Валенцова. Материалы для картографирования типов полесских святочных гаданий

М. Никончук, О. Никончук, Г. Орленко. Деякi термiни матерiальной культури в говiрках правобережного Полiсся

О. А. Паршина. Календарный цикл в северо-западных селах Сумщины

II. Этнолингвистические словари. Публикации

С. М. Толстая. Полесский народный календарь. Материалы к этнодиалектному словарю: Р – Я

А. В. Гура. Из полесской свадебной терминологии. Свадебные чины. Словарь (Свеночельники – Ш)

Ф. Д. Климчук. Духовная культура полесского села Симоновичи

III. Приложения

Н. П. Антропов, А. А. Плотникова. Хроника полесских экспедиций

Список населенных пунктов Полесского этнолингвистического атласа

Сокращения названий областных центров и районов

Славянский и балканский фольклор: Народная демонология / Отв. ред. С. М. Толстая . М.: «Индрик», 2000.

Предисловие

Н. И. Толстой. «Без четырех углов изба не строится» (Заметки по славянскому язычеству. 6)

Л. Н. Виноградова. новые представления о происхождении нечистой силы: демонологизация умершего

С. М. Толстая. Славянские мифологические представления о душе

Е. Е. Левкиевская. Мифологические персонажи в славянской традиции. I. Восточнославянский домовой

Дагмар Климова (Прага). Ho spodářík в поверьях чешского народа

Т. В. Цивьян. Об одном классе персонажей низшей мифологии: «профессионалы»

Н. А. Михайлов. К одной балто-южнославянской фольклорно-ритуальной формуле: лит. laimė lėmė , лтш. laima nolem j , слвн. sojenice sodijo

Л. Р. Хафизова. Бука как персонаж детского фольклора

Т. А. Агапкина. Демоны как персонажи календарной мифологии

А. А. Плотникова. Мифология атмосферных и небесных явлений у балканских славян

В. В. Усачева. Мифологические представления славян о происхождении растений

А. В. Гура. Демонологические свойства животных в славянских мифологических представлениях

В. Я. Петрухин. «Боги и бесы» русского Средневековья: род, рожаницы и проблема русского двоеверия

О. В. Белова. Иуда Искариот: от евангельского образа к мифологическому персонажу

М. М. Валенцова. Святые-демоны Люция и Барбара в западнославянской календарной мифологии

Полесские и западнорусские материалы о домовом

: Семантика и прагматика текста / Отв. ред. С. М. Толстая . М.: «Индрик», 2006.

Предисловие

Прагматика текста

Т. А. Агапкина. Сюжетика восточнославянских заговоров в сопоставительном аспекте

О. В. Белова. Славянские библейские легенды: вербальный текст в контексте обряда

Е. Е. Левкиевская. Прагматика мифологического текста

Л. Н. Виноградова . Социорегулятивная функция суеверных рассказов о нарушителях запретов и обычаев

С. М. Толстая. Мотив посмертного хождения в верованиях и ритуале

Текст и обряд

А. В. Гура. Соотношение и взаимодействие акционального и вербального кодов свадебного обряда

В. В. Усачева. Вербальная магия в аграрных обрядах славян

А. А. Плотникова. Весенние заклинательные формулы «изгнания» гадов у южных славян (в ареальной перспективе)

Лексика и фразеология и их роль в порождении текста

М. М. Валенцова. Календарные паремии западных славян

Е. Л. Березович, К. В. Пьянкова. Пищевой код в тексте игры: каша и квас

А. В. Гура. Лунные пятна: способы конструирования мифологического текста

О. В. Чёха. Языковой и культурный образ лунного времени в полесской традиции (молодой и старый месяц)

Е. С. Узенёва. Соотношение хрононима и легенды (праздник св. Трифона в ареальной перспективе)

Несколько народных христианских легенд из Закарпатья (публикация М. Н. Толстой )

Владимир Николаевич Топоров и его тексты (С. М. Толстая )

Славянский и балаканский фольклор : Виноградье. К юбилею Людмилы Николаевны Виноградовой / Отв. ред. А. В. Гура . М.: «Индрик», 2011. – 376 с.

Одиннадцатый выпуск серии "Славянский и балканский фольклор" посвящен юбилею Людмилы Николаевны Виноградовой.
Помещенные в сборнике статьи сгруппированы в пять разделов, которые связаны с широким кругом тем, интересующих Людмилу Николаевну. Первый раздел посвящен общим вопросам этнолингвистики, семантическим категориям языка культуры, культурной семантике и функции лексики и фразеологии. Второй раздел содержит работы по славянской народной демонологии – области, наиболее близкой юбиляру. В третьем разделе публикуются статьи, анализирующие фольклорные тексты магического характера (заговоры, проклятия) и духовные стихи. В четвертом разделе рассматриваются обряды (свадебный, календарные, окказиональные) и обрядовый фольклор в контексте верований и мифологии. Наконец, в статьях пятого раздела анализируются мифологические мотивы в литературных произведениях и искусстве. Несколько публикаций посвящено народной культуре Закарпатья, с которым связаны юные годы Людмилы Николаевны – в Мукачеве она окончила среднюю школу, в Ужгороде – филологический факультет университета.
Завершает сборник список научных трудов юбиляра.

Предисловие

Язык и культура

Толстая С. М. Предметные оппозиции, их семантическая структура и символические функции

Антропов Н. П. Аксиологические мотивы этнолингвистической аттракции

Березович Е. Л., Казакова Е. Д. Ситуация "языкового испытания" в народной культуре

Кабакова Г. И. Приглашение к застолью

Гура А. В. О конфликтных ситуациях в традиционной крестьянской культуре

Морозов И. А., Фролова О. Е. Живое /неживое в культурных и языковых контекстах

Народная демонология

Раденкович Л. Опасные места в славянской народной демонологии

Колосова В. Б. Демонология в славянской этноботанике

Андрюнина М. А. "Заложные" покойники – локусы тела и локусы души

Ясинская М. В. Визуализация невидимого: способы контакта с иным миром

Мороз А. Б. "Старичок". Опыт описания мифологического персонажа

Добровольская В. Е. Икота в традиционной культуре (на материалах Владимирской области)

Плотникова А. А. Народная мифология в закарпатской Верховине

Толстая М. Н. Потинка и баяние в закарпатском селе Синевир

Валенцова М. М. Демонологические представления Оравы

Фольклор: темы, мотивы, прагматика

Никитина С. Е. Огонь, вода и (медные) трубы (на материале фольклорных религиозных песенных текстов)

Небжеговска-Бартминьска С. "Posłuchajcie, grzesznicy, o straszlisym sądzie..." Wykonawca, narrator i bohater ludowych piesni dziadowśkich

Неклюдов С. Ю. Голая невеста на дереве

Агапкина Т. А. О некоторых особенностях передачи и функционирования восточнославянской заговорной традиции

Юдин А. В. Бабушка Соломония в восточнославянских заговорах и источники ее образа

Седакова И. А. Проклятие в народных болгарских песнях: Этнолингвистика и фольклорная поэтика

Обряды и обрядовый фольклор

Пашина О. А. О критериях выделения видов и версий свадьбы-веселья (на примере смоленской свадьбы)

Курочкин А. В. Элементы греко-католического синкретизма в календарной обрядности украинцев

Белова О. В. "Тюти-тюти, Мошке, погуляемо трошки..." (современное святочное ряжение в Галиции)

Чёха О. В. Святочное ряженье в западной Македонии: ρογκατσάρια и μπουμπουτσιάρια

Бондарь Н. И. Магия луны (из окказиональной обрядности восточнославянского населения Северного Кавказа: XIX – нач. XXI в.)

