Лучшие и прочнейшие изменения. Елена полтавец, университетский гуманитарный лицей мгу им

Итак, вы решили заняться хатха-йогой. С чего начать?

Прежде всего, следует дать себе отчёт о мотивах такого решения. Если мотивом стало восстановление и/или поддержание хорошей физической и психо-эмоциональной формы, то, пожалуйста, бдите, чтобы средство не превратилось в цель. Иначе йога превращается в спорт, так как спортивный интерес освоить что-нибудь «покруче» убивает на корню отношение к практике как к процессу и делает нас рабами жажды результатов.

Если же изначальные мотивы были ближе к сфере духовного и личностного роста - здесь ловушка ещё опаснее, так как на кону не физическое, а психическое здоровье. Очень важно осознавать, что любые посулы «подъёма кундалини за один день» или «раскрытия чакр за одно занятие» (я, конечно, утрирую, однако и такое, увы, встречается!) абсолютно противоречат идее йоги! Потому что ключевая идея йоги, упрощая сказанное в Йога Сутрах Патанджали, - практикуй, практикуй, практикуй и ещё 108 раз в 108-ой степени практикуй, не гонись за психическими сверх-способностями и не привязывайся к результату.

Йога - это серьёзнейшая наука, хотя не все это осознают, и не всегда это именно так подаётся. Это наука о контролируемом и постепенном достижении СОБСТВЕННЫМ УПОРНЫМ РЕГУЛЯРНЫМ ТРУДОМ состояния целостности, единства души, ума и тела, единства индивидуальной души с универсальной душой, или иными словами - состояния единения с Богом, когда «царство Небесное внутрь Вас есть» (Лк 17:20-21). Это наука, в которой всё выверено, и соблюдение правил этики, как внутренней, так и внешней незря является её первоосновой. И первая «заповедь» этого «кодекса» - ахимса, или по-русски, ненасилие. Ненасилие как по отношению к другим живым существам, так и по отношению к себе. Именно отсюда вытекает постулат, актуальный для любого практикующего не только хатха-йогу, но и жизнь: «тише едешь, дальше будешь».

Это первое и главное, что следует помнить всегда и всем. Память об этом - надёжный «оберег» от травм. Потому что травмы происходят исключительно из состояния внутреннего конфликта, когда тело не вполне может, и дух ещё не созрел, но ум, эгоистичный ум, жаждет «прогресса» и «рвёт» тело. По большому счёту, травмироваться в хатха-йоге более или менее здоровому и разумному человеку практически невозможно. Тем не менее, для подстраховки, следует уяснить некоторые тонкости устройства нашего тела, и особенности практики хатха-йоги.

Травмобезопасность

Необходимо понимать, что шейный отдел позвоночника очень уязвим, особенно у современного человека. Очень важно осознавать, что шея - это мостик между головой и телом во всех смыслах этого выражения.

Отчасти поэтому, когда люди начинают заниматься любой новой деятельностью, будь то йога или катание на роликах, вся воротниковая зона напрягается в ответ на стресс новизны. Важно это вовремя отследить и постараться расслабить те мышцы, которые включились не к месту, т. е. там, где их работа не требуется.

Шейный отдел анатомически является также защитой позвоночных артерий, обеспечивающих вместе с сонными артериями мозговое кровообращение. Они проходят по костному каналу, образованному отверстиями в поперечных отростках шейных позвонков. Соответсвенно, когда мы зажимаем шею, запрокидывая голову назад, мы ограничиваем мозговое кровообращение, что крайне нежелательно. Поэтому рекомендуется выполнять все прогибы контролируя шейный отдел позвоночника, следя за тем, чтобы шея оставалась длинной и свободной. Я обычно рекомендую не допускать образования складочек кожи на задней поверхности шеи.

