crimea-fun.ru

Киреевский Обозрение современного состояния литературы. И.В

Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ. Киреевский Иван Васильевич

Обозрѣніе современнаго состоянія литературы. (1845).

Обозр?ніе современнаго состоянія литературы.

Было время, когда, говоря: словесность , разум?ли обыкновенно изящную литературу; въ наше время изящная литература составляетъ только незначительную часть словесности. Потому мы должны предупредить читателей, что, желая представить современное состояніе литературы въ Европ?, мы по невол? должны будемъ обращать бол?е вниманія на произведенія философскія, историческія, филологическія, политико-экономическія, богословскія, и т. п., ч?мъ собственно на произведенія изящныя.

Можетъ быть, отъ самой эпохи такъ называемаго возрожденія наукъ въ Европ?, никогда изящная литература не играла такой жалкой роли, какъ теперь, особенно въ посл?дніе годы нашего времени, - хотя, можетъ быть, никогда не писалось такъ много во вс?хъ родахъ и никогда не читалось такъ жадно все, что пишется. Еще 18-й в?къ былъ по преимуществу литературный; еще въ первой четверти 19-го в?ка чисто литературные интересы были одною изъ пружинъ умственнаго движенія народовъ; великіе поэты возбуждали великія сочувствія; различія литературныхъ мн?ній производили страстныя партіи; появленіе новой книги отзывалось въ умахъ, какъ общественное д?ло. Но теперь отношеніе изящной литературы къ обществу изм?нилось; изъ великихъ, всеувлекающихъ поэтовъ не осталось ни одного; при множеств? стиховъ и, скажемъ еще, при множеств? зам?чательныхъ талантовъ, - н?тъ поэзіи: незам?тно даже ея потребности; литературныя мн?нія повторяются безъ участія; прежнее, магическое сочувствіе между авторомъ и читателями прервано; изъ первой блистательной роли изящная словесность сошла на роль наперсницы другихъ героинь нашего времени; мы читаемъ много, читаемъ больше прежняго, читаемъ все, что попало; но все мимоходомъ, безъ участія, какъ чиновникъ прочитываетъ входящія и исходящія бумаги, когда онъ ихъ прочитываетъ. Читая, мы не наслаждаемся, еще меньше можемъ забыться; но только принимаемъ къ соображенію, ищемъ извлечь прим?неніе, пользу; - и тотъ живой, безкорыстный интересъ къ явленіямъ чисто-литературнымъ, та отвлеченная любовь къ прекраснымъ формамъ, то наслажденіе стройностію р?чи, то упоительное самозабвеніе въ гармоніи стиха, какое мы испытали въ нашей молодости, - наступающее покол?ніе будетъ знать объ немъ разв? только по преданію.

Говорятъ, что этому надобно радоваться; что литература потому зам?нилась другими интересами, что мы стали д?льн?е; что если прежде мы гонялись за стихомъ, за фразою, за мечтою, то теперь ищемъ существенности, науки, жизни. Не знаю, справедливо ли это; но признаюсь, мн? жаль прежней, неприм?няемой къ д?лу, безполезной литературы. Въ ней было много теплаго для души; а что гр?етъ душу, то можетъ быть не совс?мъ лишнее и для жизни.

Въ наше время изящную словесность зам?нила словесность журнальная. И не надобно думать, что бы характеръ журнализма принадлежалъ однимъ періодическимъ изданіямъ: онъ распространяется на вс? формы словесности, съ весьма немногими исключеніями.

Въ самомъ д?л?, куда ни оглянемся, везд? мысль подчинена текущимъ обстоятельствамъ, чувство приложено къ интересамъ партіи, форма принаровлена къ требованіямъ минуты. Романъ обратился въ статистику нравовъ; - поэзія въ стихи на случай; - исторія, бывъ отголоскомъ прошедшаго, старается быть вм?ст? и зеркаломъ настоящаго, или доказательствомъ какого нибудь общественнаго уб?жденія, цитатомъ въ пользу какого нибудь современнаго воззр?нія; - философія, при самыхъ отвлеченныхъ созерцаніяхъ в?чныхъ истинъ, постоянно занята ихъ отношеніемъ къ текущей минут?; - даже произведенія богословскія на Запад?, по большей части, порождаются какимъ нибудь постороннимъ обстоятельствомъ вн?шней жизни. По случаю одного Кельнскаго епископа написано больше книгъ, ч?мъ по причин? господствующаго нев?рія, на которое такъ жалуется Западное духовенство.

Впрочемъ это общее стремленіе умовъ къ событіямъ д?йствительности, къ интересамъ дня, им?етъ источникомъ своимъ не одн? личныя выгоды или корыстныя ц?ли, какъ думаютъ н?которые. Хотя выгоды частныя и связаны съ д?лами общественными, но общій интересъ къ посл?днимъ происходитъ не изъ одного этого разсчета. По большей части, это просто интересъ сочувствія. Умъ разбуженъ и направленъ въ эту сторону. Мысль челов?ка срослась съ мыслію о челов?честв?. Это стремленіе любви, а не выгоды. Онъ хочетъ знать, что д?лается въ мір?, въ судьб? ему подобныхъ, часто безъ мал?йшаго отношенія къ себ?. Онъ хочетъ знать, чтобы только участвовать мыслію въ общей жизни, сочувствовать ей изнутри своего ограниченнаго круга.

Не смотря на то, однако, кажется, не безъ основанія жалуются многіе на это излишнее уваженіе къ минут?, на этотъ всепоглощающій интересъ къ событіямъ дня, къ вн?шней, д?ловой сторон? жизни. Такое направленіе, думаютъ они, не обнимаетъ жизни, но касается только ея наружной стороны, ея несущественной поверхности. Скорлупа, конечно, необходима, но только для сохраненія зерна, безъ котораго она свищь; можетъ быть, это состояніе умовъ понятно, какъ состояніе переходное; но безсмыслица, какъ состояніе высшаго развитія. Крыльцо къ дому хорошо какъ крыльцо; но если мы расположимся на немъ жить, какъ будто оно весь домъ, тогда намъ отъ того можетъ быть и т?сно и холодно.

Впрочемъ зам?тимъ, что вопросы собственно политическіе, правительственные, которые такъ долго волновали умы на Запад?, теперь уже начинаютъ удаляться на второй планъ умственныхъ движеній, и хотя при поверхностномъ наблюденіи можетъ показаться, будто они еще въ прежней сил?, потому, что по прежнему еще занимаютъ большинство головъ, но это большинство уже отсталое; оно уже не составляетъ выраженія в?ка; передовые мыслители р?шительно переступили въ другую сферу, въ область вопросовъ общественныхъ, гд? первое м?сто занимаетъ уже не вн?шняя форма, но сама внутренняя жизнь общества, въ ея д?йствительныхъ, существенныхъ отношеніяхъ.

Излишнимъ считаю оговариваться, что подъ направленіемъ къ вопросамъ общественнымъ я разум?ю не т? уродливыя системы, которыя изв?стны въ мір? бол?е по шуму, ими произведенному, ч?мъ по смыслу своихъ недодуманныхъ ученій: эти явленія любопытны только какъ признакъ, а сами по себ? несущественны; н?тъ, интересъ къ вопросамъ общественнымъ, зам?няющій прежнюю, исключительно политическую заботливость, вижу я не въ томъ или другомъ явленіи, но въ ц?ломъ направленіи литературы Европейской.

Умственныя движенія на Запад? совершаются теперь съ меньшимъ шумомъ и блескомъ, но очевидно им?ютъ бол?е глубины и общности. Вм?сто ограниченной сферы событій дня и вн?шнихъ интересовъ, мысль устремляется къ самому источнику всего вн?шняго, къ челов?ку, какъ онъ есть, и къ его жизни, какъ она должна быть. Д?льное открытіе въ наук? уже бол?е занимаетъ умы, ч?мъ пышная р?чь въ Камер?. Вн?шняя форма судопроизводства кажется мен?е важною, ч?мъ внутреннее развитіе справедливости; живой духъ народа существенн?е его наружныхъ устроеній. Западные писатели начинаютъ понимать, что подъ громкимъ вращеніемъ общественныхъ колесъ таится неслышное движеніе нравственной пружины, отъ которой зависитъ все, и потому въ мысленной забот? своей стараются перейти отъ явленія къ причин?, отъ формальныхъ вн?шнихъ вопросовъ хотятъ возвыситься къ тому объему идеи общества, гд? и минутныя событія дня, и в?чныя условія жизни, и политика, и философія, и наука, и ремесло, и промышленность, и сама религія, и вм?ст? съ ними словесность народа, сливаются въ одну необозримую задачу: усовершенствованіе челов?ка и его жизненныхъ отношеній.

Но надобно признаться, что если частныя литературныя явленія им?ютъ отъ того бол?е значительности и, такъ сказать, бол?е соку , за то литература въ общемъ объем? своемъ представляетъ странный хаосъ противор?чащихъ мн?ній, несвязанныхъ системъ, воздушныхъ разлетающихся теорій, минутныхъ, выдуманныхъ в?рованій, и въ основаніи всего: совершенное отсутствіе всякаго уб?жденія, которое могло бы назваться не только общимъ, но хотя господствующимъ. Каждое новое усиліе мысли выражается новою системою; каждая новая система, едва рождаясь, уничтожаетъ вс? предыдущія, и уничтожая ихъ, сама умираетъ въ минуту рожденія, такъ, что безпрестанно работая, умъ челов?ческій не можетъ успокоиться ни на одномъ добытомъ результат?; постоянно стремясь къ построенію какого-то великаго, заоблачнаго зданія, нигд? не находитъ опоры, чтобы утвердить хотя одинъ первый камень для нешатающагося фундамента.