Узенёва Е. С. Запреты и предписания в традиционной культуре Закарпатья (с. Колочава Межгорского р-на Закарпатской области)

Миф – фольклор – литература

Петрухин В. Я. Пожиратели материнского молока у Псевдо-Кесария: демонологический мотив или "религиозный навет"?

Топорков А. Л. Мифологический образ дерева, растущего из женского тела

Софронова Л. А. "Некто" и "нечто" в ранних повестях Гоголя

Айдачич Д. Чернокнижник пан Твардовский и договор с дьяволом в литературе XIX в.

Цивьян Т. В. Вербная тема в русской литературе XX в.: мерцающая мифология (несколько примеров)

Свирида И. И. Свое и чужое имя в искусстве

Список научных трудов Л. Н. Виноградовой

Фольклор и литература у славян

Фольклор и его основные формы. Литература православных славян в XI–XVI вв. Современные славянские литературы

Тема фольклора и славянских литератур затрагивается в нашем пособии лишь в связи со славянской словесной культурой в целом, и в детали данной темы (в частности, в обсуждение современного состояния фольклористики) мы не углубляемся. Существует немало ценных пособий, специально посвященных фольклору как таковому (русскому, болгарскому, сербскому и т. д. народному творчеству), как существуют и аналогичные пособия, относящиеся к русской и другим славянским литературам. К ним мы и отсылаем читателей, заинтересованных в углубленном знакомстве с данной темой.

Славянские народы создали такой важный фольклорный жанр, как сказки, и богатейший набор сказочных сюжетов (волшебных, бытовых, социальных и пр.). В сказках выступают колоритнейшие человеческие персонажи, наделенные народной смекалкой, - Иван-дурак у русских, хитрый Петр у болгар и др.

По остроумному наблюдению Ф. И. Буслаева, «Сказка воспевает по преимуществу богатырей, героев и витязей; царевна же, в ней обыкновенно являющаяся, весьма часто не называется и по имени и, вышедши замуж за богатыря или витязя, сходит со сцены действия. Но, уступая мужчинам в богатырстве и славе, снисканной воинскими подвигами, женщина в эпоху язычества… была полубогинею, колдуньею…

Весьма естественно могла народная сказка к душевной силе женщины придать и физическую. Так, Ставрова молодая жена, нарядившись послом, победила борцов Владимировых».

Восточные славяне разработали былины. Среди них выделяются киевский цикл (былины о крестьянине Микуле Селяниновиче, богатырях Святогоре, Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче и др.) и новгородский цикл (былины о Василии Буслаева, Садко и др.). Уникальный жанр героического эпоса, русские былины составляют одну из важнейших принадлежностей национального словесного искусства. У сербов героический эпос представлен сюжетами о Милоше Обиличе, Королевиче Марко и др. Сходные персонажи есть в эпосе болгар - Секула Детенце, Дайчин-воевода, Янкул и Момгил и др. У западных славян героический эпос в силу ряда сложных причин себя так впечатляюще не проявил.

Эпос - не историческая хроника, а художественное явление. Русские обычно хорошо ощущают дистанцию между реальной личностью преподобного Илии Муромца и былинным образом богатыря Ильи Муромца. О сербском эпосе его исследователь Илья Николаевич Голенищев-Кутузов (1904–1969), например, писал:

«Кроме событий, не нарушающих границ достоверного, <…> в песнях о Королевиче Марко встречаются рассказы о крылатых конях, говорящих человеческим голосом, о змиях и горных волшебницах-вилах».

Как выразительно характеризовал устное народное творчество Ф. И. Буслаев, «Народ не помнит начала своим песням и сказкам. Ведутся они испокон веку и передаются из рода в род, по преданию, как старина. Еще певец Игоря хотя и знает какого-то Бояна, но древние народные предания называет уже „старыми словесы“. В „Древних русских стихотворениях“ песнь, или сказание, называется „стариною“: „тем старина и кончилась“, говорит певец… Иначе песня содержания повествовательного именуется „былиною“, то есть рассказом о том, что было. <…> Потому, оканчивая песню, иногда певец прибавляет в заключение следующие слова: „то „старина“, то и „деянье““, выражая этим стихом ту мысль, что его былина не только старина, преданье, но именно преданье о действительно случившемся „деяньи“».

У славянских народов сохранились предания, связанные с их происхождением. И западным и восточным славянам известно предание о братьях Чехе, Лехе и Русе. У восточных славян основание Киева связывается с легендарными Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. У поляков, по преданию, в названии Варшавы запечатлелись имена детей жившего тут лесника: мальчика по имени Вар и девочки по имени Сава. Весьма интересны несущие в себе разнообразную информацию о праисторических временах предания, сказания и легенды о Либуше и Пржемысле, о Девичьей войне, о бланицких рыцарях у чехов, о Пясте и Попеле, Краке и Ванде у поляков, и т. д.

Например, сюжет сказания о Девичьей войне заставляет вспомнить о борьбе матриархального и патриархального начал в славянском обществе древнейших времен.

Согласно ему, после смерти легендарной чешской правительницы Либуши, опиравшейся на девиц и женщин и даже державшей женскую дружину, править стал ее муж Пржемысл. Однако привыкшие властвовать девицы восстали против мужчин, построили крепость Девин и поселились в ней. Затем они разбили отряд мужчин, легкомысленно попытавшихся захватить крепость - причем погибло триста витязей, а семерых лично заколола предводительница женского войска Власта (в прошлом первейшая воительница в дружине Либуши). После этой победы женщины коварно захватили молодого витязя Цтирада, бросившегося спасать привязанную к дубу красавицу, и колесовали его. В ответ мужчины объединились в войско и полностью разгромили женщин, убив в бою Власту и захватив Девин.

Стихотворные жанры фольклора у славян исключительно разнообразны. Помимо былин и мифов сюда относятся различные песни - юнацкие и гайдуцкие у южных славян, разбойничьи у восточных славян и пр., исторические песни и баллады, украинские думы и т. д. У словаков весьма интересен цикл фольклорных произведений о благородном разбойнике Юрае Яношике.

Многие стихотворные произведения исполнялись под аккомпанемент различных музыкальных инструментов (русские гусли, украинская бандура и т. д.).

Малые жанры фольклора (пословица, поговорка, загадка и т. п.) представляют особый интерес для филологов, занимающихся семасиологическими проблемами. Так, например, А. А. Потебня посвятил в своем труде «Из лекций по теории словесности » специальный раздел «приемам превращения сложного поэтического произведения в пословицу», подчеркивая: «Весь процесс сжимания более длинного рассказа в пословицу принадлежит к числу явлений, имеющих огромную важность для человеческой мысли» (эти явления Потебня называл «сгущением мысли»).