Второй важный момент - это то, что у большинства из нас, жертв цивилизации;), шейный лордоз (физиологический изгиб шеи кпереди) сглажен, с тенденцией к кифозированию (то есть изгибу кзади). Мы буквально вешаем нос в повседневности. Смотрим под ноги, когда идём, смотрим в книгу, планшет, телефон, когда сидим, и т. д. При таком положении дел, стойка на плечах (Сарвангасана, известная многим из школьной программы как «берёзка») без вспомогательных материалов может быть как минимум неполезной для шеи, особенно если человек ощущает в ней перерастяжение задней поверхности шеи, или, что ещё хуже, переносит на шею часть веса своего тела. Это может быть пусковым фактором для появления протрузий и даже грыж в шейном отделе позвоночника.

И третий момент - компрессия при преждевременном или некорректном выполнении стойки на голове (Ширшасаны). Если человек не может контролировать работу рук, и переносит бóльшую часть веса своего тела на голову, это может послужить причиной появления протрузий и грыж в шейном отделе позвоночника.

Важно также понимать, что не следует «пружинить» в гибкостных асанах, и тем более в наклонах сидя. Во-первых, пружинящие движения в асанах контр-продуктивны, потому как именно они не дают мышцам расслабиться, преодолев рефлекторное сокращение, и не подпускают нас к растяжке [подробнее о рефлексе растяжения можно почитать в статье «Осознанность как метод йогатерапии » ]. Растяжка - это процесс постепенной адаптации как мышечных волокон, так и нервной системы к нагрузке на растяжение, форсирование этого процесса может быть травматично как для тела, так и для психики.

Дело в том, что слово «йога» подразумевает соединение, достижение целостности . И если даже мы какими-то ухищрениями обманем физику и закрутим себя в бараний рог в рекордно коротки сроки, то очень маловероятно, что эта форма нашего тела будет соответствовать нашему внутреннему состоянию. Форма должна непременно соответствовать содержанию. Это закон йоги, науки о целостности. Если наше тело вдруг сможет всё-превсё, а внутренне нам до такой гибкости (открытости) и силы (устойчивости) ещё не на одни грабли наступить надо, то где же тогда искать точки «соединения» себя с собой, с разными аспектами себя? Пожалуй, процесс вполне может стать обратным, и называется это в психологии «диссоциация», то есть по-русски - разъединение. Так что, как говорилось в классике советского кинематографа, «торописа не надо».

Что касается наклонов сидя, а также наклонов с элементами скручивания позвоночника из любого исходного положения, - то с точки зрения анатомии поясничного отдела позвоночника, необходимо быть ещё аккуратнее и осознаннее, чем в остальных асанах. Любое форсирование, и (упаси Боже!) «помощь» инструктора при входе в такие асаны глубже, чем тело готово без какой бы то ни было помощи и экстраординарных усилий, может привести к протрузии или грыже межпозвонкового диска или другим, пусть не таким серьезным, но неприятностям.

И последнее, но не по значимости. Колени. Ахиллесова пята йогов, как говаривают умудрённые опытом. Не надо умудряться этим опытом. Берегите колени, пожалуйста, с первых минут Вашей новой жизни на коврике! Колено - сустав уязвимый. Наиболее он уязвим, когда угол между голенью и бедром становится меньше прямого. Любые асаны сидя, где колени, пусть даже минимально, дают о себе знать, следует выполнять осторожно и недолго. Подвижность тазобедренных суставов лучше всего развивать асанами, не задействующими колено, такими как Супта Эка Пада Агни Стамбхасана, Агни Стамбхасана, подготовительные варианты Эка Пада Раджа Капотасаны и др. В асанах стоя тоже небходимо избегать острых углов при сгибе ноги в колене, а также «заваливания» колена во внутрь, для чего необходимо равномерно распределять вес по обеим стопам (а главное - по всей их поверхности) и работать пальцами ног.

О некоторых аспектах безопасного и корректного улучшения формы асан можно почитать в моей статье «Позвоночник: тянем-потянем ».