Отъ того во вс?хъ сколько нибудь зам?чательныхъ произведеніяхъ словесности, во вс?хъ важныхъ и не важныхъ явленіяхъ мысли на Запад?, начиная съ нов?йшей философіи Шеллинга и оканчивая давно забытою системою Сенъ-Симонистовъ, обыкновенно находимъ мы дв? различныя стороны: одна почти всегда возбуждаетъ сочувствіе въ публик?, и часто заключаетъ въ себ? много истиннаго, д?льнаго и двигающаго впередъ мысль: это сторона отрицательная , полемическая, опроверженіе системъ и мн?ній, предшествовавшихъ излагаемому уб?жденію; другая сторона, если иногда и возбуждаетъ сочувствіе, то почти всегда ограниченное и скоро проходящее: это сторона положительная , то есть, именно то, что составляетъ особенность новой мысли, ея сущность, ея право на жизнь за пред?лами перваго любопытства.

Причина такой двойственности Западной мысли очевидна. Доведя до конца свое прежнее десятив?ковое развитіе, новая Европа пришла въ противор?чіе съ Европою старою и чувствуетъ, что для начала новой жизни ей нужно новое основаніе. Основаніе жизни народной есть уб?жденіе. Не находя готоваго, соотв?тствующаго ея требованіямъ, Западная мысль пытается создать себ? уб?жденіе усиліемъ, изобр?сть его, если можно, напряженіемъ мышленія, - но въ этой отчаянной работ?, во всякомъ случа? любопытной и поучительной, до сихъ поръ еще каждый опытъ былъ только противор?чіемъ другаго.

Многомысліе, разнор?чіе кипящихъ системъ и мн?ній, при недостатк? одного общаго уб?жденія, не только раздробляетъ самосознаніе общества, но необходимо должно д?йствовать и на частнаго челов?ка, раздвояя каждое живое движеніе его души. Отъ того, между прочимъ, въ наше время такъ много талантовъ и н?тъ ни одного истиннаго поэта. Ибо поэтъ создается силою внутренней мысли. Изъ глубины души своей долженъ онъ вынести, кром? прекрасныхъ формъ, еще самую душу прекраснаго: свое живое, ц?льное воззр?ніе на міръ и челов?ка. Зд?сь не помогутъ никакія искусственныя устроенія понятій, никакія разумныя теоріи. Звонкая и трепещущая мысль его должна исходить изъ самой тайны его внутренняго, такъ сказать, надсознательнаго уб?жденія, и гд? это святилище бытія раздроблено разнор?чіемъ в?рованій, или пусто ихъ отсутствіемъ, тамъ не можетъ быть р?чи ни о поэзіи, ни о какомъ могучемъ возд?йствіи челов?ка на челов?ка.

Это состояніе умовъ въ Европ? довольно новое. Оно принадлежитъ посл?дней четверти девятнадцатаго в?ка. Восьмнадцатый в?къ, хотя былъ по преимуществу нев?рующій, но т?мъ не мен?е им?лъ свои горячія уб?жденія, свои господствующія теоріи, на которыхъ успокоивалась мысль, которыми обманывалось чувство высшей потребности челов?ческаго духа. Когда же за порывомъ упоенія посл?довало разочарованіе въ любимыхъ теоріяхъ, тогда новый челов?къ не выдержалъ жизни безъ сердечныхъ ц?лей: господствующимъ чувствомъ его стало отчаяніе. Байронъ свид?тельствуетъ объ этомъ переходномъ состояніи, - но чувство отчаянія, по сущности своей, только минутное. Выходя изъ него, Западное самосознаніе распалось на два противоположныя стремленія. Съ одной стороны, мысль, не поддержанная высшими ц?лями духа, упала на службу чувственнымъ интересамъ и корыстнымъ видамъ; отсюда промышленное направленіе умовъ, которое проникло не только во вн?шнюю общественную жизнь, но и въ отвлеченную область науки, въ содержаніе и форму словесности, и даже въ самую глубину домашняго быта, въ святость семейныхъ связей, въ волшебную тайницу первыхъ юношескихъ мечтаній. Съ другой стороны, отсутствіе основныхъ началъ пробудило во многихъ сознаніе ихъ необходимости. Самый недостатокъ уб?жденій произвелъ потребность в?ры; но умы, искавшіе в?ры, не всегда ум?ли согласить ея Западныхъ формъ съ настоящимъ состояніемъ Европейской науки. Отъ того н?которые р?шительно отказались отъ посл?дней и объявили непримиримую вражду между в?рою и разумомъ; другіе же, стараясь найти ихъ соглашеніе, или насилуютъ науку, чтобы вт?снить ее въ Западныя формы религіи, или хотятъ самыя формы религіи переобразовать по своей наук?, или, наконецъ, не находя на Запад? формы, соотв?тствующей ихъ умственнымъ потребностямъ, выдумываютъ себ? новую религію безъ церкви, безъ преданія, безъ откровенія и безъ в?ры.

Границы этой статьи не позволяютъ намъ изложить въ ясной картин? того, что есть зам?чательнаго и особеннаго въ современныхъ явленіяхъ словесности Германіи, Англіи, Франціи и Италіи, гд? тоже загорается теперь новая, достойная вниманія мысль религіозно-философская. Въ посл?дующихъ нумерахъ Москвитянина над?емся мы представить это изображеніе со всевозможнымъ безпристрастіемъ. - Теперь же въ б?глыхъ очеркахъ постараемся обозначить въ иностранныхъ словесностяхъ только то, что он? представляютъ самаго р?зко замечательнаго въ настоящую минуту.

Въ Германіи господствующее направленіе умовъ до сихъ поръ остается преимущественно философское; къ нему примыкаетъ, съ одной стороны, направленіе исторически-теологическое, которое есть сл?дствіе собственнаго, бол?е глубокаго развитія мысли философской, а съ другой, направленіе политическое, которое, кажется, по большей части надобно приписать чужому вліянію, судя по пристрастію зам?чательн?йшихъ писателей этого рода къ Франціи и ея словесности. Н?которые изъ этихъ Н?мецкихъ патріотовъ доходятъ до того, что ставятъ Вольтера, какъ философа, выше мыслителей Германскихъ.

Новая система Шеллинга, такъ долго ожиданная, такъ торжественно принятая, не согласовалась, кажется, съ ожиданіями Н?мцевъ. Его Берлинская аудиторія, гд? въ первый годъ его появленія съ трудомъ можно было найти м?сто, теперь, какъ говорятъ, сд?лалась просторною. Его способъ примиренія в?ры съ философіей не уб?дилъ до сихъ поръ ни в?рующихъ, ни философствующихъ. Первые упрекаютъ его за излишнія права разума и за тотъ особенный смыслъ, который онъ влагаетъ въ свои понятія о самыхъ основныхъ догматахъ Христіанства. Самые близкіе друзья его видятъ въ немъ только мыслителя на пути къ в?р? . „Я над?юсь, - говоритъ Неандеръ, (посвящая ему новое изданіе своей церковной исторіи) - я над?юсь, что милосердый Богъ скоро сод?лаетъ васъ вполн? нашимъ”. Философы, напротивъ того, оскорбляются т?мъ, что онъ принимаетъ, какъ достояніе разума, догматы в?ры, не развитые изъ разума по законамъ логической необходимости. „Если бы система его была сама святая истина, - говорятъ они, - то и въ такомъ случа? она не могла бы быть пріобр?теніемъ философіи, покуда не явится собственнымъ ея произведеніемъ”.

Этотъ, по крайней м?р?, наружный неусп?хъ д?ла всемірно значительнаго, съ которымъ соединялось столько великихъ ожиданій, основанныхъ на глубочайшей потребности духа челов?ческаго, смутилъ многихъ мыслителей; но вм?ст? былъ причиною торжества для другихъ. И т? и другіе забыли, кажется, что новотворческая мысль в?ковыхъ геніевъ должна быть въ разногласіи съ ближайшими современниками. Страстные Гегельянцы, вполн? довольствуясь системою своего учителя и не видя возможности повести мысль челов?ческую дал?е показанныхъ имъ границъ, почитаютъ святотатственнымъ нападеніемъ на самую истину каждое покушеніе ума развить философію выше теперешняго ея состоянія. Но, между т?мъ, торжество ихъ при мнимой неудач? великаго Шеллинга, сколько можно судить изъ философскихъ брошюръ, было не совс?мъ основательное. Если и правда, что новая система Шеллинга въ той особенности, въ какой она была имъ изложена, нашла мало сочувствія въ теперешней Германіи, то т?мъ не мен?е его опроверженія прежнихъ философій, и преимущественно Гегелевой, им?ли глубокое и съ каждымъ днемъ бол?е увеличивающееся д?йствіе. Конечно, справедливо и то, что мн?нія Гегельянцевъ безпрестанно шире распространяются въ Германіи, развиваясь въ прим?неніяхъ къ искусствамъ, литератур? и вс?мъ наукамъ (выключая еще наукъ естественныхъ); справедливо, что они сд?лались даже почти популярными; но за то многіе изъ первоклассныхъ мыслителей уже начали сознавать недостаточность этой формы любомудрія и ясно чувствуютъ потребности новаго ученія, основаннаго на высшихъ началахъ, хотя и не ясно еще видятъ, съ какой стороны можно имъ ожидать отв?та на эту незаглушимую стремящагося духа потребность. Такъ по законамъ в?чнаго движенія челов?ческой мысли, когда новая система начинаетъ спускаться въ низшіе слои образованнаго міра, въ то самое время передовые мыслители уже сознаютъ ея неудовлетворительность и смотрятъ впередъ, въ ту глубокую даль, въ голубую безпред?льность, гд? открывается новый горизонтъ ихъ зоркому предчувствію.