Среди собраний русских пословиц выделяются «Русские народные пословицы и притчи » (1848) И. М. Снегирева, «Русские пословицы и поговорки » (1855) Ф. И. Буслаева и «Пословицы русского народа » (1862) В. И. Даля.

Среди собирателей славянского фольклора представлены крупнейшие деятели культуры (например, А. И. Афанасьев и В. И. Даль у русских, Вук Караджич у сербов). В России этим делом занимались талантливые энтузиасты, подобные Кирше Данилову, и филологи-профессионалы П. Н. Рыбников, А. Ф. Гильфердинг, И. В. Киреевский и др. Украинский фольклор собирали, например, Н. А. Цертелев, М. Максимович, Я. Головацкий и др. У южных славян огромную работу проделали братья Миладиновы, П. Р. Славейков и др., у поляков Вацлав Залесский, Жегота Паули, З. Доленга-Ходаковский и др., у чехов и словаков Ф. Челаковский, К. Эрбен, П. Добшинский и другие ученые-филологи.

Весьма разнообразны славянские литературы. Древнерусская литература, характерное проявление литератур так называемого «средневекового типа», существовала с XI в. Напомним несколько связанных с ней важных моментов.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906–1999) небезосновательно писал: «Древняя русская литература не только не была изолирована от литератур соседних - западных и южных стран, в частности - от той же Византии, но в пределах до XVII в. мы можем говорить совершенно об обратном - об отсутствии в ней четких национальных границ. Мы можем с полным основанием говорить об общности развития литератур восточных и южных славян. Существовали единая литература (курсив мой. - Ю. М. ), единая письменность и единый (церковнославянский) язык у восточных славян (русских, украинцев и белорусов), у болгар, у сербов у румын» (как уже упоминалось выше, румыны как православные активнейшим образом пользовались церковнославянским языком вплоть до второй половины XIX века).

Выражение Д. С. Лихачева «единая литература» не следует абсолютизировать. Далее он поясняет свою мысль: «Основной фонд церковно-литературных памятников был общим. Богослужебная, проповедническая, церковно-назидательная, агиографическая, отчасти всемирно-историческая (хронографическая), отчасти повествовательная литература была единой для всего православного юга и востока Европы. Общими были такие огромные памятники литературы, как прологи, минеи, торжественники, триоди, отчасти хроники, палеи разных типов, „Александрия“, „Повесть о Варлааме и Иоасафе“, „Повесть об Акире Премудром“, „Пчела“, космографии, физиологи, шестодневы, апокрифы, отдельные жития и пр. и пр.».

Понятным образом, не были общими «Слово о полку Игореве », «Поучение » Владимира Мономаха, «Слово о погибели русской земли », «Задонщина », «Моление Даниила Заточника » и некоторые другие произведения, пожалуй, как раз наиболее интересные в древнерусской литературе нашим современникам. Однако для средневекового читателя, сердцем обращенного прежде всего к Богу, а не к земным человеческим проблемам, они не были «самым главным» в ряду литературных текстов. Как ни трудно бывает осмыслить этот факт человеку XXI в., но Евангелие, жития святых, псалмы, акафисты и т. п., а отнюдь не «Слово о полку Игореве» и подобные ему шедевры художественной литературы находились в центре внимания древнерусских читателей (именно потому «Слово» так легко затерялось и лишь случайно было обнаружено в конце XVIII в.).

После сделанных выше разъяснений невозможно не присоединиться к тезису Д. С. Лихачева, что «древнерусская литература до XVI в. была едина с литературой других православных стран». Как следствие, если обратиться к руководствам типа «Древнесербская литература», «Древнеболгарская литература» и т. п., читатель немедленно встретит в них немало произведений, известных ему по курсу литературы древнерусской.

Например, в «Истории славянских литератур» академика Александра Николаевича Пыпина (1833–1904) и Владимира Даниловича Спасовича (1829–1906) в качестве древнеболгарских (а не древнерусских!) фигурируют упомянутые выше академиком Лихачевым «Пролог », «Палея », «Александрия » и др. Более того, по мнению авторов, именно болгарами была создана на старославянском языке «обширная литература, которая целиком перешла к русским и сербам»; «церковные отношения русских с болгарами и с Афоном, ближайшее соседство сербов с болгарами установили между ними мену рукописей»; «в результате сербский писатель представляет тот общий тип, который видим в писателе этого рода болгарском и старинном русском».

В свою очередь, И. В. Ягич в своей «Истории сербо-хорватской литературы» констатировал ту же тенденцию: «Древнесербские оригинальные (курсив мой. - Ю. М. ) произведения составляют весьма незначительную часть остальной литературы».

И. В. Ягич признавал, что «с нашей нынешней точки зрения» «тонкая тетрадка средневековых народных песен и тому подобного» кажется важнее переведеннного православными славянами «всего огромного запаса библейско-богословско-литургических произведений». Однако он тут же подчеркивал, что надо «живо представить себе воззрения тогдашних времен, по которым не было занятия более священного, чем это».

К сожалению, реальная находка «тонких тетрадок» подобного рода - чрезвычайно редкое дело. Как следствие, в эпоху романтизма некоторые западнославянские патриоты (в Чехии) не смогли удержаться от составления таких художественных мистификаций , как Краледворская рукопись (1817, «обнаружена» в городке Кралеводворе).

Эта «тетрадка» «новейших произведений древне-чешской литературы», как иронизировал В. И. Ламанский, представляет собой сборник мастерских стилизаций под славянскую древность. Краледворская рукопись включает, например, эпические песни о рыцарских турнирах и пирах, о победе чехов над саксами, об изгнании поляков из Праги, о победе над татарами и т. д. В лирических стихах представлена обычная любовная тематика, причем заметно влияние русского фольклора.

Автором текстов был Вацлав Ганка (1791–1861), известный чешский культурный деятель и просветитель. А вскоре студент Йозеф Линда «нашел» манускрипт с «Любовной песней короля Вацлава I» (Зеленогорская рукопись). Мысля категориями романтизма, они оба явно хотели возвысить историческое прошлое своего народа, после поражения чехов в битве при Белой горе (1620) фактически порабощенного австрийскими феодалами.

В подлинность Краледворской рукописи многие верили почти до начала XX в. Разоблачили эту красивую мистификацию ученые-филологи - лингвисты и палеографы, которые обнаружили здесь ошибки во временах глаголов, окончаниях, невозможные в древности формы букв и т. п., а также историки, указавшие на фактические несообразности. Вместе с тем несомненно, что стилизации Ганки и Линды оказали большое позитивное влияние на современную им литературу, вызвав к жизни немало ярких художественных вариаций, явленных в них образности и сюжетики.