Ещё раз подчеркну, что более или менее здоровому и адекватному человеку корректной практикой хатха-йоги практически невозможно себе навредить. При условии внимательности, осознанности и понимая ЗАЧЕМ, мы занимаемся. Йога - это не спорт. Здесь нет места лозунгу «быстрее, выше, сильнее». Это процесс. Процесс самопознания и восстановления внутренней целостности. Если практиковать помня об этом, исследуя свои ощущения, чувства и убеждения внимательно и с состраданием, то практика хатха-йоги будет гармоничной и целительной как для тела, так и для души.

Воля + Любовь

В контексте йоги сила воли, как и в контексте жизни вообще, занимает одно из центральных мест. И уж если Вы начали заниматься, то сразу настройтесь на регулярность. На ежедневный и даже рутинный труд. Говорят, самое сложное - расстелить коврик. Не всегда только это. Помех и вполне «реальных» препятствий к ежедневной практике может быть масса, но при наличии воли к практике, все они преодолимы.

Однако не следует ничего возводить в абсолют, в том числе и значимость силы воли. Существует огромная опасность попасться в ловушку культа силы воли и тем самым уйти максимально далеко от… ЛЮБВИ! Путь воли без любви, вне всякого сомнения, - кратчайший путь к большущему эго, к пропасти разделённости, а никак не к состоянию йоги.

Неоспоримо, сила воли - движущий фактор в регулярных занятиях чем бы то ни было. Это один из столпов, на котором держится верность избранному пути. Не случайно «Йога Сутры» Патанджали начинаются словами «адха йога нушасанам», что означает «а теперь поговорим о дисциплине йоги». Говоря о дисциплине, мы подразумеваем применение силы воли. Тем не менее одна только воля, железная и непреклонная, сама по себе не обеспечит того целостного личностного роста, того приближения к состоянию ЙОГИ, к которому ведут нас «Йога Сутры».

В моём понимании, состояние йоги, в сущности, и есть состояние совершенной Любви . Ведь что такое это слияние индивидуальной души с абсолютом? Это же и есть единение в совершенстве любви. И лишь действия, наполненные любовью, а не холодной волей ведут нас шажок за шажком к этой Великой Цели. О какой верности пути может идти речь, если нет любви к этому пути? Долго ли мы сможем двигаться по пути стиснув зубы вопреки велению сердца? А если и долго, то может ли это привести нас к целостному состоянию? Ведь закрыть глаза и уши на голос своего сердца - означает разделиться внутри себя самого. Это уже очень далеко от йоги !

Самое сложное, пожалуй, это разобраться в самом себе, где любовь, а где воля, и как их между собой подружить, не подменяя одно другим. Это сложно, но возможно. Возможным это становится тогда, когда мы заглядываем внутрь самого себя, ориентируемся на внутренние достижения , а не внешние.

Да, человек по природе ленив и не хочет вылезать из болота комфорта и ничегонеделания. Да, для того чтобы расстелить коврик нужен порою волшебный пинок самому себе. Но ключевой момент - во имя чего или Кого делается этот пинок?

Имеет смысл, в каждом своём волевом действии, задаваться всего лишь тремя вопросами. Для чего я это делаю? Делает ли это меня свободнее и умиротвореннее? Делают ли мои эти действия счастливее моих ближних (в евангельском понимании слова «ближний»)? И всё становится на свои места.

Ведь жизнь в этом теле у нас одна. И она дана нам для Радости и Любви, для накопления этого Божественного опыта и тем самым приближения к тому образу и подобию, по которому мы созданы. В этом нет никаких сомнений, потому что Ишвара, ради которого писаны Йога Сутры (простите мне это безапелляционное утверждение!), это есть Бог - это и есть Любовь, чистая и совершенная. И мы, Его дети, стремящиеся к Нему (или Ней, или к Ним), даже порой сами того не зная, становимся ближе к Нему только любя. Но необходимо приложить волевое усилие, чтобы искра этой Любви, вложенная в каждого из нас, разгорелась в пламя и могла согреть ещё кого-то. Усилие направленное на преумножение любви и радости и, самое главное, - способности делиться ими с ближними.