Впрочемъ надобно зам?тить, что слово Гегельянизмъ не связано ни съ какимъ опред?леннымъ образомъ мыслей, ни съ какимъ постояннымъ направленіемъ. Гегельянцы сходятся между собой только въ метод? мышленія и еще бол?е въ способ? выраженія; но результаты ихъ методы и смыслъ выражаемаго часто совершенно противоположны. Еще при жизни Гегеля, между нимъ и Гансомъ, геніальн?йшимъ изъ его учениковъ, было совершенное противор?чіе въ прим?няемыхъ выводахъ философіи. Между другими Гегельянцами повторяется то же разногласіе. Такъ напр., образъ мыслей Гегеля и н?которыхъ изъ его посл?дователей доходилъ до крайняго аристократизма; между т?мъ какъ другіе Гегельянцы пропов?дуютъ самый отчаянный демократизмъ; были даже н?которые, выводившіе изъ т?хъ же началъ ученіе самаго фанатическаго абсолютизма. Въ религіозномъ отношеніи иные держатся протестантизма въ самомъ строгомъ, древнемъ смысл? этого слова, не отступая не только отъ понятія, но даже отъ буквы ученія; другіе, напротивъ того, доходятъ до самаго нел?паго безбожія. Въ отношеніи искусства, самъ Гегель началъ съ противор?чія нов?йшему направленію, оправдывая романтическое и требуя чистоты художественныхъ родовъ; многіе Гегельянцы остались и теперь при этой теоріи, между т?мъ какъ другіе пропов?дуютъ искусство нов?йшее въ самой крайней противоположности романтическому и при самой отчаянной неопред?ленности формъ и см?шанности характеровъ. Такъ, колеблясь между противоположными направленіями, то аристократическая, то народная, то в?рующая, то безбожная, - то романтическая, то ново-жизненная, - то чисто Прусская, то вдругъ Турецкая, то наконецъ Французская, - система Гегеля въ Германіи им?ла различные характеры, и не только на этихъ противоположныхъ крайностяхъ, но и на каждой ступени ихъ взаимнаго разстоянія образовала и оставила особую школу посл?дователей, которые бол?е или мен?е склоняются то на правую, то на л?вую сторону. Потому ничто не можетъ быть несправедлив?е, какъ приписывать одному Гегельянцу мн?ніе другаго, какъ это бываетъ иногда и въ Германіи, но чаще въ другихъ литературахъ, гд? система Гегеля еще не довольно изв?стна. Отъ этого недоразум?нія большая часть посл?дователей Гегеля терпитъ совершенно незаслуженныя обвиненія. Ибо естественно, что самыя р?зкія, самыя уродливыя мысли н?которыхъ изъ нихъ всего скор?е распространяются въ удивленной публик?, какъ образецъ излишней см?лости или забавной странности, и, не зная всей гибкости Гегелевой методы, многіе невольно приписываютъ вс?мъ Гегельянцамъ то, что принадлежитъ, можетъ быть, одному.

Впрочемъ, говоря о посл?дователяхъ Гегеля, необходимо отличать т?хъ изъ нихъ, которые занимаются приложеніемъ его методы къ другимъ наукамъ, отъ т?хъ, которые продолжаютъ развивать его ученіе въ области философіи. Изъ первыхъ есть н?которые писатели зам?чательные силою логическаго мышленія; изъ вторыхъ же до сихъ поръ неизв?стно ни одного особенно геніальнаго, ни одного, который бы возвысился даже до живаго понятія философіи, проникъ бы дал?е ея вн?шнихъ формъ и сказалъ бы хотя одну св?жую мысль, не почерпнутую буквально изъ сочиненій учителя. Правда, Эрдманъ сначала об?щалъ развитіе самобытное, но потомъ однако 14 л?тъ сряду не устаетъ постоянно переворачивать одн? и т? же общеизв?стныя формулы. Та же вн?шняя формальность наполняетъ сочиненія Розенкранца , Мишлета , Маргейнеке , Гото Рётчера и Габлера , хотя посл?дній кром? того еще переиначиваетъ н?сколько направленіе своего учителя и даже самую его фразеологію, - или отъ того, что въ самомъ д?л? такъ понимаетъ его, или, можетъ быть, такъ хочетъ понять, жертвуя точностію своихъ выраженій для вн?шняго блага всей школы. Вердеръ пользовался н?которое время репутаціей особенно даровитаго мыслителя, покуда ничего не печаталъ и былъ изв?стенъ только по своему преподаванію Берлинскимъ студентамъ; но издавъ логику, наполненную общихъ м?стъ и старыхъ формулъ, од?тыхъ въ изношенное, но вычурное платье, съ пухлыми фразами, онъ доказалъ, что талантъ преподаванія еще не порука за достоинство мышленія. Истиннымъ, единственно в?рнымъ и чистымъ представителемъ Гегельянизма остается до сихъ поръ все еще самъ Гегель и одинъ онъ, - хотя можетъ быть никто бол?е его самого не противор?чилъ въ прим?неніяхъ основному началу его философіи.

Изъ противниковъ Гегеля легко было бы высчитать многихъ зам?чательныхъ мыслителей; но глубже и сокрушительн?е другихъ, кажется намъ, посл? Шеллинга, Адольфъ Тренделенбургъ , челов?къ, глубоко изучившій древнихъ философовъ и нападающій на методу Гегеля въ самомъ источник? ея жизненности, въ отношеніи чистаго мышленія къ его основному началу. Но и зд?сь, какъ во всемъ современномъ мышленіи, разрушительная сила Тренделенбурга находится въ явномъ неравнов?сіи съ созидательною.

Нападенія Гербартіянцевъ им?ютъ, можетъ быть, мен?е логической неодолимости, за то бол?е существеннаго смысла, потому, что на м?сто уничтожаемой системы ставятъ не пустоту безмыслія, отъ которой умъ челов?ческій им?етъ еще бол?е отвращенія, ч?мъ физическая природа; но предлагаютъ другую, уже готовую, весьма достойную вниманія, хотя еще мало оц?ненную систему Гербарта.

Впрочемъ, ч?мъ мен?е удовлетворительности представляетъ философское состояніе Германіи, т?мъ сильн?е раскрывается въ ней потребность религіозная. Въ этомъ отношеніи Германія теперь весьма любопытное явленіе. Потребность в?ры, такъ глубоко чувствуемая высшими умами, среди общаго колебанія мн?ній, и, можетъ быть, всл?дствіе этого колебанія, обнаружилась тамъ новымъ религіознымъ настройствомъ многихъ поэтовъ, образованіемъ новыхъ религіозно-художническихъ школъ и бол?е всего новымъ направленіемъ богословія. Эти явленія т?мъ важн?е, что они, кажется, - только первое начало будущаго, сильн?йшаго развитія. Я знаю, что обыкновенно утверждаютъ противное; знаю, что видятъ въ религіозномъ направленіи н?которыхъ писателей только исключеніе изъ общаго, господствующаго состоянія умовъ. И въ самомъ д?л? оно исключеніе, если судить по матеріяльному, числительному большинству такъ называемаго образованнаго класса; ибо надобно признаться, что этотъ классъ, бол?е ч?мъ когда нибудь, принадлежитъ теперь къ самой л?вой крайности раціонализма. Но не должно забывать, что развитіе мысли народной исходитъ не изъ численнаго большинства. Большинство выражаетъ только настоящую минуту и свид?тельствуетъ бол?е о прошедшей, д?йствовавшей сил?, ч?мъ о наступающемъ движеніи. Чтобы понять направленіе, надобно смотр?ть не туда, гд? больше людей, но туда, гд? больше внутренней жизненности и гд? полн?е соотв?тствіе мысли вопіющимъ потребностямъ в?ка. Если же мы возмемъ во вниманіе, какъ прим?тно остановилось жизненное развитіе Н?мецкаго раціонализма; какъ механически онъ двигается въ несущественныхъ формулахъ, перебирая одни и т? же истертыя положенія; какъ всякое самобытное трепетаніе мысли видимо вырывается изъ этихъ однозвучныхъ оковъ и стремится въ другую, тепл?йшую сферу д?ятельности; - тогда мы уб?димся, что Германія пережила свою настоящую философію, и что скоро предстоитъ ей новый, глубокій переворотъ въ уб?жденіяхъ.

Чтобы понять посл?днее направленіе ея Лютеранскаго богословія, надобно припомнить обстоятельства, служившія поводомъ къ его развитію.

Въ конц? прошедшаго и въ начал? настоящаго в?ка, большинство Н?мецкихъ теологовъ было, какъ изв?стно, проникнуто т?мъ популярнымъ раціонализмомъ, который произошелъ изъ см?шенія Французскихъ мн?ній съ Н?мецкими школьными формулами. Направленіе это распространилось весьма быстро. Землеръ , въ начал? своего поприща, былъ провозглашенъ вольнодумнымъ новоучителемъ; но при конц? своей д?ятельности и не перем?няя своего направленія, онъ же самый вдругъ очутился съ репутаціей закосн?лаго старов?ра и гасильника разума. Такъ быстро и такъ совершенно изм?нилось вокругъ него состояніе богословскаго ученія.

Въ противоположность этому ослабленію в?ры, въ едва зам?тномъ уголк? Н?мецкой жизни сомкнулся маленькій кружокъ людей напряженно в?рующихь , такъ называемыхъ Піетистовъ, сближавшихся н?сколько съ Гернгутерами и Методистами.