Примерно в середине XVII в. на смену древнерусской литературе пришла и удивительно быстро - на протяжении жизни двух поколений - закрепилась в обществе литература нового времени. Подразумевается литература в узком строгом смысле слова - художественная, обладающая привычной нам по сей день системой жанров (стихотворение, поэма, ода, роман, повесть, трагедия, комедия и т. д.). Разумеется, такое быстрое распространение новой литературы связано с тем, что предпосылки к появлению ее на Руси постепенно складывались и незримо накапливались на протяжении нескольких предшествующих столетий.

Нетрудно ощутить отличия литературы нового времени от древнерусской, сравнив, например, «Житие Сергия Радонежского» (написанное в эпоху Дмитрия Донского Епифанием Премудрым) с романом Льва Толстого (или даже с «Житием протопопа Аввакума») или сравнив старинный православно-христианский акафист и духовную оду Державина. Кроме наглядно проявляющихся конкретных жанрово-стилевых различий были и глобальные взаимоотличия.

Автор жития святого и составитель летописи, автор церковного акафиста занимались священным ремеслом - эстетическое начало в меру личного таланта, конечно, привходило в их произведения, но все же как побочное явление. В древнерусской письменности имелись отдельные творения, где, совсем как в литературе нового времени, превалирует художественная сторона (вышеупомянутые «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о погибели русской земли», «Моление Даниила Заточника» и др.). Однако они немногочисленны и стоят особняком (хотя, повторяем, читателю XXI в. как раз эти художественные в узком смысле слова произведения, пожалуй, наиболее интересны и внутренне близки).

Творческим задачам летописца, автора исторического сказания, автора патерикового жития, торжественной церковной проповеди, акафиста и т. д. соответствовала особая (малопонятная человеку нашего времени без специальной филологической подготовки) «эстетика канонов» (или «эстетика тождества»).

Такая эстетика исповедовала верность «боговдохновенным» авторитетным образцам и изощренное воспроизведение их основных черт в собственном творчестве (с тонкими новациями в деталях, но не в целом). Так, древнерусский читатель жития знал заранее, как будет описан автором жизненный путь святого, - жанр жития включал систему канонически строгих правил, и житийные произведения походили друг на друга, словно родные братья, их содержание было в ряде черт заранее предсказуемо.

Эта черта древнерусской словесности, отражающая социально-психологические особенности людей русского православного средневековья, а также суть того сложного культурно-исторического феномена, который ныне именуется «древнерусской литературой», сменилась в XVII в. живой по сей день «эстетикой новизны».

Писатели нового времени занимаются не «священным ремеслом», а искусством как таковым; эстетическое начало - первейшее условие их творчества; они заботятся о фиксации своего авторства, стремятся к тому, чтобы их произведения не походили на произведения предшественников, были «художественно оригинальны», а читатель ценит и считает естественным условием непредсказуемость развития художественного содержания, уникальность сюжета.

Новая русская литература на первоначальном этапе была литературой барокко . К нам барокко пришло через Польшу и Белоруссию. Фактический родоначальник поэзии московского барокко Симеон Полоцкий (1629–1680) был белорусом, приглашенным в Москву царем Алексеем Михайловичем. Среди других наиболее ярких представителей поэзии барокко может быть назван киевлянин Иван Величковский , а в начале XVIII в. - св. Димитрий Ростовский (1651–1709), Феофан Прокопович (1681–1736), поэт-сатирик Антиох Кантемир (1708–1744) и др. У истоков прозы эпохи барокко стоит мощная фигура протопопа Аввакума Петрова (1620–1682).

Необходимо учитывать особый статус в культурном сознании эпохи барокко грамматических учений. «Грамматику, - по выражению Ф. И. Буслаева, - полагали первою ступенью… лествицы наук и искусств». О грамматике Смотрицкого он напоминает, что «по ней учились во времена Петра Великого; она же была вратами премудрости и для самого Ломоносова. Кроме литературного и учебного значения, она доселе свято чтится между раскольниками-старообрядцами (Буслаев подразумевает ее московское издание 1648 г. - Ю. М. ), потому что в виршах или стихотворениях, приложенных к этой книге для примера, употребляется форма Исус - очевидно, для стиха и меры, вм. Иисус. Этим объясняется чрезвычайная дороговизна издания 1648 г.». Далее Буслаев откровенно смеется над таким религиозным чествованием грамматики старообрядцами, напоминая, что Смотрицкий «подчинялся папе и был униат».

М. Смотрицкий, выпускник иезуитской Виленской академии, в будущем, действительно, сторонник унии с римско-католической церковью, с ранних лет соприкасался с кругами, культивировавшими типично барочные идеи, представления и теории (барокко в католических странах зародилось значительно раньше, чем на Руси, а «иезуитское барокко» было его реальным ответвлением).

Нельзя не отметить, что наше барокко было тесно связано, порою слито, с другими искусствами. Говоря по-иному, его отличал сложный художественный синтез . Например, литературный образ нередко тесно переплетается в произведениях этого времени с живописным образом.

В сфере живописи XVII в. происходили изменения, аналогичные литературным. Тут быстро складывается светская живопись - портрет, жанровая сцена, пейзаж (ранее здесь господствовала живопись религиозная - икона, фреска и т. п.). Сама иконопись эволюционирует - появляются авторы, создающие так называемые «живоподобные» иконы, и разгорается острая борьба между ними и сторонниками старой манеры.

Словесно-текстовые руководства для иконописцев, так называемые «Подлинники», существовавшие и ранее, приобретают новые качества настоящих произведений словесности. Говоря об этом явлении, Ф. И. Буслаев писал:

«Таким образом, более и более расширяя свои пределы, и более и более сближаясь с интересами литературными, русский художественный Подлинник нечувствительно сливается с Азбуковником, который был для наших предков не только словарем и грамматикою, но и целою энциклопедиею. Более дружественное, более гармоническое согласие интересов чисто художественных и литературных трудно себе представить после этого, так сказать, органического слияния таких противоположностей, каковы живопись и грамматика со словарем».

Буслаев разбирает далее пример живописного «символизма букв» в Подлиннике «эпохи силлабических вирш» (то есть эпохи барокко. - Ю. М. ), где «на каждой странице киноварью написано в последовательном порядке по одной из букв» имени «Иисус Христос», «а под буквою помещено объяснение в силлабических виршах, а именно:

І (первая буква имени в старой орфографиии. - Ю. М. ) в виде столпа с петухом на верху:

До столпа Іисус Христос наш привязанный,

Егда от мучений злых велми бичеванный.

С с изображением внутри его сребренников:

За тридесять сребреник Іисуса купили.

Дабы на прелютую его смерть осудили.

У церковно-славянское, в виде клещей:

Гвозди из рук, из ног вынимали клещами,

Егда со креста снимали руками.

С с изображением внутри его четырех гвоздей. <…>

X с изображением трости и копья, расположенных крестом. <…>

Р в виде чаши… <…>

И в виде лестницы… <…>

Т в виде креста… <…>

О в виде тернового венца… <…>

С с молотом и орудиями наказания… <…>».

Живописное начало проникало в словесность и более глубоко, чем в подобных силлабических двустишиях. Так, Симеоном Полоцким, Иваном Величковским и другими авторами создан ряд стихотворений-рисунков (в виде звезды, сердца, креста, чаши и иных фигур), ими писались такие особым образом семантически выстроенные тексты, как палиндромоны, раки, лабиринты и т. п., ими применялись в образно-выразительных целях буквы разных цветов.