Желаю Вам гармоничной и радостной практики!
P.S. иллюстрации к данной заметке - это фотографии моей практики «на заре моей юности»: в Гамбурге, на семинаре по Аштанга Виньяса Йоге у Майкла Гэннона, и в Семеизе, на инструкторском курсе по «Универсальной йоге» у Андрея Лаппы.

Когда вспомню, что это случилось на моем веку, и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия. Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений.

Все были поражены. «Ну» - сказал комендант; - «видно нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой о чем еще потолкуем».

Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.

«Что это с тобою сделалось?» - спросил изумленный комендант.

Батюшки, беда!-отвечала Василиса Егоровна. - Нижнеозерная взята сегодня утром. Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в полон. Того и гляди, злодеи будут сюда.

Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.

Послушайте, Иван Кузмич! - сказал я коменданту. - Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего. Но надобно подумать о безопасности женщин. Отправьте их в Оренбург, если дорога еще свободна, или в отдаленную, более надежную крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть.

Иван Кузмич оборотился к жене и сказал ей: «А слышь ты матушка, и в самом деле, не отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бунтовщиками?»

И, пустое! - сказала комендантша. - Где такая крепость, куда бы пули не залетали? Чем Белогорская ненадежна? Слава богу, двадцать второй год в ней проживаем. Видали и башкирцев и киргизцев: авось и от Пугачева отсидимся!

«Ну, матушка», - возразил Иван Куэмич - «оставайся, пожалуй, коли ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? Хорошо, коли отсидимся, или дождемся сикурса; ну, а коли злодеи возьмут крепость?»

Ну, тогда… - Тут Василиса Егоровна заикнулась и замолчала с видом чрезвычайного волнения.

«Нет, Василиса Егоровна», - продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. - «Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее в Оренбург к ее крестной матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а посмотри что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом».

Добро, - сказала комендантша, - так и быть, отправим Машу. А меня, и во сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою, да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.

«И то дело» - сказал комендант. - «Ну, медлить нечего. Ступай готовить Машу в дорогу. Завтра чем свет ее и отправим, да дадим ей и конвой, хоть людей лишних у нас и нет. Да где же Маша?»

У Акулины Памфиловны, - отвечала комендантша. - Ей сделалось дурно, как услышала о взятии Нижнеозерной; боюсь, чтобы не занемогла. Господи владыко, до чего мы дожили!

Василиса Егоровна ушла хлопотать об отъезде дочери. Разговор у коменданта продолжался; но я уже в него не мешался и ничего не слушал. Марья Ивановна явилась к ужину бледная и заплаканная. Мы отужинали молча, и встали изо стола скорее обыкновенного; простясь со всем семейством, мы отправились по домам. Но я нарочно забыл свою шпагу и воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну. В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. «Прощайте, Петр Андреич!» - сказала она мне со слезами. - «Меня посылают в Оренбург. Будьте живы и счастливы; может быть, господь приведет нам друг с другом увидеться; если же нет…» Тут она зарыдала. Я обнял ее. - Прощай, ангел мой, - сказал я, - прощай, моя милая, моя желанная! Что бы со мною ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва будет о тебе! - Маша рыдала, прильнув к моей груди. Я с жаром ее поцаловал и поспешно вышел из комнаты.

ГЛАВА VII. ПРИСТУП.

Голова моя, головушка,

Голова послуживая!

Послужила моя головушка

Ровно тридцать лет и три года.

Ах, не выслужила головушка

Ни корысти себе, ни радости,

Как ни слова себе доброго

И ни рангу себе высокого;

Только выслужила головушка

Два высокие столбика,

Перекладинку кленовую,

Еще петельку шелковую.