Но 1812 годъ разбудилъ потребность высшихъ уб?жденій во всей Европ?; тогда, особенно въ Германіи, религіозное чувство проснулось опять въ новой сил?. Судьба Наполеона, переворотъ, совершившійся во всемъ образованномъ мір?, опасность и спасеніе отечества, переначатіе вс?хъ основъ жизни, блестящія, молодыя надежды на будущее, - все это кип?ніе великихъ вопросовъ и громадныхъ событій не могло не коснуться глубочайшей стороны челов?ческаго самосознанія и разбудило высшія силы его духа. Подъ такимъ вліяніемъ образовалось новое покол?ніе Лютеранскихъ теологовъ, которое естественно вступило въ прямое противор?чіе съ прежнимъ. Изъ ихъ взаимнаго противод?йствія въ литератур?, въ жизни и въ государственной д?ятельности произошли дв? школы: одна, въ то время новая, опасаясь самовластія разума, держалась строго символическихъ книгъ своего испов?данія; другая позволяла себ? ихъ разумное толкованіе. Первая, противоборствуя излишнимъ, по ея мн?нію, правамъ философствованія, примыкала крайними членами своими къ піетистамъ; посл?дняя, защищая разумъ, граничила иногда съ чистымъ раціонализмомъ. Изъ борьбы этихъ двухъ крайностей развилось безконечное множество среднихъ направленій.

Между т?мъ несогласіе этихъ двухъ партій въ самыхъ важныхъ вопросахъ, внутреннее несогласіе разныхъ отт?нковъ одной и той же партіи, несогласіе разныхъ представителей одного и того же отт?нка, и наконецъ, нападенія чистыхъ раціоналистовъ, уже не принадлежащихъ къ числу в?рующихъ, на вс? эти партіи и отт?нки вм?ст? взятые, - все это возбудило въ общемъ мн?ніи сознаніе необходимости бол?е основательнаго изученія Священнаго Писанія, нежели какъ оно совершалось до того времени, и бол?е всего: необходимости твердаго опред?ленія границъ между разумомъ и в?рою. Съ этимъ требованіемъ сошлось и частію имъ усилилось новое развитіе историческаго и особенно филологическаго и философскаго образованія Германіи. Вм?сто того, что прежде студенты университетскіе едва разум?ли по-Гречески, теперь ученики гимназіи начали вступать въ университеты уже съ готовымъ запасомъ основательнаго знанія въ языкахъ: Латинскомъ, Греческомъ и Еврейскомъ. Филологическія и историческія ка?едры занялись людьми зам?чательныхъ дарованій. Богословская философія считала многихъ изв?стныхъ представителей, но особенно оживило и развило ее блестящее и глубокомысленное преподаваніе Шлейермахера , и другое, противоположное ему, хотя не блестящее, но не мен?е глубокомысленное, хотя едва понятное, но, по какому-то невыразимому, сочувственному сц?пленію мыслей, удивительно увлекательное преподаваніе профессора Дауба . Къ этимъ двумъ системамъ примкнула третья, основанная на философіи Гегеля. Четвертая партія состояла изъ остатковъ прежняго Брейтшнейдеровскаго популярнаго раціонализма. За ними начинались уже чистые раціоналисты, съ голымъ философствованіемъ безъ в?ры.

Ч?мъ ярче опред?лялись различныя направленія, ч?мъ многосторонн?е обработывались частные вопросы, т?мъ трудн?е было ихъ общее соглашеніе.

Между т?мъ сторона преимущественно в?рующихъ, строго держась своихъ символическихъ книгъ, им?ла великую вн?шнюю выгоду надъ другими: только посл?дователи Аугсбургскаго испов?данія, пользовавшагося государственнымъ признаніемъ, всл?дствіе Вестфальскаго мира, могли им?ть право на покровительство государственной власти. Всл?дствіе этого многіе изъ нихъ требовали удаленія противомыслящихъ отъ занимаемыхъ ими м?стъ.

Съ другой стороны, эта самая выгода была, можетъ быть, причиною ихъ малаго усп?ха. Противъ нападенія мысли приб?гать подъ защиту вн?шней силы - для многихъ казалось признакомъ внутренней несостоятельности. Къ тому же въ ихъ положеніи была еще другая слабая сторона: самое Аугсбургское испов?даніе основалось на прав? личнаго толкованія. Допускать это право до 16-го в?ка и не допускать его посл? - для многихъ казалось другимъ противор?чіемъ. Впрочемъ, отъ той или отъ другой причины, но раціонализмъ, пріостановленный на время и не поб?жденный усиліями законно-в?рующихъ, сталъ снова распространяться, д?йствуя теперь уже съ удвоенной силой, укр?пившись вс?ми пріобр?теніями науки, покуда, наконецъ, сл?дуя неумолимому теченію силлогизмовъ, оторванныхъ отъ в?ры, онъ достигъ самыхъ крайнихъ, самыхъ отвратительныхъ результатовъ.

Такъ результаты, обнаружившіе силу раціонализма, служили вм?ст? и его обличеніемъ. Если они могли принести н?который минутный вредъ толп?, подражательно повторяющей чужія мн?нія; за то люди, откровенно искавшіе твердаго основанія, т?мъ ясн?е отд?лились отъ нихъ и т?мъ р?шительн?е избрали противоположное направленіе. Всл?дствіе этого, прежнее воззр?ніе многихъ протестантскихъ теологовъ значительно изм?нилось.

Есть партія, принадлежащая самому посл?днему времени, которая смотритъ на протестантизмъ уже не какъ на противор?чіе католицизму, но напротивъ Папизмъ и Тридентскій Соборъ отд?ляетъ отъ католицизма и видитъ въ Аугсбургскомъ испов?даніи самое законное, хотя еще не посл?днее выраженіе безпрерывно развивающейся Церкви. Эти протестантскіе теологи, даже въ среднихъ в?кахъ, признаютъ уже не уклоненіе отъ Христіанства, какъ говорили Лютеранскіе богословы до сихъ поръ, но его постепенное и необходимое продолженіе, почитая не только внутреннюю, но даже и вн?шнюю непрерывающуюся церковность однимъ изъ необходимыхъ элементовъ Христіанства. - Вм?сто прежняго стремленія оправдывать вс? возстанія противъ Церкви Римской, теперь они склонны бол?е къ ихъ осужденію. Охотно обвиняютъ Вальденсовъ и Виклифитовъ, съ которыми прежде находили такъ много сочувствія; оправдываютъ Григорія VII и Иннокентія III, и даже осуждаютъ Гуся, за сопротивленіе законной власти Церкви , - Гуся, котораго самъ Лютеръ, какъ говоритъ преданіе, называлъ предшественникомъ своей лебединой п?сни.

Согласно съ такимъ направленіемъ, они желаютъ н?которыхъ изм?неній въ своемъ богослуженіи и особенно, по прим?ру Епископальной Церкви, хотятъ дать большій перев?съ части собственно литургической надъ пропов?дью. Съ этою ц?лью переведены вс? литургіи первыхъ в?ковъ, и составлено самое полное собраніе вс?хъ старыхъ и новыхъ церковныхъ п?сенъ. Въ д?л? пасторства требуютъ они не только поученій въ храм?, но и ув?щаній на домахъ, вм?ст? съ постояннымъ наблюденіемъ за жизнію прихожанъ. Къ довершенію всего, они желаютъ возвратить въ обычай прежнія церковныя наказанія, начиная отъ простаго ув?щанія до торжественнаго изверженія, и даже возстаютъ противъ см?шанныхъ браковъ. И то и другое въ Старо-Лютеранской церкви уже не желаніе, но догма введенная въ д?йствительную жизнь.

Впрочемъ само собою разум?ется, что такое направленіе принадлежитъ не вс?мъ, но только н?которымъ протестантскимъ богословамъ. Мы зам?тили его бол?е потому, что оно новое, ч?мъ потому, что оно сильное. И не надобно думать, чтобы вообще законно-в?рующіе Лютеранскіе теологи, одинаково признающіе свои символическія книги и согласные между собой въ отверженіи раціонализма, были отъ того согласны въ самой догматик?. Напротивъ, разногласія ихъ еще существенн?е, ч?мъ можетъ представиться съ перваго взгляда. Такъ, наприм?ръ, Юліусъ Мюллеръ , который почитается ими за одного изъ самыхъ законномыслящихъ, т?мъ не мен?е отступаетъ отъ другихъ въ своемъ ученіи о гр?х? ; не смотря на то, что этотъ вопросъ едва ли не принадлежитъ къ самымъ центральнымъ вопросамъ богословія. Генгстенбергъ, самый жестокій противникъ раціонализма, не у вс?хъ находитъ сочувствіе къ этой крайности своего ожесточенія, а изъ числа ему сочувствующихъ весьма многіе разногласятъ съ нимъ въ н?которыхъ частностяхъ его ученія, какъ, наприм?ръ, въ понятіи о Пророчеств? , - хотя особенное понятіе о пророчеств? непрем?нно должно вести за собою особенное понятіе о самомъ отношеніи челов?ческой натуры къ Божеству, то есть, о самой основ? догматики. Толукъ , самый тепломыслящій въ своемъ в?рованіи и самый теплов?рующій въ своемъ мышленіи, обыкновенно почитается своею партіею за излишне либеральнаго мыслителя, - между т?мъ какъ то или другое отношеніе мышленія къ в?р?, при посл?довательномъ развитіи, должно изм?нить весь характеръ в?роученія. Неандеру ставятъ въ вину его всепрощающую терпимость и мягкосердечное сочувствіе съ иноученіями, - особенность, которая не только опред?ляетъ его отличительное воззр?ніе на исторію церкви, но вм?ст? и на внутреннее движеніе челов?ческаго духа вообще, и сл?довательно отд?ляетъ

самую сущность его ученія отъ другихъ. Ничь и Люкке тоже во многомъ несогласны съ своею партіей. Каждый влагаетъ въ свое испов?даніе отличительность своей личности. Не смотря на то, однакоже, Беккъ , одинъ изъ зам?чательн?йшихъ представителей новаго в?рующаго направленія, требуетъ отъ протестантскихъ теологовъ составленія общей, полной, наукообразной догматики, чистой отъ личныхъ мн?ній и независимой отъ временныхъ системъ. Но, сообразивъ все сказанное, мы можемъ, кажется, им?ть н?которое право сомн?ваться въ удобоисполнимости этого требованія. -