Вот пример «рака прекословного» у Ивана Величковского - по его выражению, стиха, «которого слова, вспак читаючися, противный (противоположный по смыслу. - Ю. М. ) текст выражают»:

Бца - Со мною жизнь не страх смерти, - Євва

Мною жити не умерти.

То есть: «Со мною жизнь, не страх смерти, Мною жити не умерти» (Богородица); «Смерти страх, не жизнь со мною, Умерти, нежити мною» (Ева).

На своем историческом пути русская литература со второй половины XIX в. сумела занять позиции одного из мировых лидеров. Уже И. С. Тургенева, не сговариваясь, назвали лучшим писателем Европы братья Гонкуры, Жорж Санд, Флобер. Вскоре завоевал колоссальный авторитет во всем мире как художник и мыслитель Л. Н. Толстой. Позже читатели во всем мире открыли для себя Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, A. M. Горького, М. А. Шолохова, М. А. Булгакова…

Вклад других славянских литератур в мировой литературный процесс не был столь глобальным. Так, писатели малороссийского (украинского) происхождения в XVIII–XIX вв. чаще всего писали на великорусском (московском) наречии, то есть стали деятелями русской литературы. Это относится к Василию Васильевичу Капнисту (1757–1823), Василию Трофимовичу Нарежному (1780–1825), Николаю Ивановичу Гнедичу (1784–1833), Алексею Алексеевичу Перовскому (1787–1836, псевдоним Антоний Погорельский), Оресту Михайловичу Сомову (1793–1833), Николаю Васильевичу Гоголю (1809–1852), Нестору Васильевичу Кукольнику (1809–1868), Алексею Константиновичу Толстому (1817–1875), Владимиру Галактионовичу Короленко (1853–1921) и др.

Н. С. Трубецкой подметил: «Основателем нового украинского литературного языка считают Котляревского. Произведения этого писателя („Энеида“, „Наталка-Полтавка“, „Москаль-Чарівник“, „Ода князю Куракину“) написаны на простонародном малорусском говоре Полтавщины и по своему содержанию относятся к тому же жанру поэзии, в котором намеренное применение простонародного языка вполне уместно и мотивировано самим содержанием. Стихотворения наиболее крупного украинского поэта, Тараса Шевченко, написаны большей частью в духе и в стиле малорусской народной поэзии и, следовательно, опять-таки самим своим содержанием мотивируют употребление простонародного языка. Во всех этих произведениях точно так же, как и в рассказах из народного быта хороших украинских прозаиков, язык является нарочито простонародным, т. е. как бы преднамеренно нелитературным. В этом жанре произведений писатель преднамеренно ограничивает себя сферой таких понятий и представлений, для которых в безыскусственном народном языке уже существуют готовые слова, и выбирает такую тему, которая дает ему возможность употреблять только те слова, которые действительно существуют - и притом именно в данном значении - в живой народной речи».

Балканские славяне, а на западе чехи и словаки на протяжении нескольких веков находились под иностранным гнетом.

У болгар и сербов не произошло параллельных русским процессов смены средневековой литературы литературой нового типа. Дело обстояло совершенно иным образом. Болгарская и сербская литература испытали более чем четырехвековой перерыв в своем развитии. Этот прискорбный культурно-исторический феномен прямо вытекает из оккупации в средневековье Балкан турецкой Османской империей.

Болгары - славянский народ, но название этого народа происходит от названия тюрского кочевого племени булгар , в VII в. н. э. под предводительством хана Аспаруха занявшего на Дунае земли семи славянских племен. На этих землях Аспарух основал свое Болгарское царство со столицей в городе Плиска . Вскоре завоеватели были ассимилированы несравненно более многочисленной славянской средой.

В 1371 г. болгарский царь Иван Шишман после десятилетий все более слабнущего сопротивления признал себя вассалом турецкого султана Мурада I. Затем в 1393 г. турки взяли тогдашнюю болгарскую столицу Велико-Тырново. Через три года была взята штурмом последняя опора болгарской государственности - город Видин (1396). В Софии обосновался турецкий наместник.

Сербия попала под турецкое иго после своего поражения в битве с турками на Косовом Поле (1389), то есть примерно в те же годы (на Руси на девять лет раньше состоялась битва с татарами на Куликовом поле имевшая для русских совсем иной исход).

Коренное болгарское и сербское население занималось крестьянским трудом, платило туркам непосильные налоги, но упорно сопротивлялось исламизации. Впрочем, реальная картина последующих перипетий истории обоих народов была весьма неоднозначна и сложна. Феодальные усобицы приводили к тому, что часть славян время от времени оказывалась в тех или иных военных столкновениях против христиан-католиков на стороне турок-мусульман. Применительно к сербской истории ряд фактов такого рода приводил в своей монографии «Эпос народов Югославии» И. Н. Голенищев-Кутузов, писавший:

«Таким образом, с конца XV до конца XVIII в. сербы находились в обоих лагерях, сражались за дело христианских государей и турецких султанов… не было периода, в котором сербский народ не имел бы оружия. Представление об аморфной сербской крестьянской массе… не соответствует исторической действительности. <…>

В XV–XVII столетиях в Сербии, Боснии, Герцеговине, Черногории и Далмации не было ни одной области, в которой не действовали бы гайдуки».

Часть сербов и хорватов была все-таки насильственно обращена в мусульманство. Потомки их составляют ныне особый этнос, именуемый «муслиманами » (то есть «омусульманенными»). У болгар и сербов уцелели некоторые православные монастыри, где продолжалось переписывание и размножение литературных текстов (книгопечатания болгары еще не знали даже в XVII в.) - на Афоне болгарский Зографский и сербский Хилендарский монастыри, а таже Троянский, Рыльский (он несколько раз был разрушен, но восстанавливался); «в монастыре Манассия возник последний центр национальной культуры сербов в Средние века»: «Там находились мастерские, где переписывали и украшали рукописи на церковнославянском, который был и литературным языком. Сербские книжники находились под сильнейшим влиянием разрушенной болгарской школы древнеславянского языка в Тырнове».

На старинную рукописную книгу угнетенный народ постепенно стал смотреть как на национальную святыню.

Болгарские и сербские священники фактически были единственными книжными (да и вообще грамотными) людьми в эту тяжелую для культур южных славян эпоху. Они нередко уезжали учиться в Россию и затем писали на языке, в котором, помимо церковнославянской основы, присутствовали не только слова из народного языка, но и русизмы.

В 1791 г. в Вене стала издаваться первая сербская газета «Сербские Новини ». В 1806 г. появилось первое печатное болгарское произведение «Еженедельник » Софрония Врачанского.

Болгарский монах Паисий в 1762 г. написал проникнутую стремлением к национальной независимости историю болгар, которая десятилетиями распространялась в рукописи, а издана была только в 1844 г. В Сербии и Черногории своими пламенными проповедями будил народ черногорский князь (и митрополит) Петр Петрович Иегош (1813–1851). Черногорец по происхождению и крупнейший поэт-романтик, он написал драматическую поэму «Горный венец » (Горский Вијенац , 1847), звавшую славян к единению и живописавшую жизнь черногорского народа.