Народная песня

В эту ночь я не спал и не раздевался. Я намерен был отправиться на заре к крепостным воротам, откуда Марья Ивановна должна была выехать, и там проститься с нею в последний раз. Я чувствовал в себе великую перемену: волнение души моей было мне гораздо менее тягостно, нежели то уныние, в котором еще недавно был я погружен. С грустию разлуки сливались во мне и неясные, но сладостные надежды, и нетерпеливое ожидание опасностей, и чувства благородного честолюбия. Ночь прошла незаметно. Я хотел уже выдти из дому, как дверь моя отворилась и ко мне явился капрал с донесением, что наши казаки ночью выступили из крепости, взяв насильно с собою Юлая, и что около крепости разъезжают неведомые люди. Мысль, что Марья Ивановна не успеет выехать, ужаснула меня; я поспешно дал капралу несколько наставлений, и тотчас бросился к коменданту.

Оригинал взят у nikolaevec в Цитата недели: «Лучшие изменения происходят без насильственных потрясений»

Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника, но посмотрите, что делается там при изобретении новой машины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять или шесть народу и лишающей их последнего средства к пропитанию... У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу... Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны.

Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день... Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения... Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого. Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...

А.С. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург. 1833-1835гг.

Янв 31 2013

И вот оно - откликающееся эпиграфу обращение «старого старика» Петра Андреича: «Молодой ! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». * * * Именно здесь, в середине повествования, находится нравственный нерв его.

Накануне описания пугачевских зверств в Белогорской крепости Пушкин счел нужным оговорить свое отношение ко всяким насильственным потрясениям. Оно останется неизменным до самого конца романа независимо от того, как сложится судьба самого , который совершенно однозначно припечатал действия и его сообщников: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Всего этого Пушкин не упускает из виду, когда для главы «Приступ» подбирает эпиграф из народной песни о казни стрелецкого атамана: Голова моя, головушка, Голова послуживая! Послужила моя головушка Ровно тридцать лет и три года.

Ах, не выслужила головушка Ни корысти себе, ни радости, Как ни слова себе доброго И ни рангу себе высокого; Только выслужила головушка Два высокие столбика, Перекладинку кленовую, Еще петельку шелковую. Тот самый старый башкирец, который вчера еще (в предыдущей главе) потряс Гринева своим изуродованным пытками обликом, сегодня «очутился верхом» на перекладине виселицы. «Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух». Следом за комендантом повесили поручика Ивана Игнатьича за то, что тот тоже, как и капитан , не только отказался присягать Пугачеву, но назвал его вором и самозванцем.

Повели вешать и Петрушу, по приказу Пугачева, которому сказал «на ухо несколько слов» переметнувшийся к нему Швабрин. И повесили бы, не бросься в ноги Пугачеву . «А узнал ли ты, сударь, атамана?» - спрашивает он своего молодого барича в следующей главе.

«Нет, не узнал; а кто ж он та- Кой?» - удивлен Петруша. «Как, батюшка?

Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький…» И подтверждает Гриневу, что тот «покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча». Следует признать, что свою роль в том, что Петруша остался жить, сыграло и нетерпеливое желание Швабрина увидеть Гринева повешенным.

Ведь «несколько слов», сказанных Швабриным Пугачеву, избавили Петрушу от необходимости «повторить», как он готовился, «ответ великодушных моих товарищей». Мы можем только догадываться, каким страшным обвинением Гриневу прозвучали слова Швабрина для Пугачева, если тот, не взглянув на Петрушу, приказал его повесить. Но не будь этих швабринских слов, Пугачев услышал бы от Гринева, стоящего перед толпой на площади, то же, что слышал от двух других офицеров крепости, и вряд ли бы сумел сохранить ему , даже опознав благодаря Савельичу того, кто некогда подарил ему заячий тулуп! Да, непосредственно с судьбой Гринева эпиграф главы не соотносится. Он оплакивает капитана и поручика Ивана Игнатьича, мужественных, не изменивших присяге защитников Белогорской крепости, которые предпочли смерть бесчестию.