О нов?йшемъ состояніи Французской литературы мы скажемъ только весьма немногое, и то, можетъ быть, лишнее, потому, что словесность Французская изв?стна Русскимъ читателямъ врядъ ли не бол?е отечественной. Зам?тимъ только противоположность направленія Французскаго ума направленію мысли Н?мецкой. Зд?сь каждый вопросъ жизни обращается въ вопросъ науки; тамъ каждая мысль науки и литературы обращается въ вопросъ жизни. Знаменитый романъ Сю отозвался не столько въ литератур?, сколько въ обществ?; результаты его были: переобразованіе въ устройств? тюрьмъ, составленіе челов?колюбивыхъ обществъ и т. п. Другой выходящій теперь романъ его, очевидно, обязанъ своимъ усп?хомъ качествамъ не литературнымъ. Бальзакъ, им?вшій такой усп?хъ до 1830 года потому, что описывалъ господствовавшее тогда общество, - теперь почти забытъ именно по этой же причин?. Споръ духовенства съ университетомъ, который въ Германіи породилъ бы отвлеченныя разсужденія объ отношеніи философіи и в?ры, государства и религіи, подобно спору о Кёльнскомъ епископ?, во Франціи возбудилъ только большее вниманіе къ настоящему состоянію народнаго воспитанія, къ характеру д?ятельности Іезуитовъ и къ современному направленію общественной образованности. Всеобщее религіозное движеніе Европы выразилось въ Германіи новыми догматическими системами, историческими и филологическими розысканіями и учеными философскими толкованіями; во Франціи, напротивъ того, оно едва ли произвело одну или дв? зам?чательныя книги, но т?мъ сильн?е обнаружилось въ религіозныхъ обществахъ, въ политическихъ партіяхъ и въ миссіонерскомъ д?йствіи духовенства на народъ. Науки естественныя, которыя достигли такого огромнаго развитія во Франціи, не смотря на то, однакоже, не только исключительно основываются на одной эмпиріи, но и въ самой полнот? развитія своего чуждаются спекулятивнаго интереса, заботясь преимущественно о прим?неніи къ д?лу, о пользахъ и выгодахъ существованія, - между т?мъ какъ въ Германіи каждый шагъ въ изученіи природы опред?ленъ съ точки философскаго воззр?нія, включенъ въ систему и оц?ненъ не столько по своей польз? для жизни, сколько по отношенію своему къ умозрительнымъ началамъ.

Такимъ образомъ въ Германіи теологія и философія составляютъ въ наше время два важн?йшіе предмета общаго вниманія, и соглашеніе ихъ есть теперь господствующая потребность Германской мысли. Во Франціи, напротивъ того, философское развитіе составляетъ не потребность, но роскошь мышленія. Существенный вопросъ настоящей минуты состоитъ тамъ въ соглашеніи религіи и общества . Писатели религіозные, вм?сто догматическаго развитія, ищутъ д?йствительнаго прим?ненія, между т?мъ какъ мыслители политическіе, даже не проникнутые уб?жденіемъ религіознымъ, изобр?таютъ уб?жденія искусственныя, стремясь достигнуть въ нихъ безусловности в?ры и ея надразумной непосредственности.

Современное и почти равносильное возбужденіе этихъ двухъ интересовъ: религіознаго и общественнаго, двухъ противоположныхъ концовъ, можетъ быть, одной разорванной мысли, - заставляетъ насъ предполагать, что участіе нын?шней Франціи въ общемъ развитіи челов?ческаго просв?щенія, ея м?сто въ области науки вообще, должно опред?литься тою особенною сферою, откуда исходятъ оба и гд? смыкаются въ одно эти два различныя направленія. Но какой результатъ произойдетъ отъ этого устремленія мысли? Родится ли отъ того новая наука: наука общественнаго быта , - какъ въ конц? прошедшаго в?ка, отъ совм?стнаго д?йствія философскаго и общественнаго настроенія Англіи, родилась тамъ новая наука народнаго богатства ? Или д?йствіе современнаго Французскаго мышленія ограничится только изм?неніемъ н?которыхъ началъ въ другихъ наукахъ? Суждено ли Франціи совершить или только предначать это изм?неніе? Отгадывать это теперь было бы пустою мечтательностью. Новое направленіе только начинаетъ, и то едва зам?тно, выказываться въ словесности, - еще несознанное въ своей особенности, еще несобранное даже въ одинъ вопросъ. Но во всякомъ случа? это движеніе науки во Франціи не можетъ не казаться намъ значительн?е вс?хъ другихъ стремленій ея мышленія, и особенно любопытно вид?ть, какъ оно начинаетъ выражаться въ противор?чіи прежнимъ началамъ политической экономіи, - науки, съ предметомъ которой оно бол?е всего соприкасается. Вопросы о конкуренціи и монополіи, объ отношеніи избытка произведеній роскоши къ довольству народному, дешевизны изд?лій къ б?дности работниковъ, государственнаго богатства къ богатству капиталистовъ, ц?нности работы къ ц?нности товара, развитія роскоши къ страданіямъ нищеты, насильственной д?ятельности къ умственному одичанію, здоровой нравственности народа къ его индустріальной образованности, - вс? эти вопросы представляются многими въ совершенно новомъ вид?, прямо противномъ прежнимъ воззр?ніямъ политической экономіи, и возбуждаютъ теперь заботу мыслителей. Мы не говоримъ, чтобы новыя воззр?нія вошли уже въ науку. Для этого они еще слишкомъ незр?лы, слишкомъ односторонни, слишкомъ проникнуты осл?пляющимъ духомъ партіи, затемнены самодовольствомъ новорожденія. Мы видимъ, что до сихъ поръ самые нов?йшіе курсы политической экономіи составляются еще по прежнимъ началамъ. Но вм?ст? съ т?мъ мы зам?чаемъ, что къ новымъ вопросамъ возбуждено вниманіе, и хотя не думаемъ, чтобы во Франціи могли они найти свое окончательное р?шеніе, но не можемъ однакоже не сознаться, что ея словесности предназначено первой внести этотъ новый элементъ въ общую лабораторію челов?ческаго просв?щенія.

Это направленіе Французскаго мышленія происходитъ, кажется, изъ естественнаго развитія всей совокупности Французской образованности. Крайняя б?дность низшихъ классовъ служила къ тому только вн?шнимъ, случайнымъ поводомъ, а не была причиною, какъ думаютъ н?которые. Доказательства этому можно найти во внутренней несвязности т?хъ воззр?ній, для которыхъ народная б?дность была единственнымъ исходомъ, и еще бол?е въ томъ обстоятельств?, что б?дность низшихъ классовъ несравненно значительн?е въ Англіи, ч?мъ во Франціи, хотя тамъ господствующее движеніе мысли приняло совершенно другое направленіе.

Въ Англіи вопросы религіозные хотя возбуждаются положеніемъ общественнымъ, но т?мъ не мен?е переходятъ въ споры догматическіе, какъ, наприм?ръ, въ Пусеизм? и у его противниковъ; вопросы общественные ограничиваются м?стными требованіями, или подымаютъ крикъ (a cry, какъ говорятъ Англичане), выставляютъ знамя какого нибудь уб?жденія, котораго значеніе заключается не въ сил? мысли, но въ сил? интересовъ, ему соотв?тствующихъ и вокругъ него собирающихся.

По наружной форм?, образъ мыслей Французовъ часто весьма сходенъ съ образомъ мыслей Англичанъ. Это сходство проистекаетъ, кажется, изъ одинаковости принятыхъ ими философскихъ системъ. Но внутренній характеръ мышленія этихъ двухъ народовъ также различенъ, какъ оба они различны отъ характера мышленія Н?мецкаго. Н?мецъ трудолюбиво и сов?стливо выработываетъ свое уб?жденіе изъ отвлеченныхъ выводовъ своего разума; Французъ беретъ его, незадумавшись, изъ сердечнаго сочувствія къ тому или другому мн?нію; Англичанинъ ари?метически разсчитываетъ свое положеніе въ обществ? и, по итогу своихъ разсчетовъ, составляетъ свой образъ мыслей. Названія: Вигъ, Тори, Радикалъ, и вс? безчисленные отт?нки Англійскихъ партій выражаютъ не личную особенность челов?ка, какъ во Франціи, и не систему его философскаго уб?жденія, какъ въ Германіи, но м?сто, которое онъ занимаетъ въ государств?. Англичанинъ упрямъ въ своемъ мн?ніи, потому, что оно въ связи съ его общественнымъ положеніемъ; Французъ часто жертвуетъ своимъ положеніемъ для своего сердечнаго уб?жденія; а Н?мецъ, хотя и не жертвуетъ однимъ другому, но за то мало и заботится о ихъ соглашеніи. Французская образованность движется посредствомъ развитія господствующаго мн?нія, или моды; Англійская - посредствомъ развитія государственнаго устройства; Н?мецкая - посредствомъ кабинетнаго мышленія. Отъ того Французъ силенъ энтузіазмомъ, Англичанинъ - характеромъ, Н?мецъ - абстрактно-систематическою фундаментальностію.