В эпоху романтизма у болгар и сербов начинает складываться художественная литература. У ее истоков в Болгарии стоят поэты Петко Славейков (1827–1895), Любен Каравелов (1835–1879) и Христо Ботев (1848–1876). Это революционные романтики, яркому таланту которых проявиться в полную силу объективно мешало лишь отсутствие за их плечами необходимой национальной литературно-художественной традиции.

Под большим плодотворным влиянием русской литературы работал великий болгарский поэт, прозаик и драматург Иван Вазов (1850–1921), автор исторического романа «Под игом » (1890).

Сербский поэтический романтизм представлен такими поэтами, как Джура Якшич (1832–1878) и Лаза Костич (1841–1910), у черногорцев - например, творчеством короля Николы I Петровича (1841–1921). В области Воеводина в городе Нови-Сад сложился центр славянской культуры. Здесь действовал замечательный просветитель Доситей Обрадович из Воеводины (1739–1811), фактический основоположник литературы нового времени.

В сербской литературе позже появился обладавший искрометным сатирическим даром драматург Бранислав Нушич (1864–1938), автор комедий «Подозрительная личность » (по мотивам гоголевского «Ревизора») (1887), «Протекция » (1888), «Госпожа министерша » (1929), «Мистер Доллар » (1932), «Опечаленная родня » (1935), «Д-р » (1936), «Покойник » (1937) и др., а также исполненной самоиронии «Автобиографии ».

Лауреатом Нобелевской премии в 1961 г. стал боснийский серб Иво Андрич (1892–1975). Среди его исторических романов следует отметить прежде всего «Мост на Дрине » (1945), «Травницкую хронику » (1945), «Проклятый двор » (1954) и др.

Чешская и словацкая литература, литературы балканских славян (болгар, сербов, хорватов, черногорцев, македонцев и др.), как и культуры этих славянских народов в целом, по существу, пережили многовековой перерыв в развитии.

Если иметь в виду чехов, эта поистине трагическая коллизия - следствие захвата чешских земель австрийскими феодалами (то есть немцами-католиками) после поражения чехов в сражении при Белой Горе в XVII в.

Средневековые чехи были мужественным и свободолюбивым народом. За полтора века до того, как реформаторское движение кальвинистов, лютеранцев и пр. раскололо католический мир, против католицизма боролись именно чехи.

Великий деятель чешской культуры, проповедник и церковный реформатор Ян Гус (1371–1415), настоятель Вифлеемской капеллы в старой части Праги, а впоследствии ректор Пражского университета, в 1412 г. резко выступил против католической практики торговли индульгенциями. Уже ранее Гус приступил к чтению проповедей по-чешски, а не на латыни. Он подвергнул критике и некоторые другие католические установления, касающиеся церковной собственности, власти папы и т. п. Писал Гус и на латинском языке, используя его знание для изобличения гнездящихся в католической церкви пороков («О шести блудах »).

Выступая как народный просветитель, Ян Гус отдавал силы и филологической работе. В своем сочинении «О чешском правописании » он предложил для латиницы надстрочные знаки, позволявшие передавать свойственные чешскому языку звуки.

Католики заманили Гуса на собор в Констанце. Он получил охранную грамоту, которая после его ареста была нагло дезавуирована на том основании, что обещания, данные «еретику», недействительны. Яна Гуса сожгли на костре (он не «реабилитирован» католической церковью по сей день). Чешский народ ответил на это злодеяние национальным восстанием.

Во главе гуситов встал дворянин Ян Жижка (1360–1424), оказавшийся замечательным полководцем. Он сражался еще при Грюнвальде, где потерял глаз. Армия Жижки отбила несколько крестовых походов, организовывавшихся католическими рыцарями против гуситов. Ян Жижка создал новый тип войска, передвигавшегося на бронированных повозках и имевшего артиллерию. Повозки, выстроенные в ряд или в круг и скрепленные цепями, превращались в крепость на колесах. Не раз гуситы спускали тяжело груженые повозки с горы, давя и обращая в бегство рыцарей, многократно превосходивших их своей численностью.

Потеряв в бою второй глаз, Жижка и слепой продолжал командовать войсками. Только когда он умер от чумы при осаде Пржибыслава, объединенным католическим силам удалось обуздать гуситское движение, наводившее страх на всю Европу более 20 лет.

В следующем XVI столетии на трон в Праге проникли австрийцы. Из них эрцгерцог Рудольф Второй Габсбург остался в истории как меценат и правитель, склонный к религиозной терпимости. При нем в Праге работали астрономы Тихо Браге и Кеплер, скрывался от инквизиции Джордано Бруно. В Чехии распространился протестантизм.

В 1618 г. протестантская Чехия восстала против власти католиков-австрийцев. Это восстание и закончилось поражением в битве при Белой Горе (1620).

Войдя в Прагу, победители устроили зверскую резню. Старательно уничтожалась славянская аристократия. Австрийцы ставили своей задачей отныне и навсегда подавить народную способность к сопротивлению. Даже гробница Яна Жижки в 1623 г. (через 199 лет после смерти полководца) была по приказу австрийского императора разорена, а его останки выброшены.

Наступила эра 300-летнего господства в Чехии австрийской династии Габсбургов (она закончилась в 1918 г. после распада Австро-Венгерской империи и создания независимой Чехословакии). Австрийские феодалы и их приспешники систематически подавляли в Чехии национальную культуру.

В Чехии уже в XIV в. существовала развитая средневековая литература на родном языке (летописи, жития святых, рыцарские романы, драматургические произведения и т. д.). На чешском языке написаны сочинения (проповеди, послания и прочие философско-богословские труды) великого реформатора Яна Гуса. Обладавший большим художественным дарованием епископ Ян Амос Коменский (1592–1670), педагог и богослов, пользовался наряду с латынью чешским языком. По-чешски написана, например, его отличающаяся высокими литературными достоинствами аллегория «Лабиринт мира и рай сердца » (1631). Однако Я. Коменский умер в изгнании в Голландии. На родине хозяйничали немцы.

В 1620 г. прервалась сама письменная традиция. Отныне чехи стали писать по-немецки, и это контролировалось победителями с поистине немецкой пунктуальностью. Особенно усердствовали победители в уничтожении славянской культуры побежденных первые полтора столетия. Проводились контрреформация, насильственная германизация; иезуиты жгли на кострах чешские книги. В итоге в прошлом независимые чехи были низведены до положения немецких крепостных (крепостное право было здесь отменено в 1848 г.). Национальное дворянство было уничтожено (уцелевшие славянские дворяне в основном старались мимикрировать в «немцев»).

В крестьянской славянской среде в века австрийского засилья продолжало подспудно развиваться устное народное творчество. Но вот писатели славянской национальности, когда они появлялись, создавали свои произведения на немецком языке. Искусство барокко в покоренных землях культивировалось средой католических церковнослужителей, не дало значительных произведений и не имело прямого отношения к культуре славян как таковых.