В прошлой главе, советуя жене уехать из крепости вместе с дочерью, говорил ей, в частности, капитан Миронов, основываясь, очевидно, на опережающих пугачевцев слухах об их зверствах: «…даром, что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом». Седьмая глава полностью подтвердила эти слухи, показала, что у бандитов, возглавляемых Пугачевым, не осталось ничего человеческого: «В эту минуту раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага.

Один из них успел уже нарядиться в ее душегрейку». Но самым страшным потрясением для Василисы Егоровны было увидеть своего мужа на виселице. И не случайно, что эпиграф седьмой главы перекликается с рыдающими словами старой Василисы Егоровны, выдержанными в жанре народного плача: «Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!

» Подыскивая эпиграф к главе, издатель стремился наиболее объемно раскрыть смысл ее названия: «Приступ». В русском языке это слово означает не только осаду, допустим, крепости или штурм ее, но и «приступ к работе, начало» (В. Даль). То, что Белогорская крепость была осаждена пугачевцами и осада эта длилась какое-то время, - факт несомненный. Ведь еще на рассвете Швабрин находился среди офицеров крепости, а в момент их казни он, «обстриженный в кружок и в казацком кафтане», уже был «среди мятежных старшин» Пугачева. А вот штурма, который предрекал комендант Миронов: «Теперь стойте крепко будет приступ…

», не было. Капитан Миронов призвал своих солдат выйти за ним на вылазку: ворота открыли, «комендант, Иван Игнатьич и я мигом очутились за крепостным валом, но оробелый гарнизон не тронулся». Набежавшие пугачевцы без всяких усилий ворвались в крепость, пленив ее офицеров. Но обо всем этом составляет только половину небольшой главы, тогда как другая половина описывает казни и насилие. И заканчивается глава новым преступлением Пугачева, который, услышав, как убивается по своему мужу Василиса Егоровна, приказал: «Унять старую ведьму!

» «Тут, - пишет Петруша, - молодой казак ударил ее саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца. Пугачев уехал; народ бросился за ним». Иными словами, ворвавшись в крепость, Пугачев и его банда п р и с т у п и л и к привычной своей работе - к зверским расправам с теми, кто осмеливался выступать против них. Правда, в следующей главе Петруша, оказавшийся против своей воли за одним столом с Пугачевым и его сподвижниками, слушает их беседу: «Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях».

Ясно, что понимали под «приступом» сами пугачевцы. «Каждый хвастал, - продолжает рассказывать об этом , - предлагал свое мнение и свободно оспаривал Пугачева». Хвастать зверством никто из них не стал бы, - скорее всего, каждый преувеличивал свою роль во взятии Белогорской крепости (вполне возможно, что они говорили и о ее удавшемся штурме), которая пала, как мы видели, не благодаря их военным талантам, а из-за предательства казаков, гарнизона и Швабрина.

«Незваный гость» - названа эта глава. Пушкин снабдил ее эпиграфом, однозначно характеризующим того, кто здесь имеется в виду. «Незваный гость хуже татарина», - вынес в эпиграф Пушкин народную пословицу. И мы, читатели, понимаем, что поскольку Петр Андреич оказался в гостях у Пугачева по приглашению последнего, постольку н е з в а н ы м подобного гостя назвать нельзя. А вот самого Пугачева и его товарищей, пирующих в комендантском доме погубленной ими четы Мироновых, никто туда не звал.

Как не звали Пугачева и в Белогорскую крепость, где он со своей шайкой повел себя действительно «хуже татарина», то есть хуже наместника хана во времена татаро-монгольского ига. И Гринев, зафиксировав это в предыдущей главе, даст в главе VIII не только ужасающую картину разграбления и опустошения офицерских домов, но сочтет необходимым обратить внимание читателей и на нескольких «башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных», и на жуткую картину, которую увидел Петруша, подходя в сумерках к комендантскому дому, где пьянствовал Пугачев: «Виселица с своими жертвами страшно чернела. Тело бедной комендантши все еще валялось под крыльцом…» А судьба Маши, которая в бреду и в горячке, никого не узнавая, лежала в доме приютивших сироту отца Герасима и его жены? Попадья назвала Машу своей племянницей, и присутствующий при этом ее разговоре с Пугачевым Швабрин не стал опровергать эту версию.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Гринев и его издатель (Капитанская дочка Пушкин А. С.) - Часть 6 . Литературные сочинения!