Но ч?мъ бол?е, какъ въ наше время, сближаются словесности и личности народныя, т?мъ бол?е изглаживаются ихъ особенности. Между писателями Англіи, пользующимися бол?е другихъ знаменитостью литературнаго усп?ха, два литератора, два представителя современной словесности, совершенно противоположные въ своихъ направленіяхъ, мысляхъ, партіяхъ, ц?ляхъ и воззр?ніяхъ, не смотря на то однакоже, оба, въ различныхъ видахъ, обнаруживаютъ одну истину: что пришелъ часъ, когда островитянская отд?ленность Англіи начинаетъ уже уступать всеобщности континентальнаго просв?щенія и сливаться съ нимъ въ одно сочувствующее ц?лое. Кром? этого сходства, Карлиль и Дизраели не им?ютъ между собою ничего общаго. Первый носитъ глубокіе сл?ды Германскихъ пристрастій. Слогъ его, наполненный, какъ говорятъ Англійскіе критики, неслыханнымъ досел? Германизмомъ, встр?чаетъ во многихъ глубокое сочувствіе. Мысли его облечены въ Н?мецкую мечтательную неопред?ленность; направленіе его выражаетъ интересъ мысли, вм?сто Англійскаго интереса партіи. Онъ не пресл?дуетъ стараго порядка вещей, не противится движенію новаго; онъ оц?няетъ оба, онъ любитъ оба, уважаетъ въ обоихъ органическую полноту жизни, и, самъ принадлежа къ партіи прогресса, самымъ развитіемъ ея основнаго начала уничтожаетъ исключительное стремленіе къ нововведеніямъ.

Такимъ образомъ зд?сь, какъ и во вс?хъ современныхъ явленіяхъ мысли въ Европ?, нов?йшее направленіе противор?читъ новому , разрушившему старое .

Дизраели не зараженъ никакимъ иноземнымъ пристрастіемъ. Онъ представитель юной Англіи , - круга молодыхъ людей, выражающихъ особый, крайній отд?лъ партіи Тори. Однако не смотря на то, что молодая Англія д?йствуетъ во имя самой крайности сохранительныхъ началъ, но, если в?рить роману Дизраели, самая основа ихъ уб?жденій совершенно разрушаетъ интересы ихъ партіи. Они хотятъ удержать старое, но не въ томъ вид?, какъ оно существуетъ въ теперешнихъ формахъ, а въ его прежнемъ дух?, требующемъ формы, во многомъ противоположной настоящему. Для пользы аристократіи, хотятъ они живаго сближенія и сочувствія вс?хъ классовъ; для пользы церкви Англиканской, желаютъ ея уравненія въ правахъ съ церковью Ирландскою и другими разномыслящими; для поддержанія перев?са землед?льческаго, требуютъ уничтоженія хл?бнаго закона, ему покровительствующаго. Однимъ словомъ, воззр?ніе этой партіи Тори очевидно разрушаетъ всю особенность Англійскаго Торизма, а вм?ст? съ т?мъ и все отличіе Англіи отъ другихъ государствъ Европы.

Но Дизраели жидъ, и потому им?етъ свои особенные виды, которые не позволяютъ намъ вполн? полагаться на в?рность изображенныхъ имъ уб?жденій молодаго покол?нія. Только необыкновенный усп?хъ его романа, лишеннаго впрочемъ достоинствъ собственно литературныхъ, и бол?е всего усп?хъ автора, если в?рить журналамъ, въ высшемъ Англійскомъ обществ?, даетъ н?которое правдоподобіе его изложенію.

Исчисливъ такимъ образомъ зам?чательн?йшія движенія литературъ Европы, мы сп?шимъ повторить сказанное нами въ начал? статьи, что, обозначая современное, мы не им?ли въ виду представить полной картины настоящаго состоянія словесностей. Мы хот?ли только указать на ихъ посл?днія направленія, едва начинающія высказываться въ новыхъ явленіяхъ.

Между т?мъ, если мы соберемъ все зам?ченное нами въ одинъ итогъ и сообразимъ его съ т?мъ характеромъ Европейскаго просв?щенія, который, хотя развился прежде, но продолжаетъ еще до сихъ поръ быть господствующимъ, то съ этой точки зр?нія откроются намъ н?которые результаты, весьма важные для уразум?нія нашего времени.

Из книги Капитал автора Маркс Карл

Предшествующий период 1845-1860 годов 1845 год. Расцвет хлопчатобумажной промышленности. Очень низкие цены на хлопок.Л.Хорнер пишет об этом времени:«За последние 8 лет я не наблюдал ни одного периода столь интенсивного оживления в делах, как прошлым летом и осенью, в

Из книги Том 21 автора Энгельс Фридрих

АНГЛИЯ В 1845 И 1885 ГОДАХ Сорок лет тому назад Англия стояла перед кризисом, который, по всей видимости, мог быть разрешен только насилием. Гигантское и быстрое развитие промышленности далеко опередило расширение внешних рынков и рост спроса. Каждые десять лет ход

Е. А. Баратынскій. (1845). Баратынскій родился въ 1800 году, т. е. въ одинъ годъ съ Пушкинымъ; оба были ровесники в?ку. - Отъ природы получилъ онъ необыкновенныя способности: сердце глубоко-чувствительное, душу, исполненную незасыпающей любви къ прекрасному, умъ св?тлый,

Из книги Современная литературная теория. Антология автора Кабанова И. В.

Жизнь Стефенса. (1845). Стефенсъ, одинъ изъ первоклассныхъ двигателей наукъ въ Германіи, особенно знаменитъ какъ литераторъ-философъ. Другъ Шеллинга, сначала его своеобразный посл?дователь, потомъ самобытный создатель собственнаго своего направленія, онъ не образовалъ,

Из книги автора

Р?чь Шеллинга. (1845). Шеллингъ нын?шнюю зиму не читаетъ лекцій. Но въ Берлинской Академіи Наукъ, по случаю празднества въ день рожденія Фридриха Великаго (30 Генваря), прочелъ онъ р?чь: о значеніи Римскаго Януса. Сочиненіе это, какъ говорятъ журналы, скоро выйдетъ въ св?тъ, и

Из книги автора

Сельское хозяйство. (1845). Открывая въ журнал? учено-литературномъ особый отд?лъ для сельскаго хозяйства, редакція руководствуется тою мыслію, что въ наше время и особенно въ нашемъ отечеств? наука землед?лія уже не ограничивается исключительно промышленными ц?лями, но въ

Из книги автора

Библіографическія статьи. (1845). Новый 1845 годъ будетъ ли новымъ годомъ для нашей словесности? подаритъ ли онъ ее какимъ нибудь великимъ, геніальнымъ созданіемъ, могущимъ поднять ея упавшій духъ, оживить ея застывающія силы, убить, уничтожить ея мелочную д?ятельность и

Из книги автора

РЕЧЬ 8 ФЕВРАЛЯ 1845 г. Господа!Как вы только что слышали, - впрочем я позволю себе считать это и без того общеизвестным, - мы живём в мире свободной конкуренции. Рассмотрим же несколько подробнее эту свободную конкуренцию и созданный ею общественный порядок. В нашем

Из книги автора

РЕЧЬ 15 ФЕВРАЛЯ 1845 г. Господа!На последнем нашем собрании мне был брошен упрёк в том, что все мои примеры и ссылки относились почти исключительно к другим странам, в особенности к Англии. Говорили, что нам дела нет до Франции и Англии, что мы живём в Германии и наша задача -

Из книги автора

Из книги автора

1845 год 20 МАРКС - АРНОЛЬДУ РУГЕ В ПАРИЖЕ [Париж, январь] 1845 г.Г-ну доктору Руге.Я узнал из достоверных источников, что в полицейской префектуре имеются распоряжения, предписывающие Вам, мне и некоторым другим покинуть Париж в 24 часа, а Францию - в самый короткий срок.

Из книги автора

Ганс Роберт Яусс История литературы как вызов теории литературы Литературный опыт читателя можно описать, не скатываясь в психологию, если использовать понятие читательских ожиданий: для каждого произведения читательские ожидания складываются в момент появления

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО – течение в русской критической мысли 40-50-х гг. 19 в.

Основной признак: утверждение принципиальной самобытности культуры русского народа. Это не только литературная критика, а еще и богословие, политика, право.

КИРЕЕВСКИЙ

Русская литература может стать мировой литературой. Есть не только право сказать всему миру, но и наша обязанность. Наша обязанность делать литературу непохожей на европейскую (именно потому, что мы так не похожи на Европу). Русская словесность имеет возможность, ей есть что сказать и она обязана писать не как в Европе.

Утверждение самобытности, народности.

Пафос славянофильства: за постоянный контакт с другими культурами, но без потери собственной идентичности («Воззрение русской словесности»)

Пишет о состоянии русской литературы: «Красота однозначительна с правдой» (из христианского мировоззрения)

Вопрос эволюции поэта как человека: «Нечто о характере поэзии Пушкина».

И. Киреевский «Обозрение современного состояния литературы»

Разрабатывал теорию славянофильства.

Вечный тезис решается так: «Народность – отображение в художественном творчестве глубинных основ общенародных идеалов»

«Корень и основа – Кремль (защищенность, идея государственности), Киев (идея русского государства, крещение Руси, всенациональное единство), Соровская пустынь (идея служения человека Богу), народный быт (культура, наследие) с его песнями».

Идея русской художественной школы – узнаваемая традиция в современной культуре:

в литературе: Гоголь

в музыке: Глинка

в живописи: ИвАнов

Исследования по богословию. Сформулировал разницу между светским и религиозным (церковным) искусством: житие и рассказ о человеке? икона и портрет? (что в человеке вечного и что в человеке сиюминутного?)

А. Хомяков «О возможностях русской художественной школы»

Передовой борец славянофильства. Занимался провокационными «поединками».

Народность – не просто качество литературы: «Искусство в слове необходимо соединено с народностью». «Самым подходящим жанром литературы является эпос, но с ним сейчас большие проблемы».

Классический эпос у Гомера (созерцание – спокойный, но анализирующий взгляд), чтобы получить истинное понимание.

Цель современных романов – анекдот – необычность. Но раз так, то это не может характеризовать эпос, следовательно, роман – это не эпос

Ст. «Несколько слов о поэме Гоголя». Гоголь, как и Гомер, хочет зафиксировать народность, следовательно, Гоголь = Гомеру.

Возникла полемика с Белинским.

Гоголевская сатира – «наизнанку», «читай наоборот», «читай между строк».