Лишь в конце XVIII в. патриотически настроенный филолог Йозеф Добровский (1753–1829) занялся грамматическим описанием чешского языка и вопросами чешской литературы, написав (по-немецки) ее историю, научно обосновав для чешской поэзии правила силлабо-тонического стихосложения. Заново пришлось создавать литературный язык. Н. С. Трубецкой говорит об этой ситуации так:

«Благодаря деятельности Яна Гуса и так называемых чешских братьев чешский язык к XVI в. принял совершенно оформленный вид. Но неблагоприятно сложившиеся обстоятельства прервали его дальнейшее развитие, и чешская литературная традиция на долгое время почти совершенно иссякла. Только в конце XVIII и в начале XIX в. началось возрождение чешского литературного языка. При этом деятели чешского возрождения обратились не к современным народным говорам, а к прерванной традиции старого чешского языка конца XVI в. Разумеется, язык этот пришлось несколько подновить, но все же благодаря этому примыканию к прерванной традиции новочешский язык получил совершенно своеобразный облик: он архаичен, но архаичен искусственно, так что элементы совершенно различных эпох языкового развития в нем уживаются друг с другом в искусственном сожительстве».

Практическое следствие этого в том, что литературный чешский язык резко отличается от разговорного. Научившись бегло читать произведения чешской литературы, иностранец неожиданно сталкивается с тем, что не понимает живой речи чехов, а те не понимают его при попытках общения.

Творчество по-чешски начали поэты-романтики Франтишек Челаковский (1799–1852), Вацлав Ганка (1791–1861), Карел Яромир Эрбен (1811–1870) и др. Стали переиздаваться старочешские литературные памятники.

Во второй половине XIX в. в Чехии появился самый яркий поэт и прозаик периода национального возрождения Сватоплук Чех (1846–1908). Его вызывающе смелые «Песни раба » (Pisn? otroka ) звали чешский народ к борьбе за свободу. Исторические поэмы из славного чешского прошлого отличались богатой сюжетностью и также пользовались большим читательским успехом. Сатирические романы «Подлинное путешествие господина Броучека на Луну » («Pravy vylet pana Brou?ka do M?sice », 1888) и «Новое эпохальное путешествие господина Броучека, на этот раз в пятнадцатое столетие » («Novy epochalni vylet pana Brou?ka, tentokrat do patnacteho stoleti », 1888) предвосхищали сатирическую прозу Я. Гашека и К. Чапека.

Современник С. Чеха Алоис Ирасек (1851–1930) начинал как поэт, но, перейдя на прозу с сюжетами из чешской истории, стал классиком национальной литературы (писал и исторические драмы). Он создал цикл романов о гуситах «Между течениями » (Mezi proudy , 1887–1890), «Против всех » (Proti vsem , 1893), «Братство » (Bratrstvo , 1898–1908); пьесы о Яне Гусе и Яне Жижке.

В Чехословакии, образовавшейся после окончания Первой мировой войны, был популярен сатирик и юморист Ярослав Гашек (1883–1923) с его антивоенным романом «Похождения бравого солдата Швейка » (Osudy dobreho vojaka ?vejka za sv?tove valky , 1921–1923). Гашек был коммунистом и участником гражданской войны в России, что способствовало его известности в СССР.

Карел Чапек (1890–1938), драматург и прозаик, прославившийся пьесами «Средство Макропулоса » (Vec Makropulos , 1922), «Мать » (Matka , 1938), «R.U.R. » (Rossumovi Univerzalni Roboti , 1920) и др., романов «Фабрика абсолюта » (Tovarna na absolutno , 1922), «Кракатит » (Krakatit , 1922), «Гордубал » (Hordubal , 1937), «Метеор », «Война с саламандрами » (Valka s mloky , 1936) и др. Наряду с поляком С. Лемом Чапека можно признать классиком философской фантастики. Карел Чапек умер, тяжело пережив Мюнхенский сговор, отдававший его родину во власть немцев.

Столетия рабской зависимости от немцев, по всей видимости, не прошли для чехов как нации бесследно, приучив их покорно воспринимать превратности судьбы. Как известно, Гитлер в 1939 г. в Польше встретил отчаянное сопротивление. Годом раньше фашистские войска вторглись в Чехию почти без единого выстрела. Чехия - на тот момент мощная индустриальная страна, имевшая прекрасную оборонную промышленность и сильную армию, обладавшую самым современным оружием (гораздо более сильную, чем польская армия), сдалась немцам. (Впоследствии чешские танки воевали в годы Великой Отечественной войны против СССР, да и солдаты-чехи изобиловали в армии Гитлера.)

В 1938 г. кое-кто в Чехии обреченно ощутил, что вернулись привычные хозяева - немцы… Об этих драматических днях напоминает стихотворение от всей души любившей Чехословакию Марины Цветаевой «Один офицер ». Этому своему произведению русская поэтесса предпослала следующий эпиграф:

«В Судетах, на лесной чешской границе, офицер с двадцатью солдатами, оставив солдат в лесу, вышел на дорогу и стал стрелять в подходящих немцев. Конец его неизвестен (Из сентябрьских газет 1938 г. )».

Цветаева пишет:

Чешский лесок -

Самый лесной.

Год - девятьсот

Тридцать восьмой.

День и месяц? - вершины, эхом:

День, как немцы входили к чехам!

Лес - красноват,

День - сине-сер.

Двадцать солдат,

Один офицер.

Крутолобый и круглолицый

Офицер стережет границу.

Лес мой, кругом,

Куст мой, кругом,

Дом мой, кругом,

Мой - этот дом.

Леса не сдам,

Дома не сдам,

Края не сдам,

Пяди не сдам!

Лиственный мрак.

Сердца испуг:

Прусский ли шаг?

Сердца ли стук?

Лес мой, прощай!

Век мой, прощай!

Край мой, прощай!

Мой - этот край!

Пусть целый край

К вражьим ногам!

Я - под ногой -

Камня не сдам!

Топот сапог.

Немцы! - листок.

Грохот желез.

Немцы! - весь лес.

Немцы! - раскат

Гор и пещер.

Бросил солдат

Один - офицер.

Из лесочку - живым манером

На громаду - да с револьвером!

Понесена

Добрая весть,

Что - спасена

Чешская честь!

Значит - страна

Так не сдана,

Значит - война

Все же - была!

Край мой, виват!

Выкуси, герр!

…Двадцать солдат.

Один офицер.

Последствия перерыва в культурно-историческом развитии на протяжении XVII–XVIII вв. видны уже по тому наглядному факту, что чешская литература, к сожалению, мало проявила себя на международном уровне. Однако писатели, подобные А. Ирасеку и К. Чапеку, и другие переводимые на иностранные языки авторы достойно несут ее идеи и темы в самые разные страны. С огромной симпатией относятся к чешской литературе российские читатели.