Самое поразительное это то, что с неизвестным Александром Сергеевичем Пушкиным я встретился вовсе не в закрытом архиве, листая секретные досье или лишь недавно отысканные усердными историками документы, а просто взяв со своей книжной полке его полное собрание сочинений. Оно увидело свет достаточно давно, в 1964 году московским издательством «Наука» тиражом 200 000 экземпляров. Далее в тексте все ссылки, кроме специально оговоренных, на седьмой том данного издания.

Всем хорошо известно «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, а вот «Путешествие из Москвы в Петербург» великого русского поэта мало кому ведомо. Не странно ли?.. Почему-то первого единодушно превозносят как революционные демократы прошлого, так и нынешние демократы-либералы, хотя на словах они антагонисты, непримиримые враги.

Столь же схожа их оценка Александра Сергеевича – вроде бы, уважают, но о его «Путешествии из Москвы…» дружно молчат в тряпочку. Как и о многом ином. Чем же он не потрафил им?

Может быть, потому, что Александр Сергеевич практически по всем пунктам оспаривает написанное Радищевым. Точка зрения последнего растиражирована и стала практически «хрестоматийной»: всё в России плохо, повсюду беспросветный мрак и жуть, народ тёмен, забит и бесправен, а власть преступна, глупа и безжалостна…

А вот А.С.Пушкин выступил ярым оппонентом этому. Цитирую:

«Не могу не заметить, что со времён восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения» (стр. 269).

«Фонвизин, лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца» (стр. 289).

«Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волосы встанут дыбом от ужаса… У нас нет ничего подобного» (стр. 290).

«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего… В России нет человека, который не имел бы своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши: у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню… Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения» (стр. 291)…

Обратите внимание, что сравнивается положение русского крестьянина с трудовым людом тех стран, которые в те времена были самыми-самыми «передовыми». Читая про корову, я вспомнил, что у нас иметь автомобиль – «знак роскоши», а за границей моторизованы даже бездомные оборванцы, безработные, не говоря о просто не очень состоятельных людях. Нет в «чужих краях» и столь острой нехватки жилья, как в современной России. А когда-то было наоборот!..

Получается, что мы сами себе навредили социальными экспериментами, подорвали своё состояние. А куда следовало двигаться, как развиваться?..

Ответ есть у великого русского поэта А.С.Пушкина, словно он предвидел подобный вопрос:

«Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества» (страницы 291-292).

Только вдумайтесь, как лаконично и точно! Им напрочь отвергнуты революционность, большие скачки, великие переломы, а указана необходимость реформ – мудрого постепенного улучшения жизни. Ежели жизнь ухудшается, то это – не реформы, а их противоположность!

В своё время этому мудрому совету русского гения не последовали наши социальные экспериментаторы – нет пророка в своём Отечестве! – взяли на вооружение чужеземные, заморские теории.

Радищев же своим сочинением приближал политические потрясения – «страшные для человечества». Вот почему Александр Сергеевич назвал сочинение им подобной книги «действием сумасшедшего» (стр. 353). А вот и другие оценки:

«Радищев начертал карикатуру» (стр. 289).

«Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему – вот что мы видим в Радищеве» (стр. 359).

«Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно» (стр. 360).

Оказывается, именно Радищеву адресованы слова поэта, ставшие широко известными и «крылатыми»: «Нет истины, где нет любви» (стр. 360).