К. Аксаков «Три критические статьи»

Ю. Самарин «О мнениях «Современника», исторических и литературных»

14. Проблемное поле русской критики в 1850-1860-е гг. Основные концепции и представители

ЗАПАДНИКИ – материалистическое, реальное, позитивистское направление.

Белинский западнический идеолог.

1. Революционно-демократическая критика (реальная): Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Салтыков-Щедрин.

2. Либерально-эстетическая традиция: Дружинин, Боткин, Анненков

Эпоха «шестидесятых годов», не вполне соответствующая, как случится это и в 20 веке, календарным хронологическим вехам, ознаменована бурным ростом общественной и литературной активности, которая отразилась в первую очередь на существовании русской журналистики. В эти годы появляются многочисленные новые издания, среди которых «Русский вестник», «Русская беседа», «Русское слово», «Время», «Эпоха». Меняют свое лицо популярные «Современник» и «Библиотека для чтения».

На страницах периодических изданий формулируются новые общественные и эстетические программы; быстро приобретают известность начинающие критики (Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Страхов и многие другие),а также литераторы, вернувшиеся к активной деятельности (Достоевский, Салтыков-Щедрин); бескомпромиссные и принципиальные дискуссии возникают по поводу новых незаурядных явлений отечественной словесности – произведений Тургенева, Л. Толстого, Островского, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Фета.

Литературные перемены во многом обусловлены значимыми общественно-политическими событиями (смертью Николая 1 и переходом престола к Александру 2, поражением России в Крымской войне, либеральными реформами и отменой крепостного права, Польским восстанием). Долго сдерживаемая философско-политическая, гражданская устремленность общественного сознания при отсутствии легальных политических институтов обнаруживает себя на страницах «толстых» литературно-художественных журналов; именно литературная критика становится открытой универсальной платформой, на которой разворачиваются основные общественно-актуальные дискуссии. Литературная критика окончательно и отчетливо смыкается с журналистикой. Поэтому изучение литературной критики 1860-х годов невозможно без учета ее социально-политических ориентиров.

В 1860-е годы происходит дифференциация внутри демократического общественно-литературного движения, складывавшегося в течение двух предыдущих десятилетий: на фоне радикальных воззрений молодых публицистов «Современника» и «Русского слова», связанных уже не только с борьбой против крепостного права и самодержавия, но и против самой идеи социального неравенства, приверженцы прежних либеральных взглядов кажутся едва ли не консерваторами.

Общими установками на прогрессивное социально-освободительное развитие были проникнуты оригинальные общественные программы – славянофильство и почвенничество; на идеях либерализма поначалу строил свою деятельность и журнал «Русский вестник», фактическим руководителем которого был еще один бывший соратник Белинского, Катков.

Очевидно, что общественная идейно-политическая индифферентность в литературной критике этого периода – явление редкое, почти исключительное (статьи Дружинина, Леонтьева).

Широко распространенный в публике взгляд на литературу и литературную критику как на отражение и выражение актуальных проблем приводит к небывалому росту популярности критики, и это вызывает к жизни ожесточенные теоретические споры о сущности литературы и искусства в целом, о задачах и методах критической деятельности.

Шестидесятые годы – время первичного осмысления эстетического наследия Белинского. Однако журнальные полемисты с противоположных крайних позиций осуждают либо эстетический идеализм Белинского (Писарев), либо его увлеченность социальной злободневностью (Дружинин).

Радикализм публицистов «Современника» и «Русского слова» проявился в их литературных воззрениях: концепция «реальной» критики, разработанная Добролюбовым, учитывающая опыт Чернышевского и поддержанная их последователями, полагала «действительность»,представленную («отраженную») в произведении, главным объектом критических усмотрений.

Позиция, которая называлась «дидактической», «практической», «утилитарной», «теоретической», отвергалась всеми остальными литературными силами, так или иначе утверждавшими приоритет художественности при оценке литературных явлений. Однако, «чистой» эстетической, имманентной критики, которая, как рассуждал А. Григорьев, занимается механическим перечислением художественных приемов, в 1860-е годы не существовало. Поэтому «эстетической» критикой называется течение, которое стремилось к постижению авторского замысла, нравственно-психологического пафоса произведения, его формально-содержательного единства.

Другие литературные группы этого периода: и славянофильство, и почвенничество, и созданная Григорьевым «органическая» критика – в большей степени исповедовали принципы критики «по поводу», сопровождая интерпретацию художественного произведения принципиальными суждениями по злободневным общественным проблемам. «Эстетическая» критика не имела, как другие течения, своего идейного центра, обнаруживая себя на страницах «Библиотеки для чтения», «Современника» и «Русского вестника» (до конца 1850-х годов), а также в «Отечественных записках», которые в отличие от предыдущей и последующей эпох не играли в литературном процессе этого времени значительной роли.

В статье "Девятнадцатый век" (Европеец, 1832) Киреевский анализирует отношение "русского просвещения к европейскому" – в том числе то, в чем состоят "причины, столь долгое время удалявшие Россию от образованности", в чем и насколько "просвещение европейское" повлияло на развитие "образа мыслей некоторых людей образованных" в России и др. (92, 93, 94). С этой целью Киреевский последовательно осветил вопросы развития образования и просвещения в Западной Европе (настороженно оценивая общественно-политические результаты этого развития во 2-й половине XIX века), а также в Америке и России. Эти мысли послужили обоснованием суждений в статье "Обозрение русской литературы за 1831 год" (Европеец, 1832), которая начиналась со слов: "Наша литература – ребенок, который только начинает чисто выговаривать" (106).

Цикл статей Киреевского под названием "Обозрение современного состояния литературы" (Москвитянин, 1845; остался незавершенным) был призван обновить позиции, определяющие политику журнала, редактором которого недолгое время был сам автор цикла. Исходной мыслью статей является утверждение, что "в наше время изящная литература составляет только незначительную часть словесности" (164). В силу этого Киреевский призывал обратить внимание на произведения философские, исторические, филологические, политико-экономические, богословские и др. Критик размышлял о том, что "многомыслие, разноречие кипящих систем и мнений при недостатке одного общего убеждения не только раздробляет самосознание общества, но необходимо должно действовать и на частного человека, раздвояя каждое живое движение его души". Поэтому, по мнению Киреевского, "в наше время так много талантов и нет ни одного истинного поэта" (168). В результате, в статье Киреевского анализируются расклад философских сил, общественно-политические влияния эпохи и др., но места для анализа художественной литературы не нашлось.

Интерес для истории науки представляет статья Киреевского "Публичные лекции профессора Шевырева об истории русской словесности, преимущественно древней" (Москвитянин, 1845). По мнению Киреевского, заслуги С.П. Шевырева, читавшего лекции в Московском университете, состоят в том, что лектор сосредоточен не только на собственно филологических вопросах. "Лекции о древней русской словесности, – писал критик, – имеют интерес живой и всеобщий, который заключается не в новых фразах, но в новых вещах, в богатом, малоизвестном и многозначительном их содержании. <…> Это новость содержания, это оживление забытого, воссоздание разрушенного есть <…> открытие нового мира нашей старой словесности" (221). Киреевский подчеркивал, что лекции Шевырева являются "новым событием нашего исторического самопознания", и это, в системе ценностей критика, обусловлено работой "ученой, честной, <…> религиозно добросовестной" (222). Для Киреевского было особенно важно то, что Шевырев использовал "параллельные характеристики" Россия – Запад, и итогом сравнения "ясно выражается тот глубоко значительный смысл древнерусского просвещения, который оно приняло от свободного воздействия христианской веры на наш народ, не закованный в языческую греко-римскую образованность" (223).

В сфере внимания Киреевского были и шедевры западноевропейского искусства. Одному из них – "Фаусту" И.В. Гёте – посвящена одноименная статья (""Фауст". Трагедия, сочинение Гёте". Москвитянин, 1845). У произведения Гёте, по мнению критика, синтетическая жанровая природа: это "полуроман, полутрагедия, полуфилософская диссертация, полуволшебная сказка, полуаллегория, полуправда, полумысль, полумечта" (229). Киреевский подчеркивал, что "Фауст" имел "огромное, изумительное влияние <…> на литературу европейскую" (230), и ожидал такого же воздействия этого произведения с "всечеловеческим" значением на литературу русскую (231).

Таким образом, славянофильская критика, образцом которой по праву является философское по существу литературно-критическое и публицистическое творчество И.В. Киреевского, – факт общекультурного процесса в России XIX века. Специфика ценностных идеалов Киреевского обусловила ракурс его взгляда на проблемно-концептуальные вопросы русской и западноевропейской культуры, а также избирательность внимания к творческим индивидуальностям. Отличительной стороной литературно-критической деятельности Киреевского стала его сосредоточенность на сферах духовно-нравственного развития русской нации.

"ОРГАНИЧЕСКАЯ" КРИТИКА А.А. ГРИГОРЬЕВА

А.А. Григорьев остался в истории критики литератором, на протяжении всей жизни искавшим свой путь. Его "органическая" критика, как ее определял сам создатель, отличалась и от "исторической" (в терминологии Григорьева) критики Белинского, и от "реальной" критики, и от "эстетической". Позиции "органического" видения литературной действительности и природы образного творчества связывались Григорьевым с отрицанием рационалистических начал в суждениях об искусстве. Идейно в разное время Григорьев был близок славянофилам, а затем почвенникам, стремящимся преодолеть крайности как славянофильства, так и западничества.

В статье "Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства" (Библиотека для чтения, 1858) Григорьев стремился развить мысль о произведениях "первостепенных, то есть рожденных, а не деланных созданий искусства" (8), подчеркивая тем самым, что истинное произведение художественного слова возникает не на путях логического умствования, а в стихии и в таинствах чувственного восприятия жизни. В этом Григорьев видел "неувядающую красоту" и "прелесть вечной свежести, которая будит мысль к новой деятельности" (8). Он сокрушался над тем состоянием современности, когда "критика пишется не о произведениях, а по поводу произведений" (9). Размышления ученых и критиков, полемика и споры о феноменах художественной культуры должны быть, по глубокому убеждению Григорьева, сосредоточены вокруг "живого" смысла – в поисках и обнаружении мысли не "головной", а "сердечной" (15).