Земли словаков еще в раннем средневековье оказались в составе Венгрии, феодальные власти которой неизменно и жестоко подавляли словацкую национальную культуру. Однако в XVI в. венгры утратили национальную независимость. В Венгрии был введен немецкий язык, и местным феодалам самим пришлось несладко. Вместе с давними своими угнетателями, венграми, словаки угодили под скипетр австрийской династии Габсбургов, вскоре поглотившей и чехов. Нюанс в том, что для словаков при этом подчинении их австрийцам, т. е. немцам, ослабло жестокое господство над ними венгров , против которых словаки веками боролись. Кроме того, в отличие от чехов словаки были католиками , как и австрийцы, - то есть здесь не было религиозного противостояния. И сегодня заметное большинство граждан образованной в 1993 г. Словацкой республики - католики (почти все прочие - протестанты, как в Чехии).

(Впервые Словацкое государство создавалось - из политических соображений - нацистской Германией после захвата ею Чехословакии. После освобождения чехов и словаков советскими войсками была восстановлена (в качестве социалистической) единая Чехословацкая Республика. Иными словами, в период 1918–1993 гг. Словакия почти всегда была в составе Чехословакии .)

На словаков немалое влияние оказали чешская культура в целом и литература, в частности. С XVI в. с чешской культурой особенно интенсивно контактовали те словаки, которые стали протестантами . В этой среде охотно писали по-чешски - например, поэты Юрай Палкович (1769–1850), автор книги стихов «Муза словацких гор» (1801), и Богуслав Таблиц (1769–1832), один за другим издававший свои сборники «Поэзия и записи» (1806–1812). Таблиц издал и антологию словацкой поэзии XVIII в. «Словацкие стихотворцы» (1804) - тоже на чешском языке.

В католических словацких кругах в конце XVIII в. была сделана филологически интересная попытка создания системы словацкого правописания (так называемой «бернолаччины» - по имени ее создателя, словацкого католического священника Антонина Бернолака (1762–1813). На «бернолаччине» был издан ряд книг. Хотя впоследствии эта громоздкая система так и не прижилась, Бернолак привлек усилия национальных культурных деятелей к созданию словацкого литературного языка. Впрочем, Н. С. Трубецкой сделал зоркое и емкое наблюдение:

«Несмотря на стремление основателей и главных деятелей словацкой литературы отмежеваться от чешского языка, примыкание к чешской литературно-языковой традиции для словаков настолько естественно, что противоборствовать ему невозможно. Отличия словацкого и чешского литературных языков главным образом грамматические и фонетические, словарный же состав обоих языков почти одинаков, особенно в сфере понятий и представлений высшей умственной культуры».

По-словацки стал писать стихи Ян Коллар (1793–1852), создававший оды, элегии, написавший патриотическую поэму «Дочь Славы » (1824).

Словаком по национальности был один из крупнейших филологов славянского мира Павел Йозеф Шафарик (1795–1861). Долгие годы живя в Праге, писал он в основном по-чешски. Наиболее известный его труд - «Славянские древности » (1837).

Филолог и философ-гегельянец Людевит Штур (1815–1856) в 30-х годах XIX в. возглавил в Братиславском лицее кафедру чехословацкой литературы. Он пропагандировал верность писателя духу народа, который преломлен в устном народном творчестве.

Под влиянием идей Штура творили поэт-романтик Янко Краль (1822–1876), для которого характерны бунтарские мотивы (например, цикл его стихотворений о «словацком Робин Гуде» разбойнике Яношике) и прозаик Ян Калинчак (1822–1871), писавший исторические повести о борьбе славян за независимость - «Бозковичи » (1842), «Могила Милко » (1845), «Князь Липтовский » (1847) и др.

По сути, названные авторы и некоторые их современники сыграли роль родоначальников молодой (по историческим масштабам, и полтора века спустя все еще довольно молодой) словацкой литературы. Эта литература полна свежих сил, но ее выход на широкую международную арену - дело будущего.

Из книги Успехи ясновидения автора Лурье Самуил Аронович

Из книги Праздники православной церкви автора Алмазов Сергей Францевич

Возникновение религиозных праздников у славян Научные данные о жизни и быте племен и народов, населявших древние земли Руси, весьма невелики. Известно, что наши далекие предки жили отдельными племенами вдоль берегов лесных и степных рек Восточной Европы. Основными

Быт древних славян по филологическим данным Пища, напитки. Охота, рыболовство, земледелие. Орудия труда. Хозяйственные инструменты. Одежда. Обувь. Головные уборы. Жилище. Жилища «со многими выходами». Простая землянка. Полуземлянка. Изба. Сени. Клеть. Кладовая. Город.

Из книги Труд писателя автора Цейтлин Александр Григорьевич

Глава I ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЛАВЯН Вплоть до конца XVIII в. наука не могла дать удовлетворительного ответа на вопрос о происхождении славян, хотя он уже тогда привлекал внимание ученых. Об этом свидетельствуют относящиеся к тому времени первые попытки дать очерк истории славян,

Из книги Пушкинский круг. Легенды и мифы автора Синдаловский Наум Александрович

Глава II ПРАРОДИНА СЛАВЯН Вопрос о прародине славян, то есть о территории, где сформировались славяне и где они обитали вплоть до своего разделения и переселения на новые земли, тесно связан с рассматривавшимся выше вопросом о происхождении славян. Прародина других

Из книги О Лермонтове [Работы разных лет] автора Вацуро Вадим Эразмович

ЖИЗНЬ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

Из книги Литература 5 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 1 автора Коллектив авторов

Миф и фольклор в сюжете поэмы Сквозь стилизацию под миф в романе Апулея, сквозь классицистическую условность лафонтеновской Греции Богданович почувствовал фольклорную природу мифологического сюжета. И именно этот фольклорный характер мифа об Амуре и Психее Богданович

Из книги автора

Из книги автора

Лицейский фольклор Из фольклора, связанного с лицейскими годами Пушкина, особенно характерны для понимания мировоззрения будущего поэта легенды о взаимоотношениях лицеиста с монаршими особами. Задиристое, а порой и просто дерзкое поведение Пушкина импонировало

Из книги автора

Фольклор от Пушкина Рассматривая петербургский фольклор как живительный родник, питавший творчество Пушкина, нельзя забывать, что и сам поэт, являясь мощным генератором творческой энергии, становился для читающей и слушающей публики источником этого фольклора.

Из книги автора

Из книги автора

О том, что такое фольклор, и о поэтической мудрости народа Мы уже говорили с тобой о том, как начала зарождаться поэзия. Объясняя стихийные бедствия гневом богов, люди задумывались и над тем, чтобы привлечь их на свою сторону: не только избежать их гнева, но добиться их

Из книги автора

Детский фольклор Английские детские народные песенки Во всех странах с самого раннего детства ребята знакомятся с прекрасными произведениями устного народного поэтического творчества. Прочитай внимательно детские народные песенки, которые и по сей день распевают

Из книги автора

Русский детский фольклор Знаешь ли ты, что твое первое знакомство с искусством началось с фольклора? Ты еще не стоял на ногах и не умел говорить, а вокруг тебя уже царил волшебный мир фольклора. Твоя мама, взяв твои ручки, похлопывала ими в такт, приговаривая: – Ладушки,