Что верно, то верно. Не было у Радищева любви к своему Отечеству, к своему народу, своей Вере, своей истории. Сейчас бы он находился в стае «этостранщиков» - тех, кто именует Россию «этой страной», кто называет русский народ «рабским», кто льёт грязь на всё самое святое для нас. Александр Сергеевич подобных людишек, презрительно назвал «клеветниками, врагами России».

Александр Сергеевич ими представлен этаким либералом, вольнодумцем и мятежником, страдающим под «гнётом деспотизма» и «произвола тирана на троне». На деле же он являлся скорее разумным консерватором, сторонником «умной старины», просвещённой монархии и, конечно же, пламенным патриотом, уважающим русские народные традиции, нравы и русскую Веру.

Не очень любят лжелибералы говорить о том, как великий поэт относился к Западу, перед которым они холуйски лебезят. А вот у него подобострастия не было совершенно, ибо он знал цену своей стране. Помните его гордые слова в «Клеветниках России»: «Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?..»

В этих же стихах он, отвечая на вопрос: почему ненавидят нас западные либералы-цивилизаторы, даёт достойный ответ: «За то, что на развалинах пылающей Москвы мы не признали наглой воли того, под кем тогда дрожали вы».

Вот ещё несколько цитат, которые совсем не согласуются с «хрестоматийным» образом А.С.Пушкина:

«Европа в отношении России столь же невежественна, как и неблагодарна» (стр. 306);

«Я убеждён в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе под какими бы законами и правлениями оно бы ни находилось» (стр. 638).

«Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем» (стр. 306).

Широко распространён миф о вражде поэта с властью. Есть ли она, эта «вражда», судите сами по цитате из письма (1831 г.) Александра Сергеевича начальнику тайной полиции А.Х.Бенкендорфу:

«Если Государю Императору угодно будет употреблять перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю Его Величества и готов служить Ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостью взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т.е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению».

Чтение «нехрестоматийного» поэта постоянно убеждает в его необыкновенной современности. Широко известны его следующие высказывания: «Я могу любыми словами ругать свою Россию, но, не дай Бог, какой-то иностранец скажет, что-нибудь подобное - голову оторву!», «Я совсем не в восторге от всего, что вижу вокруг себя. Но клянусь честью, я ни за что на свете не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю кроме истории наших предков» и «Неуважение к предкам есть первый признак безнравственности».

Пасквилянты усердно тщатся изобразить его этаким вольнолюбцем, врагом церкви, чуть ли не богоборцем, напрочь игнорируя тот факт, что с годами религиозное чувство у него всё крепло, а одно из самых последних его высказываний, сделанным им незадолго до смерти: «Хочу умереть христианином…» (В своём дневнике Царь написал, что Александр Сергеевич «умер христианином».)

Характерно, эти лжелибералы не постеснялись использовать трагическую смерть гения в тех же низких целях. По сей день «пушкиноведы» (?!) во множестве публикаций и изданий продолжают клеветнически повторять о ненависти власти к поэту. Утверждают, что в печать просочился лишь единственный некролог в газете «Литературные прибавления», а все прочие в страхе молчали…

Я прекрасно помню, что о смерти всенародно любимого Владимира Высоцкого появилось в только в ОДНОМ издании при советской строе, да и то всего несколько кратких строк. А о смерти Александра Сергеевича тогда написали очень многие. Вот краткая цитата газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (№ 25, 31 января 1837 г.): «Русская литература не терпела столь важной потери со времён Карамзина». Добавлю весьма существенный нюанс, эта газета - официальная. Примерно, как в «советские» времена «Правда» или «Известия».

Не иначе, как «махрово-монархической» и «охранной» именовали газету «Вечерная пчела», которую редактировали нелюбимые «свободолюбивой» публикой Ф.Булгарин и Н.Греч, оба они при жизни поэта находились с ним не в лучших отношениях, но уже на второй день после его смерти напечатали полный сострадания и искренней скорби некролог.

И последний штришок, о котором не часто вспоминают «клеветники, враги России»: немалые посмертные долги Александра Сергеевича оплатил сам Царь.