В логическом контексте последнего положения критик был категоричен, настаивая, что "только то вносится в сокровищницу души нашей, что приняло художественный образ" (19). Идея и идеальное, считал Григорьев, не могут быть "отвлечены" от жизни; сама "идея есть явление органическое", а "идеал остается всегда один и тот же, всегда составляет единицу, норму души человеческой" (42). Его лозунгом становятся слова: "Велико значение художества. Оно одно, не устану повторять я, вносит в мир новое, органическое, нужное жизни" (19). На этом основании Григорьев сформулировал "две обязанности" критики в отношении литературы: "Изучать и истолковывать рожденные, органические создания и отрицать фальшь и неправду всего деланного"(31).

В цепи этих рассуждений Григорьева возник и тезис об ограниченности исторического рассмотрения каких-либо художественных фактов. Завершая статью, он писал: "Между искусством и критикою есть органическое родство в сознании идеального, и критика поэтому не может и не должна быть слепо историческою" (47). В качестве противовеса принципу "слепого историзма" Григорьев утверждал, что критика "должна быть, или, по крайней мере, стремиться быть, столь же органическою, как само искусство, осмысливая анализом те же органические начала жизни, которым синтетически сообщает плоть и кровь искусство" (47).

Работа "Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина" (Русское слово, 1859) была задумана как цикл статей, в которых ее автор предполагал рассмотреть в первую очередь характерные особенности творчества Пушкина, Грибоедова, Гоголя и Лермонтова. В этой связи речь неизбежно, с точки зрения Григорьева, должна зайти и о Белинском, поскольку эти четыре "великих и славных имени" – "четыре поэтических венца", как "плющом", оплетены им (51). В Белинском, "представителе" и "выразителе нашего критического сознания" (87, 106), Григорьев одновременно отмечал "возвышенное свойство <…> натуры", в результате чего он шел "об руку" с художниками, в том числе с Пушкиным (52, 53). Самого же Пушкина критик, опережая Достоевского, оценил как "наше все": "Пушкин – пока единственный полный очерк нашей народной личности", он "есть наша такая <…> полно и цельно обозначившаяся душевная физиономия" (56, 57).

Москва, тип. Императорского Московского Университета, 1911.
Твердые влад. переплеты с кожаным корешком и тиснением на них. Изд. обл. сохранены под переплетом. Т.1: V, 289 с. Том 2: 290, 4, II, 2 с. Под ред. М.Гершензона.

Собрание разбито на три отдела: философские статьи, литературная критика, художественная литература.

Оглавление 1-го тома: Предисловие редактора. - Елагин Н. А. Материалы для биографии И. В. Киреевского. - Первый отдел: Девятнадцатый век. - В ответ А. С. Хомякову. - Обозрение современного состояния литературы. - О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России. - О необходимости и возможности новых начал для философии. - Отрывки. - Примечания.

Оглавление второго тома: Второй отдел: Нечто о характере поэзии Пушкина. - Обозрение Русской словесности за 1829 год. - Обозрение Русской словесности за 1831 год. - Русские альманахи на 1832 год. - «Горе от ума» на Московском театре. - Несколько слов о слоге Вильменя. - О русских писательницах. - О стихотворениях г. Языкова. - Е. А. Баратынский. - Жизнь Стефенса. - Речь Шеллинга. - Сочинения Паскаля, изданные Кузенем. - Публичные лекции профессора Шевырева. - Сельское хозяйство. - Библиографические статьи: «Молитва Св. Ефрема Сирина». «О грехе и его последствиях». «О воспитании детей в духе христианского благочестия». «Фауст», трагедия, соч. Гете, перев. М. Вронченко. - «На сон грядущий», соч. гр. В. А. Соллогуба. - «Опыт науки философии», соч. Надеждина. - «Лука да Марья», соч. Ф. Глинки. - О романе О. П. Шишкиной «Прокопий Ляпунов».
Третий отдел: Царицынская. - Опал. - Отрывок из романа: Две жизни. - Остров. -
Мицкевичу, стих. - Хор из трагедии Андромаха, стих.
Письма: А.И.Кошелеву, М. П. Погодину, П. В. Киреевскому, М. В. Киреевской, В. А. Жуковскому, А. А. Елагину, А. П. Елагиной, В. А. Елагину, А. С. Хомякову, М. П. Погодину, Оптинскому старцу Макарию, А. В. Веневитинову. – Примечания.

Cостояние:
Том 1: На титуле печать бывш. владельца «Библиотека Михаила Генриховича Шерман». частые подчеркивания простым карандашом на стр. 190-257.
Том 2: На титуле печать бывш. владельца «Библиотека Михаила Генриховича Шерман». В остальном хорошее.

«Обозрение современного состояния литературы»

В 1844 г. Погодин задумал передать журнал «Москвитянин» Киреевскому. В течение 1845 г. вышло четыре первых книжки журнала под редакцией ИВ. с рядом его статей в основном литературного характера.

Ранее «Москвитянин» выходил под покровительством графа Уварова и выражал официальную идеологию - народности. Хотя славянофилы полностью не разделяли этих идей, общий патриотический и православный дух журнала, его оппозиция к западническим тенденциям в просвещении" заставляла их публиковаться в этом журнале при отсутствии своего печатного органа.

Манифестом нового «Москвитянина стала статья Киреевского «Обозрение современного состояния литературы». Работа публиковалась по частям в трёх номерах журнала и осталась незавершённой.

Для изучения нашего вопроса статья имеет большое значение. Философ выделяет: важнейшее условие для созидания цельности духа: наличие убеждения, из которого, как из единого корня, строятся все умственные представления человека и его повседневная деятельность. Киреевский вновь возвращается здесь к проблеме творческого субъекта: «Звонкая и трепещущая мысль его должна исходить из самой тайны его внутреннего, так сказать, подсознательного убеждения, и где это святилище было раздроблено разноречием верований или просто их отсутствием, там не может быть и речи ни о поэзии, ни о каком могучем воздействии человека на человека».

Убеждение должно быть не только у отдельного человека, но и у целого народа. Убеждение должно быть одно, потому что «многомыслие," разноречие кипящих систем и мнений при недостатке одного убеждения не только раздробляет самосознание общества, но необходимо должно действовать на частного человека, раздвояя каждое живое движение его души». Из этой цитаты видно, насколько ошибочной была традиция, зародившаяся в конце прошлого века, сближать славянофильство с либерализмом.43 Последнее учение со своим утилитарным характером, приоритетом суверенной личности, секуляризованной моралью и культом формальных отношений, может служить характерным примером духовной раздробленности общества и человека, которую критиковали славянофилы.

В своей статье Киреевский провозгласил неразрывную связь между «первыми элементами, из которых слагается народная жизнь» с высшими достижениями литературы. Понятия, которые опираются на традиционные отношения народной жизни «образуют тот корень, из которого вырастает высшая образованность нации». Эти первые элементы, определенные стереотипы мышления, отраженные в языке народа, философ назвал основными началами просвещения.

Состояние цельности духа требует убеждения не любого, а основанного на христианской вере, угасание которой в Европе привело к тому, что «...С одной стороны, мысль, не поддержанная высшими целями духа, упала на службу чувственным интересам и корыстным видам, отсюда промышленное направление умов». С другой стороны «самый недостаток убеждений произвел потребность веры», но эта вера не может примириться с отвлеченным разумом. Тогда в человеке возникает раздвоенность, заставляющая его выдумать себе «новую религию без церкви, без предания, без откровения и без веры».

Итак, недостатком западных вероисповеданий является излишняя увлеченность вопросами формального рассудка, которая уводит человека от живого общения с Богом и приводит к безверию.

Киреевский выделяет два вида образованности: «Одна образованность есть внутреннее устроение духа силою извещающейся в нём истины; другая - формальное развитие разума и внешних познаний. Первая зависит от того начала, которому покоряется человек, и может сообщаться непосредственно; вторая есть плод медленной и трудной работы. Первая даёт смысл и значение второй, но вторая даёт ей содержание и полноту. Для первой нет изменяющегося развития, есть только прямое признание, сохранение и распространение в подчинённых сферах человеческого духа; вторая, быв плодом вековых постепенных усилий, опытов, неудач, успехов, наблюдений, изобретений и всей преемственно богатящейся умственной собственности человеческого рода, не может быть создана мгновенно, ни отгадана самым гениальным вдохновением, но должна слагаться мало-помалу из совокупных усилий всех частных разумений».44 Это одно из первых у Киреевского развёрнутых определение духовной цельности и формальной рассудочности в их противопоставлении.

Цельность духа на Западе Киреевский считает, что Западу была свойственна образованность цельности духа, но из-за однобокой увлеченности силлогистикой отвлеченный рассудок взял вверх над убеждениями духа, и европейский мир утерял цельность бытия. Поэтому миссионерский долг православно-славянского мира - напомнить Западу о высших началах человеческого духа, недоступных отвлеченному механизму формального мышления

Однако, рассудок как таковой не угрожает цельности духа, опасность представляет его обособленность, безусловный приоритет над другими познавательными способностями. Рассудок должен быть просветлен верой, служить первой ступенью для более высокого уровня познания.

Статья «Обозрение современного состояния литературы» интересна, прежде всего, тем, что в ней впервые развернуто высказываются те мысли, которые в последствии станут доминирующими для философа, над развитием которых он будет работать EfCe последующие годы. Из европейских философов Киреевский явное предпочтение отдавал мыслителям, стремящимся к духовной цельности, как, например, Стефенс и Паскаль.

Загрузка...